[Кимура Тама]

18.09.2012 в 14:02

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

fandom Vampire: The Masquerade 2012. Level 4. Quest 3: мини от NC-17(кинк!) до NC-21

 

Название: Особые поручения Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1202 слова Пейринг/Персонажи: Тереза/Жаннет/новобранец-гангрел Категория: гет Жанр: драма, нуар, POV Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: у новичка мало знаний и сильное желание быть полезным - отличная возможность для Терезы оживить воспоминания Примечание: Threesome. Написано по игре VtM: Bloodlines Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Особые поручения" В возбуждении барон Санта-Моники лягается, как кобыла. Скорее всего, мои умения здесь ни при чём: она просто метит каблуком в сестру, хочет услышать, как та кричит. Я подныриваю и ловлю её за обтянутую капроновым чулком лодыжку. Гладкий носок чёрной лодочки касается моей щеки, и я прижимаюсь к нему открытым ртом, перебираясь губами к узкой щиколотке. Тереза носит безликий деловой костюм, прячет глаза за строгими очками, а волосы собирает в гладкую причёску. Но я понял сразу: это тело… способно на многое. Она охает, когда я, не выпуская лодыжек, поднимаю её ноги так, что они почти касаются изголовья кровати, и начинаю наваливаться сверху. Она сгибает колени, а я стягиваю с неё трусики. Теперь они натянуты на бёдрах, ограничивая подвижность, открывая путь к влажному горячему влагалищу. Интересно, как много усилий уходит у вампира такого класса на поддержание иллюзии жизнедеятельности. Ничтожно мало? Нисколько? Уличный свет полосами расчерчивает светлую кожу, мерцает в такт вспышкам наружной рекламы, на мгновения выхватывая из темноты её вздёрнутые соски и оживляя цветными бликами распахнутую белую блузку. Я клонюсь всё ниже, влекомый яремной впадиной с двумя маленькими родинками. Укусить? Заставить густую кровь по клыкам стечь на язык, размазать её по нёбу, смакуя? Тереза отобъёт мне башку, но я столько слышал о вампирской крови, а момент такой подходящий. От неё ничем не пахнет. Я касаюсь резцами ключицы, и трогаю языком кончик клыка, когда остро заточенные ногти Жаннет впиваются в спину. Конечно. Ведь мы не одни. Жаннет зажала меня в лифте в тот самый раз, когда я впервые пришёл на поклон к барону. Дёрнула рычаг, и кабина, скрежеща, рывком зависла между этажами. Её похожие на чирлидерские шмотки давали вольный доступ к длинным ногам, голой талии и колышущейся груди. Лолита-переросток, в высоких гольфах, юбчонке японской школьницы, с двумя девчоночьими «хвостами» на голове, – она отняла у меня порядком крови, когда, оседлав, трахала на полу мерно лязгающего лифта, раскачиваясь под глухо доносящуюся с танцпола музыку и теребя свои длинные светлые волосы. Я бы не угадал, что они сёстры, не скажи мне об этом жирный бармен. Тереза пришла ко мне в ту ночь, когда я не дал им поубивать друг друга. Должно быть, ссора растревожила её, пробудила забытые воспоминания. Я словно вижу, как она меряет шагами мою конуру, не принадлежа этому ободранному интерьеру с заплесневевшими обоями, ржавой водой из-под крана, с заклеенными скотчем битыми окнами и матрасом, видавшим не одну смерть. Она собрана и серьёзна. Разравнивает пиджак на спинке стула, вешает сверху юбку. Остаётся в туфлях и блузке, тушит свет и ложится на тоскливо скрипящую кровать. В комнате неоново светло. Я не даю себе медлить, стягиваю олимпийку, расстёгиваю пуговицы на её не дышащей груди, целую впалый живот. – Нет, – говорит она быстро. – Сразу. Сразу так сразу. Я спускаю штаны, раздвигаю её ноги и вхожу до упора, подсунув ладони под её холодный зад. Щека Терезы прижата к моей, повернувшись, я вижу прозрачные глаза, она смотрит в потолок, с каждым толчком слегка запрокидывая голову. Светлые пряди щекочут мне лицо, на подушке чернеет выпавшая из причёски шпилька. Не сбавляя темпа, я глажу её бёдра, стискиваю грудь, сжимаю расслабленные запястья. Эта безжизненность заводит. Я достигаю точки невозвращения, когда замечаю Жаннет. На лицо падает тень, но я уверен, что это она, и что она смотрит прямо на меня. Её рука тянется к длинным волосам, накручивает прядь на палец и отправляет в рот. Тереза пронзительно жалобно стонет и дёргает коленями. Я молча смотрю, как вздрагивают плечи, как она закусывает палец искривившимся ртом. Я ласкаю её скользкую промежность рукой, она не отстраняется, позволяя мне всё. Заново причёсанная и застёгнутая на все пуговицы, она ушла, а следом и я со свёртком подмышкой. В подвале госпиталя пришлось отдать последние деньги за пакет посредственной крови, сданной каким-то бомжом ради горячего ужина. С остатком железной мелочи расстался в круглосуточной прачечной, беспощадно сверкавшей белым кафелем и абсолютно пустой в этот час. Следил за вращением своих окровавленных, щедро политых едким отбеливателем простыней в барабане, и думал о сёстрах. С тех пор они приходят вдвоём. Я открываю дверь, не зная, увижу ли взбалмошную потрёпанную нимфетку или своего бывшего босса. Эти ночи выжимают меня до капли, оставляя балансировать на грани безумия, охотясь после следующего заката. Я заранее запасаюсь донорской кровью, в успешные дни набиваю ею холодильник: могущественному вампиру не понять, как быстро истощается новичок. Я должен им, и они просто берут своё, выбрав оригинальный способ растормошить самих себя. Жаннет прижимается всем телом, сжимая мои ладони на своей круглой заднице под легкомысленной юбкой. Тереза снимает очки и аккуратно складывает их на столе, покрытом специально раздобытой мной бархатной скатертью. Без строгой оправы её лицо становится бесцветным и вопросительным. Мне хотелось бы вытащить шпильки из её причёски и помочь волосам упасть на покрытые родинками плечи, но жизнь дороже – даже такая. Жаннет валит меня на постель, запрыгивая сверху, рвёт на мне олимпийку и пуговицы с брюк, оттягивает мою голову за дреды, желая поцеловать густо напомаженными пунцовыми губами. Тереза на ходу расстёгивает манжеты и, щёлкнув выключателем, навзничь ложится на кровать. Я дослужился до повышения: теперь мне позволено ласкать её прохладное тело. Иногда я даже получаю ответ. Иногда она притягивает меня за бёдра, и в этот момент я всегда жалею, что не успел раздеться полностью, сдирая с себя спущенные штаны. Иногда она прижимает моё лицо к своей груди, и я, прихватывая губами кожу, двигаюсь к напряжённому соску, чтобы, сдерживая себя, обвести его языком по ареоле, и только потом