флэшмоб

1. Вы подаёте признаки жизни в комментах.
2. Я выбираю любую фотографию/картинку у вас в дневнике и прошу рассказать про неё что-то интересное и познавательное.
3. Вы постите рассказ с фотографией в своём дневнике с публикацией условий игры, чтобы ваши друзья тоже могли поиграть.

Пишет  tahry:

Обнаружила задолженность по флэшмобам. Ликвидирую!

Кимура Тама,

URL комментария

Фото с дня рожденья в стиле "Догмы", он же "Ангелы и демоны". Сохранено для архива.
Не то чтоб игра - скорее, хэппенинг. Решила побыть персонажем из песни Хэл "Ангел, который живет на крыше".

@темы: моб, фото, это, типа, я

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Баечка про руки чайного мастера

Ко мне периодически официанты приходят не только чаи относить, но и с просьбами заварить чай для них. В последнем случае - в основном не к стойке, а с торца, у входа в коридор персональский.
Обычно я чайники и чашки отдаю так, чтобы сразу за ручку брали. А тут у официантки стакан без ручки был, она как брала, моей руки коснулась.. Ушла, попила, возвращается:
- Женя, а можно Вашу руку потрогать?
Мне не жалко, она трогает и говорит мне:
- Женя, у вас такие нежные руки.. я не ожидала даже, вы же всё время с чем-то горячим работаете.
Тут её позвали - гости на её зону прошли. Убежала.
Через полчаса ко мне было паломничество дневных официанток, хостес и одной из кондитерок. Все хотели потрогать мои руки и интересовались, чем я таким пользуюсь, что у меня руки "нежные-нежные".
Вечером незадолго до ухода то же самое паломничество повторилось уже с вечерней сменой.

Бывают в моей работе такие моменты..

@темы: чай, Ананке, это, типа, я

---

ролевое

Знаете, дорогие мои, есть одна тема, в которую я никогда не устану играть.
И тема эта - Семейные Ценности ))

А во что любите играть вы?

запись создана: 24.08.2013 в 22:03

@темы: РИ, семья, это, типа, я

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

печалька

Я хочу гулять и фотографироваться, или на корпоратив театра - а нужно идти на работу.
И диету теперь соблюдать недельку-другую. И курс таблеток пропить.. как же я не люблю болеть.
Жизньболь

@темы: печаль, это, типа, я

---

07.02.2014 в 19:48

Пишет  WTF Vampire 2014:

WTF Vampire 2014: визуал G — PG-13 + список

 

WTF Vampire 2014
"Проклятье" арт
"Голод" арт
"Гуль" арт
"Диско" арт
"Персонажи Киндрэт" арт
"Black Metamorphosis" арт
"Рыбка" арт
"Show you something" коллаж

Название: Проклятье
Автор:  WTF Vampire 2014
Форма: арт
Канон: оридж
Пейринг/Персонажи: ОЖП
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Размер: 588х700
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Проклятье"

Название: Голод
Автор:  WTF Vampire 2014
Форма: арт
Канон: оридж
Пейринг/Персонажи: ОЖП
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Размер: 557х800
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Голод"

Название: Гуль
Автор:  WTF Vampire 2014
Форма: арт
Канон: Vampire: the Masquerade
Пейринг/Персонажи: f!Носферату,f!гуль
Категория: джен
Жанр: портрет
Рейтинг: PG-13
Исходники: кастомные кисти для SAI с deviantart.com
Размер: 1089×1500
Предупреждения: немного крови
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Гуль"

Название: Диско
Автор:  WTF Vampire 2014
Форма: арт
Канон: WoD, VtM: Bloodlines
Пейринг/Персонажи: Саша Викос, Андрей
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Размер: 1000х1000
Примечания: Исполнение заявки
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Диско "

Название: Show you something
Автор:  WTF Vampire 2014
Форма: коллаж
Канон: Vampire: The Masquerade - Bloodlines
Пейринг/Персонажи: Беккет, Себастьян ЛаКруа, Штраус, Андрей, Минг Сяо, Найнс Родригес, Джек
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Исходники: фотографии Джейсона Монмоа, Майкла С. Холла, Майкла Стронга, Чарльза Дэнса, Ко Шибасаки, Генри Кавилла, Джеффа Бриджеса; фотографии Санта-Моники, Нью-Йорка и Голливуда; другие изображения из открытых источников, кисти с сайтов deviantart.com и wegraphics.net.
Размер: 700 x 5200
Предупреждения: возможны спойлеры
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Show you something"