целиком забрать в рот. В такие моменты Жаннет любит сдирать с моей спины полоски кожи, гармошками прилипающие под ногтями. Не из возбуждения – от скуки. Заживёт как на собаке – я молчу, и резко запихиваю пол-ладони в её раскрытую пиздёнку. Я шевелю внутри пальцами, методично поглаживая стенки влагалища, и Жаннет откидывается и оставляет в покое мою спину. А я получаю возможность исследовать губами всё тело Терезы: от ощутимой под кожей шеи сглатывающей гортани, через выступающие на худой груди рёбра пробраться по шёлковой ложбинке до покрывающегося мурашками живота, и оттуда, коротко приласкав округлый лобок, – к напрягшемуся клитору, и Тереза втягивает воздух, когда я накрываю его ртом. После этого нужно успевать вертеться, потому что каждая из них хочет получить всё, за чем пришла. Я трахаю их членом, руками и ртом, я чувствую на себе тысячи требовательных прикосновений, но всё же в этой какофонии неизменно различаю сестёр. Друг друга они поглаживают украдкой, словно надеясь остаться незамеченными, но боль стараются причинить открыто, и я всё время попадаю под раздачу. Тереза значительно сильнее сестры. Она лягается, как скаковая лошадь, раздирая острыми каблуками кожу Жаннет и мою – куда попадёт. Жаннет визжит и метит ногтями в нас обоих. Я молчу – заживёт. Жаннет округляет пунцовый рот и театрально стонет, имитируя оргазм. Тереза кончает тихо, слабо дрожа, и я узнаю это по первому доносящемуся всхлипу. Слёзы женщины может вызвать избыток гормонов. Что заставляет плакать вампира… Её плечи ритмично вздрагивают, ладонь прижата к лицу. Тереза сейчас не здесь, и драл её не я. Я ничто для неё, просто подходящее мясо. Я опираюсь на локоть, наблюдая, как «сёстры» передвигаются по освещаемой рекламными сполохами квартире. Один глаз умыт, другой – густо накрашен, справа заколотая шпильками простая «ракушка», слева – вздорный «конский хвост», левая половина рта алеет размазанной помадой. Тереза приглаживает волосы, Жаннет завязывает рубашку под грудью. Кто-то из них закуривает, но я не могу определить – кто. Сейчас это уже не входит в мои обязанности. При них моё бессмертие условней, чем в канализациях Носферату, условней, чем в мясном логове Андрея. И я стараюсь изо всех сил оказаться полезным. Тем более, что это любопытный опыт – увидеть барона Санта-Моники в слёзах. Название: Узы Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1513 слов Пейринг/Персонажи: Зои (Носферату), Даниэль (Тореадор) Категория: фемслеш Жанр: ангст Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: Одной из самых чудесных и ужасных особенностей витэ Сородичей является возможность превратить в раба практически любое существо, которое отведает его трижды (Вампир: Маскарад, исправленное издание) Примечание: насилие Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Узы" Зои была очень зла. Она не могла понять, как так получилось: ведь они с Даниэль всегда были вместе. «До самой смерти и после нее», – обещали они друг другу, и вот смерть разлучила их. Даниэль заполучила вечность, полную сияющих красавцев и манящих возможностей, а Зои достались канализация, вскрывающиеся язвы по всему телу и перекосившееся от проклятия лицо. Зои лишилась всего; что хуже, она лишилась Даниэль, и это было несправедливо. О, как сильно Зои злилась из-за этой несправедливости. Но сейчас у нее появилась возможность исправить ее. Тот мерзкий, почти не похожий на человека урод, обративший ее, рассказал Зои, как можно восстановить справедливость. Скоро все будет так, как должно быть. *** Даниэль в сотый раз потянула за цепи, которыми ее приковали к стене – они были все так же крепки. Надежда на побег стремительно таяла, ей оставалось только смириться и ждать. Вот уже четыре дня она сидела где-то под городом, в комнате, в которую Зои затащила ее. Вокруг бегали целые полчища крыс, и Даниэль казалось, что они следят за ней. Крысы не давали спать – стоило только отключиться, как они окружали ее, ползали по телу, иногда пытались укусить – или отгрызть кусочек, чтобы добраться до крови. Даниэль была очень напугана. Что еще хуже, она видела: в существе, которое ее похитило, ничего не осталось от Зои, от ее милой Зои, – теперь там было лишь это ужасное, гниющее, сочащееся злобой чудовище. Зои, словно услышав эту мысль, сбросила с себя покров теней и показалась. На ее лице – искореженном, безгубом, с дырой в щеке и огромной язвой на месте правого глаза – смутно читалось торжество. «Даниэль, – отвратительный хриплый голос. – Милая Даниэль. Видишь, что они сделали со мной?» Та инстинктивно зажалась в угол, заметив, что дыра в щеке Зои расширялась и сужалась, когда та говорила. «О, так сейчас я отвратительна тебе?» – Зои, казалось, почувствовала этот ужас, склонилась к ней, и в какой-то момент Даниэль показалось, что чудовище поцелует ее. «Превратится ли она в принцессу?» – нелепая мысль успела мелькнуть в голове Даниэль прежде, чем Зои наотмашь ударила ее по лицу. Потом снова, и снова, и снова – она яростно избивала Даниэль, а потом, взвыв, как животное, вцепилась ногтями в ее лицо. Та протяжно закричала, но Зои, казалось, вошла во вкус: содрав с Даниэль блузку, она оставляла длинные, неровные, рваные царапины по всему ее телу, то ли пытаясь оставить так свои метки, то ли желая сделать ее такой же уродливой, какой была Зои. Самой Даниэль оставалось лишь сдерживать вой и повторять, что она ни в чем не виновата. Все прекратилось в один момент: Зои схватила Даниэль за горло и ударила ее о стену, а потом просто отошла на несколько шагов. Она рассматривала то, что сделала, с таким ледяным спокойствием, будто бы не было никакого приступа ярости, будто бы только что кто-то другой пытался изорвать тело Даниэль в клочья, и ее неуверенность выдавали лишь крепко сцепленные руки. Даниэль тихо всхлипывала, обхватив руками колени и опустив голову. Через несколько минут Зои все же решилась подойти к ней; та вздрогнула, когда она провела окровавленной рукой по волосам Даниэль и улыбнулась: «Ты поймешь, Даниэль. Скоро все будет хорошо». Перед тем, как уйти, Зои разрезала себе руку и дала ей отпить своей крови. *** Зои была почти довольна. Все шло по плану: как она и ожидала, Даниэль оказалась слишком слабовольной, чтобы хоть как-то сопротивляться. Она лишь сидела в своем углу и время от времени начинала истерически всхлипывать, хохотать или звать Зои – последнее было самым интересным. Уродливая крыса, Сир Зои, не соврал ей по поводу уз и их силы. Теперь она, растягивая удовольствие, медлила с их закреплением: смотреть, как Даниэль мечется между любовью и ненавистью, было любопытно. Отчасти Зои было стыдно и за это, и за тот приступ бешенства, что накрыл ее в их прошлую встречу, но у нее совершенно не было сил выносить это отвращение во взгляде. Она ненавидела себя, но чувствовать эту же ненависть со стороны кого-то другого было гораздо хуже. Тем более, когда этим «кем-то» была Даниэль. Она просто не имела права ненавидеть Зои; в конце концов, все заслуги Даниэль заключались лишь в том, что ей повезло подвернуться клану красавчиков. Да и царапины зажили довольно быстро, утешала себя Зои, из-под покрова невидимости рассматривая растерянную, испуганную Даниэль. Когда Зои снова пришла к Даниэль, та отпрянула и зажалась в угол. «Ты боишься боли, милая Даниэль?» – та закивала. Зои даже нравился этот спектакль: теперь она была уверена, что не сорвется, и могла насладиться ситуацией. «Я не сделаю тебе больно», – она подошла ближе, протянула свои гноящиеся руки к Даниэль и вновь заметила отвращение в ее взгляде. Зои чувствовала нарастающий гнев, но старалась держать себя в руках. «Я кажусь тебе страшной?» – Даниэль отрицательно мотнула головой, и Зои потянулась своими отвратительными руками к ее лицу. «Когда-то ты их целовала, говорила, что не видела рук прекраснее, – Зои шипела, как рассерженная кошка. – Помнишь, Даниэль, помнишь?» Даниэль боялась гнева этой новой Зои, и ей ничего не осталось, кроме как целовать эти руки, и эти язвы, и просвечивающие кости. Зарыв глаза, она слизывала гной с незаживающих ран, и на мгновение Зои показалось, что все снова как прежде: они обе красивые и живые, и впереди – залитая солнечным светом прекрасная жизнь. Не удержавшись, она потянулась к Даниэль, приподняла ее лицо за подбородок и поцеловала так, как целовала все те годы, что они были вместе. Та, всхлипнув, обняла ее за шею, и Зои, прервав поцелуй, растянула безгубый рот в улыбке, открыв длинные, местами гнилые клыки. Даниэль, повинуясь инстинкту, отдернулась прежде, чем осознала, чем это может обернуться, но Зои не набросилась на нее – нет, на этот раз все должно был пройти по сценарию. Она знала, что на этом этапе узы еще не так сильны, но не могла удержаться: уложив Даниэль на холодный бетонный пол, она одной рукой расстегнула ее джинсы. Даниэль не сопротивлялась – то ли слишком испугалась, то ли сила крови не позволяла ей противиться воле Зои, – и та проникла в нее пальцами. Они обе знали, что мертвы и едва ли могут чувствовать что-либо, кроме голода, но Зои продолжала размеренно двигаться в ней, а Даниэль выгибалась и закусывала губу так, как делала это при жизни. Это был просто акт подчинения, часть спектакля, необходимая Зои для того, чтобы успокоиться. Она знала: все их чувства и отношения умерли вместе с ними, а то, что происходит сейчас, так же отвратительно, как сама Зои, как канализация, в которой она вынуждена жить. Но Зои упоенно целовала шею Даниэль, плавно опускалась ниже, ведя языком по ключицам, сквозь разодранную блузку покрывала поцелуями грудь, не прекращая движения пальцев. Если закрыть глаза, думала она, можно представить, что все как раньше, что Даниэль так холодна потому что замерзла, что произошло чудо. Даниэль по привычке погладила Зои по голове, намереваясь зарыться пальцами в некогда роскошные длинные волосы, но обнаружила лишь несколько прядей на иссеченном шрамами черепе и резко убрала руку. Чуда не случилось – Зои, оторвавшись от Даниэль, села возле нее и наконец сделала то, зачем пришла изначально: она рассекла свою руку, намереваясь снова поделиться кровью. Когда Даниэль попыталась отстраниться, Зои просто насильно запрокинула ее голову и влила алую жидкость ей в рот. *** Даниэль не могла не признать, что скучала по Зои. Скучала, когда их разлучила ее смерть, скучала, когда узнала, что Зои тоже обращена. Но никогда она не скучала по Зои так, как теперь. Даниэль твердила себе, что должна ее ненавидеть, что Зои больше нет, что ей не по кому скучать и некого больше любить, но жаждала каждого ее появления, как заблудившийся в пустыне жаждет воды. Крысы уже не появлялись, и Даниэль даже могла забыться глубоким сном, но от этого было не легче: в каждом из них ей являлась Зои, мертвая или живая. А та словно знала об этом и появлялась все реже и реже. Даниэль робко улыбнулась, когда увидела в проходе знакомый клубок теней. Зои, сощурив единственный глаз, внимательно следила за движением каждого мускула на ее лице. «Ты рада меня видеть, милая Даниэль?» – в ее голосе слышалось напряжение. Вместо ответа та протянула руку к Зои; она помнила, какова на ощупь эта иссохшая кожа, но очень хотела прикоснуться к ней вновь. «Ты наконец поняла, что ничего не изменилось?» – Даниэль пододвинулась к ней так близко, как позволяли цепи. «Ты должна быть моей», – она прижалась к Зои, когда та села возле нее. Сейчас, когда Зои была так близко, Даниэль не понимала, как могла ненавидеть ее, как могла не замечать этой красоты. Все, происходившее до сих пор, казалось ей сном; Даниэль знала лишь одно: все, чего она хочет, это снова быть с Зои. «Это было колдовство, – думала Даниэль, прижимаясь губами к ране на ее руке. – Но заклятие разрушено, и она снова моя принцесса». Зои, расслабленно улыбаясь, гладила ее по спине, пока та пила кровь в третий раз. *** Зои наконец успокоилась. Даниэль снова безоговорочно принадлежала ей; она смогла победить разлучившую их смерть, пусть даже не слишком честно – можно ли вообще выиграть у смерти честно? – и теперь все вернулась на круги своя. А сейчас Зои даже могла заняться чем-нибудь полезным для своего Сира – она, в конце концов, вроде как задолжала ему. Она сняла со своей любовницы цепи – та была привязана к ней узами гораздо более сильными, – и теперь Даниэль сидела у ног Зои, обмывая ее высохшие, покрытые струпьями конечности. Наконец-то все снова правильно, думала Зои, лениво почесывая свою рабыню за ухом. Наконец-то мы снова вместе, улыбалась про себя Даниэль, целуя регнанта чуть выше колена. Все так, как должно быть. Название: Cовершенство Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1114 слов Пейринг/Персонажи: Тореадор-антитрибу/Цимисхе Категория: слэш Жанр: romance Рейтинг: от NC-17(кинк) до NC-21 Краткое содержание: у Тореадоров-антитрибу свои представления об идеальной красоте Примечание: кинк на изменение тела Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Совершенство" Статуи в этом саду были