Название: Персонажи Киндрэт
Автор:  WTF Vampire 2014
Форма: арт
Канон: Серия книг "Киндрэт: кровные братья"
Пейринг/Персонажи: Кристоф Кадаверциан, Миклош Бальза, Рамон Вьесчи, Фелиция Даханавар, Паула Фэриартос.
Категория: джен
Жанр: портрет
Рейтинг: G
Размер: 500х700
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Персонажи Киндрэт"

Название: Black Metamorphosis
Автор:  WTF Vampire 2014
Форма: арт
Канон: Vampires: the Masquerade
Пейринг/Персонажи: ОЖП ласомбра
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1000x809
Предупреждения: авторское видение
Примечание: "Ласомбра призывает свою внутреннюю тьму и становится чудовищной помесью материи и тени"
Размещение: запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Black Metamorphosis"

Название: Рыбка
Автор:  WTF Vampire 2014
Форма: арт
Канон: Vampire: The Masquerade – Bloodlines
Пейринг/Персонажи: f!Малкавиан, рыба-дебил
Категория: джен
Жанр: портрет
Рейтинг: G
Исходники: кастомные кисти для SAI с deviantart.com
Размер: 760×1000
Примечание: Пояснение для тех, кто не в курсе фэндома.
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Рыбка"

@темы: ссылки, Масакрад

---

02.02.2014 в 18:15

Пишет  WTF Vampire 2014:

WTF Vampire 2014: тексты G — PG-13, мини, миди + список

 

WTF Vampire 2014
"Разбитый гроб" драббл
"Ненаписанный дневник" драббл
"Леопард" драббл
"Правило" драббл
"Портрет" драббл
"Вурдалак" драббл
"И во веки веков" мини
"Однажды любовь разорвет нас в клочья" мини
"Зодиак" мини
"Семейные ценности" миди

Название: И во веки веков
Автор:  WTF Vampire 2014
Бета:  WTF Vampire 2014
Размер: мини, 1021 слово
Канон: Нация вампиров
Пейринг/Персонажи: Александр, Николай, Ангел
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: религиозная тематика, пафос, большей частью постканон
Краткое содержание: вампиры и их молитвы
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "И во веки веков"

1. Et nunc.
Кожа Александра как будто каменеет. Он запускает отросшие ногти под толстую складку у локтя, разламывает наметившуюся под ней трещину еще шире, обнажая липкое, бледное, блестящее нутро. Александр не чувствует боли, она осталась где-то в прошлом, потерялась среди множества вещей, которые он хотел бы помнить, и других, которые рад забыть.
Еще недавно Александр помнил, каким был до обращения – ни семьи, ни родного дома, ничего, достойного сожаления, но это не значит, что он не тоскует по потерянному. Его память разрушается, Александру все труднее представить себя человеком или хотя бы прежним вампиром, тем, кем он был до болезни – когда его десны не пересыхали, покрываясь мелкими язвами, а не было шелестящих крыльев.
Теперь его лицо похоже на обожженный камень, веки трескаются, кожа вокруг глаз сочится липкой сукровицей, медленно стекающей вниз. Александр – точно дерево, плачущее смолой там, где его повредил топор. Сердце Александра стучит о ребра, куда быстрее чем прежде, отбивая маршевый ритм, но ему все равно кажется, что жизнь из него уходит, он перестает чувствовать хоть что-то, кроме голода.
Завернувшись в собственные крылья – они шуршат, бумажно-тонкие, почти прозрачные – Александр замирает, проваливаясь в небытие. Прежде, чем уснуть, он чувствует запах чужих тел, сукровицы, проступающей на трещинах чужих ран, и голод снова подкатывает к его горлу болезненной тошнотой – но потом это чувство рассыпается, уходит, темнота заполняет Александра.
В его снах – если можно назвать сном то, что приходит к вампирам – все иначе: прошлое не бежит от него, память Александра раскрывается, как шкатулка с секретом. Когда сон окутывает разум полностью, он снова становится усомнившимся в вере монахом, который сбегает из монастыря среди ночи, опасаясь гнева аббата – в голове его эхом отдаются песнопения, и Александр может повторить каждую молитву, пусть даже давно потерял веру в них. На пустынной дороге, когда ночь почти готова смениться утром, Александр впервые встречает Ангела и принимает от него новое крещение – кровью, а не водой, и губит свою душу, но спасает разум.
Александр не хочет просыпаться, но голод заставляет его открыть глаза, разворачивает кокон крыльев, выгоняет его из гнезда, вперед, навстречу новым жертвам. Встряхнув головой, Александр отгоняет сон, и лишь на секунду в его сознании проблеском вспоминаются слова молитвы: оставь мне мой путь, Господи, и я оставлю тебе твой.

2. Et semper.
Бухарест тонет в говне. Как ни взгляни, а это чистая правда, и если кто-то пытается с этим спорить – то он попросту дурак, не заслуживающий даже удара по морде.
Николай надеялся, что все изменится после того, как болезнь будет побеждена. Может быть, людям хватит мозгов понять наконец-то, что вампиры не какие-то уроды, которые спят и видят, как бы высосать кровь из всех домохозяек и офисных задротов. Но все стало только хуже: после нападения зараженных вампиров на дилеров люди начали шуметь, возмущаться, повели разговоры о полном уничтожении всех вампиров – а уж после подстроенного Ковачем взрыва наружу поперло такое, что Николаю вспомнились старые-добрые гитлеровские времена и гетто, кишащие клопами. Они с Александром бывали там. Кровь загнанных в угол евреев на вкус – ничуть не лучше любой другой, просто когда люди в отчаянии, их легче поймать, заарканить, чтобы выпить столько, сколько захочется.
Смертные ненавидят вампиров, и Николай не знает, столько еще они сами смогут сдерживаться, прежде чем станут чудовищами, как этого все ждут.
Николай может рассказать людям о любви и дружбе, что связывает многих вампиров, об узах родства обращения, которое сильнее родства по крови, но все равно останется просто чудовищем, место которого – на костре.
Он смотрит в окно на то, как солнце выбирается из-за горизонта, и представляет себе вздохи облегчения: люди так рады, что смогли пережить ночь и ни один кровосос не влетел в окно, чтобы разорвать клыками чье-то горло. Николай усмехается, задергивая шторы. Рано или поздно кому-нибудь из вампиров бухарестского гетто надоест это все, и он станет тем самым монстром, которого люди так боятся – может быть, им будет даже сам Николай. Этот кто-то начнет новую войну между людьми и вампирами, открытую, жестокую, долгую – Бог досыта напьется крови.
Николай из тех вампиров, которые верят в Бога. Не раз и не два он до хрипоты спорил об этом с Александром, утратившим веру еще в пору смертной жизни – для него Бог был всего лишь сказкой, выдуманной теми, кто сочинял законы и правила, сказкой, которую они использовали для утверждения собственной правоты. Николай верит по-настоящему, искренне, как ученик воскресной школы, только Бог видится ему не сидящим на облаке добродушным стариком, а черной дырой, всасывающей души. В конце концов, он ведь послал людям своего сына, чтобы они пили его кровь, ели его плоть – так что ему наверняка нравятся вампиры. Он сделал вампиров сильными, способными убивать людей, раздирать на части их хрупкие тела, похожие на влажные губки: мышцы легко рвутся, кости ломаются, кровь льется на землю, которая жадно выпивает каждую каплю.
Еще Николай верит, что вампиры наследуют землю – они совершеннее людей, и потому им должно принадлежать царство земное. Однажды так и будет.
Отступив к дальней стене, Николай читает про себя молитву, сочиненную им много лет назад: да будет сила наша и слава, во имя отца моего, брата моего и Бога моего. Аминь.

3. Et in saecula saeculorum.
Такие, как Ангел, – это память народа вампиров, слова их легенд и песен. Он может многое рассказать любому, кто согласится слушать. Но вампиры не так уж сильно отличаются от людей: им тоже легче забыть о стариках, чем прислушаться к их словам.
Ангел не ропщет на свою судьбу, он довольно пожил на свободе, знал много радостей, и мудрость пришла к нему в благодарность за все сотворенное. Он не хотел бы для себя другой участи – но хотел бы для своих сыновей. Александр всегда жил прошлым, Николай все так же живет своей ненавистью, он говорит, что смирился с властью людей, готов прощать им проступки, готов принимать их законы, но Ангел видит ложь в глазах сына, когда тот заводит подобные разговоры.
Он знает: Николай тоже уйдет от него, точно так же, как Александр – не один, так другой грех заберет его. Участь отцов и матерей в народе вампиров скорбна – почти все они видят, как уходят их дети: одних пожирает собственная ненависть, других – людская, третьих сжигает безжалостное солнце. Но Ангел не проклинает Бога, вере в которого научил Николая и пытался научить Александра – пусть он был воином, а не монахом, но вместе с мудростью к Ангелу пришло смирение, он готов принять от судьбы любой дар, горькую чашу или сладкую. И он молится не о себе, но о всех вампирах – грешны они или чисты.
Да пребудет с ними Господь-создатель, да защитит Он их тела от чужого гнева, а сердца – от их собственного, да продлятся их дни во веки веков, аминь.