истинными произведениями искусства. Лица нимф и ангелов казались живыми, а одеяния и цветочные гирлянды — настоящими. Ни одной грубой линии, ни капли излишней вычурности. А сейчас, в свете луны, фигуры лишь сильнее притягивали взгляд, становясь чем-то неземным. Бледная рука коснулась мраморного крыла, почти сливаясь с его белизной. Пальцы мягко погладили твердые перья и тут же скользнули вниз. — Посмотри, какое совершенство, — голос был тихим и восхищенным. — Словно мастер видел всех их наяву. Руки обвели бедра другой статуи, поднялись вверх, почти лаская складки туники. — Из грубого куска камня создать столь прекрасных существ… Так точно отсечь все ненужное… Он увидел внутри мраморного кокона бабочку и помог ей появиться на свет. Я преклоняюсь перед талантом творить совершенное из обыденного. Пальцы провели по груди нимфы и замерли. — Но я знаю, что у тебя получится лучше. Ответом был тихий смешок. Проникнуть в дом было несложно, более хлопотным казалось последующее. Найти, собрать в одном месте и обездвижить двенадцать человек. Заставить их молчать, не сращивая губ, чтобы не вызвать отвращения партнера. Когда они ходили "поразвлечься" вместе, требовалось очень много крови. И процесс ее добывания не должен был отвлекать от главного. Приходилось тратить достаточно сил, чтобы держать пойманных людей в страхе и оцепенении, пока Роланд готовился к их личному ритуалу, но это того стоило. Он пил, словно каждая жертва была сосудом с дорогим вином, его клыки не разрывали горло. Роланд замирал, поддерживая тело, а после мягко опускал его на пол и подходил к следующему. На то, как он медленно движется по гостиной, можно было смотреть очень долго. В конце он всегда останавливался, резко поворачиваясь и протягивая руку в приглашающем жесте. Высокий, хорошо сложенный, темноволосый, Тореадор напоминал ожившую картину. В такие моменты за ним нельзя было не пойти. Часть пленников они не трогали, оставляя на потом. Маттиасу требовалось меньше крови, поэтому процесс подготовки к их личному ритуалу обычно не затягивался. Пока они не находили подходящую комнату, оба молчали. Роланд всегда чуть улыбался, открывая двери одну за другой. Маттиас бесшумно следовал за ним, пока его партнер не останавливался на пороге нужной комнаты. Коротко кивнув, Тореадор заходил внутрь и запирал дверь. Сегодня они выбрали спальню хозяев дома, с зеркальной стеной и большой ванной комнатой. Та оказалась почти пустой и потому удобной. Приглушив свет, Роланд начал раздеваться. Маттиас помогал ему, изредка касаясь белой кожи. Тореадор замечал эти случайные прикосновения и ждал, когда Цимисхе дотронется до него осознанно. Как и раньше, он не успел предугадать нужный момент. Клыки Маттиаса впились в его шею, отчего Роланд глухо застонал. Он закрыл глаза, довольно улыбаясь. Неожиданные действия Цимисхе только раззадоривали его, разжигали предвкушение. В такие моменты Маттиас ненадолго оживал, превращась из холодного исследователя в азартного творца. Оставаясь немногословным, Цимисхе говорил с помощью своего мастерства. Когда Маттиас отстранился от Тореадора, тот тихо рассмеялся. Открыв глаза, он слизнул капли крови с губ Цимисхе и дотронулся до его руки. — Ты повторишь сегодня то, что мы видели? Маттиас внимательно посмотрел на него: — Ты хочешь точную копию? Улыбка Роланда стала мягче: — Почти. Я люблю простор твоего воображения. Цимисхе усмехнулся: — Ты правда считаешь, что оно у меня есть? Тореадор коснулся губами его ладони: — Тебе нет нужды напрашиваться на похвалу. С этими словами он отступил назад и развел руки в стороны, позволяя Маттиасу прикинуть план работы. За годы отношений Цимисхе изучил тело Роланда, как свое собственное. Он столько раз разрезал эту кожу, обнажая сочащуюся кровью плоть, изгибал и вытягивал кости, что мог изменять его с закрытыми глазами. Но идеи Тореадора никогда не повторялись, и каждый раз Маттиас пристально рассматривал его, прежде чем приступить к процессу. Тело Роланда было идеальным во всех смыслах. Оно восхищало само по себе и могло легко возбудить любого смертного. Оно переносило любое изменение и возвращалось, пусть и затрачивая огромное количество крови, в первозданное состояние. Иногда Цимисхе думал, что мог бы владеть только им одним, не интересуясь личностью Тореадора. Но не-жизнь показывала, что цельный Роланд, вместе со своей душой и сумасшедшими идеями подходил Маттиасу гораздо больше, чем одна безупречная оболочка. Жестом попросив Тореадора повернуться, Цимисхе приблизился к нему и положил ладони на лопатки. Роланд закрыл глаза, словно представляя рождение костяных крыльев. Оба замерли. Пальцы Маттиаса провели короткую линию по коже, угадывая желание Тореадора, и вопрошающе замерли, словно ожидая разрешения. В ответ тот тихо выдохнул: — Я люблю твою интуицию. Следующее прикосновение к спине было уже более уверенным. — Тогда я приступаю. Молча кивнув, Роланд сел на пол, подставившись под его руки. Скальпель медленно разрезал кожу. Не чувствуя боли, Тореадор думал о резце скульптора. Цимисхе в очередной раз создаст произведение искусства, освободив прекрасную идею из кокона плоти. А после в отражении зеркальной стены Роланд увидит новую форму совершенства, к которому всегда стремился. Под пальцами Маттиаса кости медленно меняли свою форму. Он удлинял их, деформируя лопатки так, чтобы они походили на крылья. Тореадор молчал, и казалось, что Цимисхе действительно работает с камнем. Но руки Маттиаса двигались осторожно, так, чтобы не нарушить конструкцию. Вся выпитая ими обоими кровь помогала вампиру. Одно из крыльев уже начало покрываться мышцами и мясом. Цимисхе работал аккуратно, не проливая ни капли. Он представил его уже завершенным, обтянутым кожей, так похожим на мрамор. Азарт вновь вспыхнул в нем, но Маттиас сдержался, помня о важности своего дела. Уже потом, когда Роланд вернется обратно в спальню, Цимисхе сотрет губами кровавые следы. Улыбнувшись своим мыслям, Маттиас продолжил работу. Крылья должны были быть неподвижными, сохраняя сходство с частью статуи, но при этом не мешать Тореадору. — Скоро я смогу их увидеть, — произнес Роланд, когда кожа начала покрывать левое крыло. Он терпеливо ждал, погрузившись в свои мысли. Его не было здесь, потому что Цимисхе создавал его заново, как каждый месяц, когда желание увидеть себя в новой форме накрывало Тореадора с головой. Ровные лоскуты ложились поверх мяса, натягиваясь и прирастая к нему. Маттиас выводил шрамы, делая