Название: Однажды любовь разорвет нас в клочья
Автор:  WTF Vampire 2014
Бета:  WTF Vampire 2014
Размер: мини, 1128 слов
Канон: Suck
Пейринг/Персонажи: Виктор/бармен
Категория: слэш
Жанр: ромэнс
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: отдельные фразы могут показаться оскорбительными религиозным людям
Примечание: в каноне имя бармена не называется, но очевидно, что он нечто большее, чем обычный вампир. Мерихим по классификации Баррета – демон, покровительствующий болезням
Краткое содержание: Это - просто очень затянувшееся краткое перемирие
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Однажды любовь разорвет нас в клочья"

Виктор сидит прямо напротив него, у стойки. Его можно принять за обычного алкоголика и, в какой-то мере, внешность не слишком обманчива.
Виктор ничуть не изменился с их последней встречи, насколько Мерихим помнит.
Точнее говоря, Виктор ничуть не изменился за последнюю тысячу лет. Как и все остальное в этом мире, раз уж на то пошло: на смену натуральным наркотикам пришла синтетика, к тому же раньше можно было трахнуть двенадцатилетнюю, женившись на ней, а теперь на секс без брака плевать всем, кроме Папы Римского, но на этом различия и кончаются. Во всяком случае, для Мерихима это именно так.
Скорее всего, для Виктора тоже. Мерихим мог бы спросить, но ему лень, к тому же нет никаких гарантий, что Виктор не наврет в ответ. Настоящие ангелы, конечно, говорили правду, но потомки изгнанных на землю мало чем отличаются от людей, разве что живут гораздо дольше. А так – ничуть не хуже: секс, наркотики, рок-н-ролл. Виктор не дурак по всем трем пунктам.
– Какого хера ты творишь, Мерихим? – они всегда обращаются друг к другу по полным именам. Во-первых, потому, что «Мерихима» неудобно сокращать, во-вторых – потому, что его не слишком приятно злить. Он не знает, какая из причин для Виктора важнее.
– Не понимаю, о чем ты.
– О «The Winners», конечно, – Виктор вздыхает так, будто собирается отчитывать щенка, напрудившего на ковер. – Я убил столько времени на то, чтобы разобраться с Квини, а ты помогаешь его выродкам расплодиться.
– Ты убил уйму времени на старого дурака Ван Хельсинга, но я тут ни при чем. И уж точно не имею никакого отношения к этому маленькому засранцу, которого тот пытается заколоть уже чертову пропасть времени.
– Точно никакого?
Виктор, конечно, знает правильный ответ, но делает вид, что не знает. А Мерихим ему подыгрывает – он ничуть не хочет рассказывать о своих предыдущих опытах по обращению разных шутов в вампиров. В конце концов, однажды у него все получится по высшему разряду, удача время от времени ко всем поворачивается нужной стороной. А сейчас самое худшее, что может случиться – «The Winners» тоже станут разносчиками заразы, кусающими всех, кто умеет бренчать на гитаре или выть в микрофон. Но бесполезных ублюдков, вроде бедного пустоголового Квини, в мире тысячи тысяч, даже не считая вампиров, кроме того, если бы разносчики заразы так уж мешали Виктору, он бы просто поднял в кое-то веки свою задницу и переубивал бы их всех.
Так что беспокоиться не о чем.
– Клянусь своими зубами.
– Но «The Winners» твоими стараниями превращаются в группу вампиров.
– Именно. Они не все мне нужны, только вокалистка и этот кретин Джоуи, но за хорошим фронтменом тянется вся команда. Знаешь, как это бывает.
– Это самая хреновая новость из всех, что я слышал с тех пор, как, – Виктор хмурится, явно пытаясь подобрать подходящее сравнение, которое для разнообразия не будет вульгарным «с тех пор, как Мария Магдалина Иуде не дала», – с тех пор, как Иэн Кертис удавился.
– Ты что, старый фанат «Joy Division»? – Мерихим фыркает. – Кажется, мое бедное сердце только что было официально разбито.
– Во-первых, у тебя ни хрена нет никакого сердца. А во-вторых, они были лучшими в своей нише, по крайней мере – после того, как «Frozen Gold» накрылись к чертям, – пожимает плечами Виктор.