поверхность абсолютно гладкой. Когда кожа затвердела, он не стал медлить. Спустя мгновение под руками Цимисхе рождалось второе крыло. Пальцы снова вытягивали кости, превращая их в причудливый прочный каркас. Ярко-красная плоть пульсировала, обхватывая остов. Маттиас убирал лишнюю кровь и расправлял пласты кожи, не оставляя ни единой царапины. Когда он, завершив свое творение, наконец отошел, то подумал, что очередной скульптор проиграл ему, как и обещал Роланд. Не сводя глаз с идеально ровных белых крыльев, Цимисхе торжествующе усмехнулся. Он помог Тореадору подняться, хотя тот был не так слаб. Вернувшись к реальности, Роланд медленно вышел из ванной комнаты, направившись к зеркалу. Маттиас смотрел, как тот проводит рукой по стеклу, как поворачивается, чтобы увидеть себя, и замирает. — Еще одно идеальное воплощение. Голос прозвучал совсем рядом; губы Роланда прижались к шее Цимисхе. Тореадор пил, сжимая Маттиаса в руках, благодаря его. Оторвавшись от шеи, он целовал Цимисхе, делясь с ним его собственной кровью, и тот застонал, касаясь измененных костей. Не отходя от зеркальной стены, они поили друг друга. Кровь текла, оставляя дорожки на коже, и Маттиас слизывал их, как и хотел. Чужое искусство было забыто. Оба вновь нашли свое совершенство. Название: Сирена Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1139 слов Пейринг/Персонажи: ОМП, ОЖП дочь какофонии Категория: джен Жанр: ангст Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: Тягучий сладкий яд Её песни вливается в мои жилы. Шепча, прося, приказывая... Примечание: расчленёнка, использование клановых дисциплин Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Сирена" Круизный лайнер был шикарным. Первоклассный: белоснежный, огромный, с поэтичным названием «Зов Сирены», он выделялся на фоне остальных кораблей в порту, как жемчужина в горсти щебня. Средиземное море готово было принять в свои объятия немногих избранных, тех, у кого хватило средств и связей для приобретения билетов. Поднимаясь на борт, я считал себя счастливчиком: морской бриз, изысканная компания и заманчивая развлекательная программа. Я не особо увлекался музыкой, но слышал, что у приглашенной для выступлений певицы очаровательный, ангельский голос. Я собирался просто отдохнуть, но этот круиз оказался истинно проклятым. Каждый раз, закрывая глаза, я снова и снова переношусь в происходивший на судне кошмар. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы сотен километров я не оставил за спиной, воспоминания не отпускают, поэтому я упорно продолжаю бежать. Первое выступление произвело на меня неизгладимое впечатление. Её голос покорил моё сердце. Никогда ещё мне не доводилось слышать чего-то столь прекрасного. Слова песни лились неспешно, в них слышался шёпот любимой, похвала родителей, смех детей. Я не знал языка, но это было неважно. Всё, что я только мог пожелать, было в этой песне. Намного позже я осознал, что уже в ту – первую – ночь Её голос проникал в нас, разливался по венам тягучим сладким ядом, туманил рассудок и вёл за собой в темноту. Следующую неделю я почти не помню, отрывки событий, разговоров и тени людей мелькают где-то на краю сознания. Очень похоже на утренние воспоминания о сне. Слишком часто я спрашиваю себя: было ли всё это на самом деле или я уже давно нахожусь в лечебнице для душевнобольных, окунувшись в свой собственный ад – затяжной кошмар моей реальности. Ирония судьбы, но если бы не все ужасы того круиза, я бы никогда не узнал, что такое истинное блаженство. Не понимаю почему, зачем и отчего, но я всё ещё бегу. Она была прекрасна: длинные волосы цвета вороньего крыла, забранные вверх в необычную причёску, вечернее платье, плотно облегающее фигуру. Я не могу вспомнить Её лица, но в мою память навсегда врезался взгляд Её смеющихся глаз, когда она смотрела на нас в ту ночь. Сирена проводила эксперимент, Ей просто были интересны границы своих возможностей. У меня внутри всё заледенело от одного взгляда на неё, и я понял, что пропал. Почему-то именно эти моменты я помню в подробностях. Иногда я думаю, что к тому моменту мой разум смог адаптироваться к Её силе, иногда – что в ту ночь я окончательно свихнулся. Разум подсказывал мне, что Она невероятна опасна, но тело уже не подчинялось командам – я не мог сдвинуться с места. Всё моё существо захватило одно желание: услышать Её песню. Ведь Она пела так, что захватывало дух, и больше ничего в мире не было нужно, кроме этой тягучей ядовитой мелодии. Застыв на месте, я качался из стороны в сторону, слушая Её обволакивающий, пробирающийся внутрь голос. Где-то внутри небольшая частичка меня – единственная сохранившая рассудок – вопила изо всех сил, что надо бежать. Бежать отсюда как можно дальше, куда угодно, чем дальше от неё – тем лучше. Но эта часть была слишком маленькой, и остальное сознание было не в состоянии её услышать. Оно было полностью поглощено волшебной музыкой и голосом. Я одновременно с восторгом слушал неземную мелодию и спокойно наблюдал за происходящим в зале, захлёбываясь текущей из носа кровью. Два парня из первого ряда танцевали в такт Её пению, в руках они держали красивые жгуты, которыми украшали друг друга, на их лицах было умиротворение. Та самая, единственная сознательная частичка моего существа снова кричала, что эти жгуты – внутренности. Почему-то это меня не испугало. Заинтересованный, я присмотрелся к танцующим внимательней, заметив, что всё с той же умиротворённой улыбкой на лицах они вынимают украшения из своих собственных животов. Я перевёл взгляд на свой торс, но небольшой живот подчёркивал несовершенство фигуры – я не думал, что смогу найти у себя внутри что-то настолько же красивое, как у этих юношей. Уже не молодая женщина в дорогом наряде стала пробираться ближе к сцене, её руки рвали платье на груди и уже добрались до кожи. Кровь текла всё быстрее и обильнее, платье цвета шоколада быстро потемнело; остальные слушатели пропускали женщину беспрепятственно. Они смотрели ей вслед с завистью и восхищением, как будто она удостоилась высшей чести. Когда женщина добралась до сцены, в её груди уже явно виднелись белёсые остовы рёбер, а во взгляде, обращенном на певицу, стояли слезы восторга. Сирена с застывшим красивым лицом и смеющимися глазами протянула руку в ожидании. На особенно высокой ноте женщина вырвала своё сердце из груди, и оседая на пол, протянула Ей. Певица поднесла кровавое подношение к губам и жадно впилась в него клыками. Мелодия прервалась, и я снова смог осознать себя. Не полностью: ужас происходящего не трогал меня, я чувствовал только блаженство, но в голову закралась кощунственная мысль – что-то не правильно. Что-то не так. Сидящий рядом со мной мужчина оторвал ручки кресла и с любопытством тыкал их заострёнными концами в разные части своего тела. Каждый раз, когда появлялась кровь, он глупо хихикал и тщательно начинал выбирать новое место. Я вдруг очень чётко понял, что не хочу стать таким же пускающим слюни, истекающим кровью и хихикающим идиотом. Пока я пытался хоть как-то совладать со своим непослушным телом, в зале появились новые люди. Девушки с пустыми глазами, все как на подбор похожие милые брюнетки, одинаково подстриженные, одинаково одетые. Их вид позволил первой, ещё совсем тонкой струйке страха проникнуть сквозь стену безмятежности и восторга. Одни девушки поднимали тех, кто свалился со своего места, и выводили живых пассажиров из зала. Другие оттягивали трупы, которые упали поломанными марионетками с обрезанными ниточками, как только Она перестала петь. Сирена стояла посреди сцены раскинув руки в стороны; создавалось такое впечатление, что она принимает овации аудитории. Она с удовольствием осматривала зал, её лицо, подбородок, шея и грудь были залиты кровью. Она присела и осторожно, как любимого питомца, погладила женщину с разорванной грудной клеткой, всё ещё лежащую у её ног. Кажется, это называется эмпатией. В тот момент я смог почувствовать то, что чувствовала Она. Её удовлетворение от хорошего концерта. Её гордость своими умениями. Её планы насчёт оставшихся в живых. Сирена хотела совершенствоваться, Она должна была развивать свой талант и взойти на самую вершину мастерства. А ещё она вела счёт. Женщина, преподнесшая сердечный дар, была как раз сотой в Её списке. Я не знаю, как сумел сбежать; иногда со дна моего сознания пробивается мысль, что мне позволили уйти, что Она всё ещё экспериментирует. Каждый раз я загоняю эту мысль всё глубже и глубже, потому что иначе всё бессмысленно. В новостной ленте интернета я видел последние новости: круизный лайнер «Зов сирены» был захвачен пиратами; после неудачных переговоров о выкупе его взорвали со всеми пассажирами на борту. Я тоже есть в этом списке. Для мира я мертв. Что ж, это не далеко от истины. Я бегу быстро, я бегу далеко. Но невзирая на это, каждый день – каждый божий день – с наступлением ночи, где бы я ни был, я слышу её голос. Она зовёт, шепчет, поёт, просит... Она приказывает. Молитвы не могут заглушить её голос, ничто не может. Я боюсь её до одури, но вместе с тем – я её люблю. Я бегу. К Ней. Название: Семья превыше всего Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 2439 слов Пейринг/Персонажи: Аурелио (Джованни), Таддео (человек), Сантино (Джованни) Категория: джен Жанр: дарк Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: быть членом семьи Джованни иногда не так просто Примечание: расчлененка Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Семья превыше всего" Аурелио смотрит, как Таддео залпом выпивает уже третью порцию текилы за последние полчаса, и не понимает, зачем тот вообще мог понадобиться Сантино. Впрочем, Аурелио удостоился Становления не за то, что задавал вопросы; если семья требует привести Таддео – он приведет. В конце концов, ему уже приходилось делать подобное: и когда он был человеком, и позже, когда Сантино даровал ему Поцелуй Доверия. Теперь Аурелио – полноценный не-мертвый, и готов сделать все, чтобы оправдать оказанное доверие. Поэтому он изображает на лице крайнюю степень заинтересованности и вслушивается в бессвязную речь: – Я ненавижу их всех, – Таддео хватает его за руку. – Они говорят, я должен слушаться, должен ходить на все эти проклятые приемы и собрания, чтобы стать достойным наследником… Еще текилы! – кричит он бармену, а потом снова оборачивается к Аурелио. – Ненавижу, понимаешь? – Понимаю, – кивая, легко врет Аурелио. На самом деле ни черта он его не понимает: Аурелио потратил большую часть жизни на то, чтобы доказать семье, что может быть полезен, и Таддео кажется ему существом из абсолютно другого мира. – Почему ты просто не уедешь? – Аурелио склоняет голову набок: ему вдруг становится любопытно, какая она, эта другая жизнь. – Они говорят, что найдут меня, – у Таддео лихорадочно блестят глаза, и Аурелио подозревает, что он не только пьян, но еще и обдолбан. – Они не отпустят меня. Далеко я не уеду, даже если попытаюсь. Я вроде как обречен. Аурелио чувствует отвращение – Таддео кажется ему безвольным выродком. «Ты просто хочешь пользоваться их деньгами и дальше, признай. Ты и недели не протянешь без своей ненавистной семьи», – хочет сказать он, но произносит лишь: – Почему ты так думаешь? Таддео смеется: – Это, знаешь, как мафия, только еще хуже. Неважно, чем вы там занимаетесь, легально это или нет, но когда вся твоя семья вовлечена в одно и тоже дело – вы перестаете быть семьей, – он приподнимает кабальитос* и, отсалютовав Аурелио, опрокидывает в себя текилу. – Становитесь чем-то вроде клана. Звучит хорошо – один за всех, знаешь ли, все за одного, но на деле ты просто посвящаешь всю свою жизнь служению. А уйти невозможно. У них ведь есть репутация. Им проще будет объяснить, почему я внезапно сдох, чем придумать внятное оправдание тому, почему это я забил на семейное дело и свалил. А все потому, что мы вроде как идеал, – Таддео, усмехаясь, пытается поставить кабальитос на стойку, но в итоге опрокидывает его на пол и глупо хихикает. – В общем, ты не поймешь, если сам не втравлен в такое дерьмо. Аурелио ведет плечом. Он вспоминает нескольких своих «пропавших без вести» дальних родственников и понимает, о чем говорит Таддео, но почему-то все равно не может унять раздражение. «Ты идиот, отказывающийся видеть свои возможности. Весь мир стоит перед тобой на коленях, а ты просто боишься взять его», – мысленно говорит ему Аурелио, но, взглянув на часы, понимает, что времени на продолжение беседы нет, потому что его наверняка уже ждут. Он склоняется к Таддео и шепчет ему на ухо: – Да и черт с ним со всем. Забей на семью, забей на обязанности. Поехали ко мне. Таддео краснеет, пытается повернуться к нему, и – опьянение дает о себе знать – едва не падает с высокого стула. Рефлекторно хватается за воздух в попытке сохранить равновесие, и Аурелио с готовностью приобнимает его за плечи. Он очень доволен: Таддео, кажется, настолько пьян, что не замечает неестественной холодности его тела