Как будто это не из-за его стараний вокалиста «Frozen Gold» зажарило заживо на сцене, как на электрическом стуле. Виктор просто подумал, что этот кретин похож на вампира-разносчика, а на самом деле тот просто слишком плотно сел на слишком большое количество наркоты, которую мешал в самых диких сочетаниях. В итоге на земле стало меньше одной группой, неплохо певшей песни про любовь, страдания, цветы и всю такую прочую хрень.
Мерихиму нравится думать, что Виктору действительно жаль «Frozen Gold».
У них у обоих были успешные проекты и полные провалы. Некоторыми вещами Мерихим гордится – конечно, ему не удалось обратить никого из «The Beatles», но «Helter Skelter» все равно хороша, почти шедевр, это подтвердит по меньшей мере один парень, сидящий в тюрьме за серийные убийства, формально совершенные не им, а толпой хиппи. Не всем так везет, как самому Мерихиму, иногда оставаться в тени сложно.
– Так какого хрена тебе нужно было творить эту ересь с «The Winners»? Только не говори мне, что ради вечной прекрасной музыки: они поют как курица летает.
– Куры неплохо летают, если дать им пинка. И я могу дать пинка этим поющим детям, – Мерихим подается вперед. Его руки – в паре дюймов от рук Виктора, он вполне может попытаться ухватить его за запястья и сломать их к чертовой матери. Так ведь, по-хорошему, вампирам положено реагировать на охотников за нечистью. А уж демонам – вдвойне положено.
Но если он попытается сделать что-то такое с Виктором, тот больше никогда не придет в его бар, вообще никогда к нему не придет. Подобную перспетиву Мерихим не назвал бы радужной.
Поэтому он не ломает Виктору руки, даже не пытается. Просто подается вперед еще немного и легко толкает его лбом в лоб. Поцелуи слишком похожи на укусы, это не для него. Мерихим предпочитает лишний раз не задумываться о том, какая на вкус кровь у Виктора – наверняка ничего хорошего, смахивает на дизель, который подают в мексиканских барах вместо пойла.
– Это забавно, – говорит Мерихим, – то, что мы с тобой друзья.
– Мы не друзья, если я правильно помню, что значит это слово.
– «Партнеры» подходят еще меньше, а слово «любовники» я предлагаю сразу объявить дерьмовым.
– «Детка, если ты хочешь стать моим любовником, лучше просто отвези меня домой», – блеет нараспев Виктор, и Мерихим, резко откинувшись назад, показывает ему «от локтя». – Ты прав, дерьмовое слово. «Друзья» мне нравятся больше.
На самом деле все сложнее и глубже. Виктору ничего не стоит попытаться пробить грудь Мерихима чем-нибудь достаточно острым, вроде осинового кола или хотя бы кочерги, но без Мерихима и вампиров, появившихся из его крови, существование Виктора просто потеряет всякий смысл. Он превратится в вечного басиста, стоящего на заднем плане жизни, пока кто-то еще зажигает звезды и получает в подарок трусы каждой встречной девчонки.
– Так ты будешь пить или нет? Вся выпивка паршивая и к тому же разбавленная, специально для тех, кто приходит сюда уже уторчавшись.
– Тогда просто дай виски, – Виктор пожимает плечами.
Он смотрит на часы и зевает. Если бы он был вампиром, Мерихим мог бы разглядеть его клыки, даже не выпущенные на всю длину – но Виктор выглядит как человек, если не пытаться расковырять шрамы на его спине.
– Ты останешься здесь сегодня? – прямо спрашивает Виктор, наливая в стакан дешевый виски.
Вряд ли хоть один из них может сказать, где настоящее, где – наигранное: они изображают Тома и Джерри, но вряд ли хоть когда-нибудь один убьет другого, хотя оба они должны это сделать, один из них сделает, если когда-нибудь кто-нибудь из ангелов или демонов спросит, какого хрена тут происходит, почему вы, козлы, в одном баре или вообще в одной койке, хотя вроде как должны друг другу пытаться сердца вырвать ради окончательной победы чьей-нибудь стороны.
В мире полно роковых противоречий, не нужно даже цитировать Шекспира, чтобы описать каждую сложную ситуацию.
Виктор тоже может об этом рассказать и тоже ничего не расскажет.
– Пожалуй, останусь. Твое здоровье, – говорит он, поднимая стакан, и Мерихим салютует ему бутылкой.