и, что еще лучше, согласен уже абсолютно на все. – Ты знаешь, – пьяно шепчет тот, подтверждая догадку Аурелио, – я еще никогда… с парнями… – Тебе понравится, – устало отвечает он, уводя – почти что унося – Таддео из бара. На улице их поджидает машина; Аурелио надеется, что не слишком задержался – Сантино не любит ждать. Таддео засыпает почти сразу, и когда они наконец подъезжают к особняку, Аурелио приходится будить его едва ли не пинками. Раздражение его достигает предела; если сейчас выяснится, что Сантино понадобился новый зомби, и этого придурка выбрали потому, что он вписывается в стиль особняка, он будет только рад. От мертвого толку будет явно больше, думает Аурелио, спускаясь по боковой лестнице в подвал и ведя за собой засыпающего на ходу Таддео. Аурелио каждый раз поражается тому, как устроен этот особняк: подземная его часть, кажется, в несколько раз больше наземной. Его допускали сюда всего несколько раз, но их хватило, чтобы понять: семья Джованни занимается вещами, о которых лучше не говорить вслух даже среди своих. Его встречают Джино и Дэрент, гули-близнецы: Сантино любит идеальный порядок во всем; один из них – Аурелио так и не научился различать, кто есть кто, – привычным движением вкалывает какой-то разработанный Сантино препарат в шею дремлющего Таддео и забирает у Аурелио обмякшее тело. – Сантино ждет тебя внизу. Аурелио старается скрыть волнение: он никогда не был на нижних уровнях. Значит ли это, что Сантино наконец поделится с ним секретами некромантии? Аурелио годами вкалывал на благо семьи ради этого момента. С того самого дня, как впервые увидел мертвого слугу своего «двоюродного дяди» – именно так представили ему Сантино. Тогда Аурелио должен был передать какие-то документы; не обнаружив родственника в доме, он спустился в подвал, и это решение перевернуло всю его жизнь, потому что там его встретил самый настоящий зомби. Совсем как в ужастике: полусгнивший, мычащий что-то нечленораздельное, он протянул руки к Аурелио, намереваясь забрать документы, и тут раздался сухой треск. Через секунду его оторванная рука просто повисла на Аурелио, цепляясь мертвыми пальцами за рубашку, а сам зомби, щелкая челюстью, бессмысленно вытаращился на него пустыми глазницами. Потом послышался щелчок, несколько тихих слов, и зомби рухнул на пол грудой костей и гниющего мяса. Так Аурелио впервые увидел Сантино: серьезного, высокого, седого мужчину с нечеловечески холодными глазами. «Ты Аурелио, так? Я ждал тебя. Прошу прощения за это, – он коротко махнул рукой в сторону зомби. – С ними часто бывают проблемы. А ты, я вижу, довольно бесстрашен для своего возраста и положения». Сантино окинул взглядом дрожащего, бледного, чудом не упавшего в обморок Аурелио, сощурился и, поблагодарив его за документы, ушел куда-то вглубь хитросплетения коридоров и комнат. А через месяц Аурелио переехал к нему в особняк, где ему рассказали, что на самом деле представляют собой Джованни. С тех пор он жаждет лишь этого тайного знания. Он обманывал и воровал, похищал и убивал людей – все ради этого момента. Лифт плавно везет его все глубже под землю, и торжество Аурелио растет с каждой секундой. Когда металлические двери плавно распахиваются перед ним, он чувствует себя так, будто его пропустили в рай. Открывшаяся картина в какой-то момент даже разочаровывает Аурелио. На этом уровне, как и везде, царит хирургическая чистота; никаких легионов ходячих мертвецов – лишь смирные трупы на расставленных в ровную линию столах. Металлические полки вдоль стен, на них – поблескивающие инструменты. Аурелио ожидал увидеть полуразрушенный подвал с изрисованными пентаграммами стенами, святилище какой-нибудь древней богини смерти с алтарем и кровавой жертвой в центре, подземное кладбище – что угодно, но не обычный морг. Определенную изюминку этому месту придает небольшой костер, оборудованный возле одной из стен. Там же Аурелио видит своего ментора. Сантино в такой обстановке мог бы сойти за патологоанатома, но вместо медицинского халата на нем строгий дорогой костюм; он задумчиво помешивает какое-то варево в ржавом котелке, висящем над костром. – А, Аурелио. Ты вернулся, – Сантино замечает его присутствие не сразу. – Да. Это тот, кого вы просили привести, – Аурелио провожает взглядом Джино и Дэрента. Те укладывают тело Таддео на один из свободных столов и, коротко поклонившись, заходят обратно в лифт. – Благодарю, юноша. Все эти годы ты демонстрируешь лояльность и готовность служить целям семьи. Это более чем похвально, – Сантино отрывается от котелка и степенно подходит к лежащему без сознания Таддео. – Семья превыше всего. – Эта фраза, произнесенная когда-то Сантино, давно стала для Аурелио крестом и девизом. – У меня есть для тебя еще одно задание. Непростое, но, поверь, награда тебя не разочарует. – Какое же? Сантино молча снимает с Таддео пиджак и рубашку, небрежно сбрасывает их на пол и осматривает тело: на нем несколько татуировок – пляшущий скелет на груди и разноцветный дракон на плече. Аурелио трясло бы от нетерпения, если бы он был жив, но он лишь выжидающе смотрит на своего ментора. – Ты должен стать им, – взяв скальпель, наконец отвечает тот. Сантино делает аккуратный вертикальный надрез на груди Таддео – прямо между ребер, – и Аурелио растерянно смотрит, как из раны тонкой струйкой стекает кровь. Что он имеет в виду? – Завтра состоится закрытая встреча, имеющая значение для нашей семьи. Нас, скажем так, забыли пригласить, и поэтому информация о том, что произойдет там, будет особенно ценной. Этот человек, – Сантино на секунду замолкает и берет с полки хирургический зажим. – Таддео. Он должен быть там. Но вместо него на встречу пойдешь ты. Аурелио молчит; ему вдруг становится жутко. Сантино прихватывает зажимом край раны и мягко оттягивает его вверх. Другой рукой он ведет разрез вниз и останавливается, когда доходит до пупка. На секунду убирает скальпель, будто в задумчивости, а после еще раз аккуратно проводит скальпелем по готовому разрезу, отделяя кожу от жировой прослойки и мышц. Следующий разрез – уже горизонтальный, от бока Таддео к краю первой раны. Сантино осторожно отгибает кожу, стараясь получить как можно более целый лоскут. Аурелио забывает о необходимости сказать что-то в ответ: он смотрит на влажно блестящую плоть и очень хочет отвернуться, а еще лучше – выйти отсюда. Но уйти означало бы сдаться, отказаться от всего, ради чего он служил Сантино, поэтому Аурелио сцепляет руки за спиной и старается не отводить взгляд. Сантино работает неспешно, но очень профессионально. Третий разрез, еще несколько взмахов скальпеля – он сгибает почти идеально ровный прямоугольник пополам и наконец отрезает его. Сантино держит кожу за уголки и поворачивается к Аурелио. Тот замечает, что татуировка почему-то смазалась; то, что еще недавно было изощренным рисунком, теперь похоже на тест Роршарха, и Аурелио видит в нем то зомби из своего далекого прошлого, то Таддео, прижимающегося к его плечу. – Довольно странная символика, – голос Сантино выбивает Аурелио из оцепенения. – Такое сейчас, – он запинается и продолжает уже увереннее. – Кхм, такое сейчас модно. Сантино в ответ лишь выгибает бровь; развернувшись, бережно вешает лоскут кожи несколько маленьких крючков, а после возвращается к телу. Он точно таким же образом начинает срезать кожу с левой стороны, и Аурелио смотрит, как мерно поднимается и опускается покрытая слоем поблескивающей в ярком свете крови грудь. Таддео ведь еще жив, вдруг понимает он, и от этого становится еще страшнее. Что если он очнется? Каково это вообще: очнуться и обнаружить, что с тебя кусок за куском срезают кожу? По рельефу обнаженных мышц течет целая сеть кровавых ручейков, они смешиваются, стекают на стол, на живот Таддео, покрытый белесыми комками жировой ткани. Аурелио уже не знает, так ли он хочет этих секретов Джованни. – Подойди, – произносит Сантино, осторожно растягивая на пальцах второй лоскут кожи, отличный от первого лишь отсутствием татуировки. Аурелио не без опаски повинуется, и тот подносит свежесрезанную кожу прямо к его лицу, будто сравнивая. – Да, пожалуй, вполне сойдет, – негромко бормочет он. Аурелио требуется все его мужество, чтобы сохранить спокойствие, но его не хватает на то, чтобы задать хоть один вопрос. Сантино вешает второй кусок кожи рядом с первым. – Нам повезло, что у вас очень похожий оттенок кожи. Работы предстоит меньше, чем могло быть, – кожу с рук Таддео он снимает гораздо быстрее и уже не так аккуратно, – То, что ты сейчас наблюдаешь – очень древний ритуал, в оригинале гораздо более трудоемкий. Сантино говорит так, словно читает лекцию. Аурелио кажется, что он сейчас снимет кожу с рук Таддео, будто перчатки, но тот не позволяет себе неаккуратности и спешки. Крючки равномерно заполняются все новыми и новыми светлыми, чуть сморщившимися прямоугольниками. Аурелио уже не следит за процессом – он смотрит на Таддео, еще живого Таддео, впервые в жизни по-настоящему обнаженного. – Я взял на себя смелость усовершенствовать ритуал и оказался более чем доволен результатами этой работы. Еще сотню лет назад нам приходилось свежевать человека полностью, – продолжает Сантино свою речь. – Теперь же достаточно нескольких участков, при условии, что под рукой есть кто-либо, более или менее схожий с жертвой. Когда он скупыми, отточенными движениями снимает кожу с лица Таддео, обнажая прячущуюся под ней кровавую маску, Аурелио инстинктивно склоняет голову. Лишенные век ярко-голубые глаза слепо смотрят прямо перед собой, и это, думает он, страшнее всего. Что сейчас видит Таддео? Сантино переводит взгляд с Аурелио на Таддео – на то, что осталось от Таддео – и вновь удовлетворенно кивает: – У вас даже волосы одного цвета. Надеюсь, ты не слишком против того, чтобы сменить прическу. Аурелио пожимает плечами. Он догадывается, что с ним собираются сделать, и волосы – явно наименьшая из его проблем. – Замечательно. Сними рубашку, – Сантино уходит к котелку, все еще стоящему на огне. Аурелио подчиняется механически; он путается в рукавах и не может оторвать взгляда от освежеванного Таддео. «Но на деле посвящаешь всю свою жизнь служению», – говорил ему он еще пару часов назад. Что Таддео может знать о служении? Сантино подносит бокал с бурлящим бордовым напитком прямо к губам Аурелио. Высохшие мертвые внутренности словно огнем обдает; Аурелио теряет весь свой самоконтроль и сгибается пополам, глухо воя от боли. – Могущество не дается так просто, юноша. Терпи. Докажи, что ты достоин быть одним из нас, – голос Сантино раздается словно со всех сторон. Аурелио кажется, что он звучит даже внутри его головы. Он пытается обхватить себя руками, сжаться, чтобы хоть как-то унять боль, но обнаруживает, что все его тело покрыто липкой алой слизью. Пальцы соскальзывают, Аурелио едва не падает на колени, но Сантино подхватывает его под локоть и равнодушно бросает: – Нет-нет, твой драматизм совершенно излишен. У нас не так много времени. Аурелио сжимает зубы и кое-как выпрямляется. Первая волна боли утихает, а новая не спешит спалить его изнутри еще раз, и он даже может видеть, как Сантино берет с растяжки кусок кожи Таддео и подносит к его груди. Алая слизь с жадностью цепляется за чужую шкуру, приращивает ее к себе, и Аурелио буквально на глазах обрастает плотью Таддео. Кусок за куском Аурелио просто исчезает, словно стирается из этого мира, и уже через минуту он рассматривает свои новые татуировки. Когда Сантино подносит к Аурелио лицо Таддео, того охватывает ужас. Ему кажется, что сейчас он исчезнет, просто пропадет, и в мире останется лишь глупый страдающий мальчик Таддео, напивающийся в дешевых барах и говорящий о вещах, о которых он ничего не знает. Аурелио не успевает ни отшатнуться, ни закричать - чужая кожа расползается по его лицу слишком быстро; он лишь закрывает глаза. А когда открывает, то обнаруживает себя. Сантино подводит его к небольшому зеркалу, висящему над раковиной в углу зала. «Это все ради блага семьи, – думает он. – Я – Джованни, и моя семья превыше всего». Аурелио пытается думать о том, что это – всего лишь необходимая часть его обучения. Он ведь сам этого всегда хотел, сам годами пытался доказать, что он лоялен и сделает все, что понадобится. Аурелио отчаянно гонит от себя мысль о том, что все это – пустые самооправдания, потому что в таком случае он пропал. Он просто отказывается верить в то, что ему до одури страшно, что он не хочет свежевать людей, не хочет наращивать их плоть на кого-то другого. «Я – Джованни. Теперь я точно стану одним из них. Меня наконец обучат всему, как я и мечтал». Против своей воли Аурелио думает о том, как хорошо было бы куда-нибудь уехать. Он мог бы тихо жить, скрытно питаться, возможно, даже вступить в Камарилью… «Они не отпустят меня. Далеко я не уеду, даже если попытаюсь. Я вроде как обречен», – грустно улыбается ему Таддео из зеркала. * кабальитос – специальный стакан для текилы

@темы: ссылки, Масакрад