Примечания:
Иэн Кертис – вокалист и автор текстов песен группы «Joy Division», в т.ч. хита «Love Will Tear Us Apart» («Любовь разорвет нас в клочья»). Совершил самоубийство в 1980-ом году – повесился, поставив в проигрыватель альбом «The Idiot» Игги Попа (исполнителя роли Виктора).
«Frozen Gold» – вымышленная рок-группа, фигурирующая в романе Йена Бэнкса «Улица Отчаянья». Вокалист группы получил смертельную травму во время концерта.
«Helter Skelter» – скандально известная песня группы «the Beatles», послужившая источником вдохновения для Чарльза Мэнсона, серийного убийцы.
«Куры неплохо летают, если дать им пинка» – на одном из своих концертов Элис Купер (исполнитель роли бармена) кинул в первый ряд зрителей случайно оказавшуюся на сцене курицу, уверенный, что, после подбрасывания в воздух, она взлетит. Но птица упала и была растоптана (по некоторым слухам – разорвана на части фанатами).
«Детка, если ты хочешь стать моим любовником, лучше просто отвези меня домой» – вольный перевод слов «Baby, if you wanna be my lover // You better take me home» из песни «Be My Lover» Элиса Купера.

Название: Зодиак
Автор:  WTF Vampire 2014
Бета:  WTF Vampire 2014
Размер: мини, 1035 слов
Канон: Vampire: The Masquerade
Пейринг/Персонажи:

спойлер

В порядке появления: Бруджа, Ласомбра, Носферату, Каитифф, Вентру, Дочь Какофонии, Тореадор, Цимисх, Гангрел, Тремер, Джованни, Малкавиан, Салюбри
Категория: джен
Жанр: dark
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Мрак и пафос, стилизация под Геймана
Краткое содержание: Тринадцать коротких историй о тринадцати женщинах
Примечание: 1. Соответствие психологическим особенностям людей, родившихся под тем или иным знаком Зодиака, отсутствует
2. Змееносец
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Зодиак"

Овен
Вот так, шаг за шагом, она продвигается вперёд.
Ей говорят: «Уймись».
Ей говорят: «Что ты будешь делать, когда отомстишь?»
Она кивает - отмахивается - и идёт дальше.
Просто когда она движется, ей кажется, что сердце в груди всё ещё стучит. Само по себе.

Телец
Когда вы смотрите на её спокойное, безмятежное лицо, вы тоже невольно успокаиваетесь. Она кажется оплотом надёжности, когда не нервничает.
Но лучше бы она нервничала.
Она может убить вас, если вы попадётесь ей под горячую руку. Но если попадётесь, когда она спокойна - о, лучше бы убила.
Дело в том, что у неё очень хороший вкус, и ей не нравится смерть сама по себе.
А вот всё, что до…

Близнецы
На самом деле они совершенно не похожи. Просто это так удобно - притворяться одним и тем же лицом. Даже их собственный клан не до конца уверен, действительно их двое или всё-таки одна из них давно окончила своё существование.
Только крысы, иногда забредающие к ним на огонёк, видят, как две совершенно идентичные женщины смотрят друг на друга. Потом обе улыбаются и меняются.
Иногда они заманивают крыс к себе на огонёк - эти зверушки так забавно хрустят на зубах.

Рак
- В вашем диаблиери ауры не обнаружено. Сдавайтесь.
- Что?..
- Ха-ха. Это у смертных анекдот такой есть. В вашем портвейне крови не обнаружено типа.
- Не смешно.
А ей смешно. Она шутит над вещами, которые большинство Сородичей смешными не считают. С презрением говорит «смертные». С удовольствием щебечет о Маскараде, Шабаше и Джихаде. С придыханием называет кровь «витэ».
Она как будто играет в новую весёлую игру, правила которой ей не до конца известны.

Лев
Её окружают шакалы. Они подъедают то, что остаётся после того, как поужинает она.
Они надеются, что таким образом становятся ближе к ней. На объедках остаётся её слюна, запах из её рта, следы её клыков.
А может, они ни на что не надеются и просто хотят есть.
В любом случае, ей не жалко. Пока шакалы сыты, ей будет доставаться лучший кусок.

Дева
Когда она поёт в церковном хоре, все думают, что она похожа на ангела.
Она для них - лунный луч, ответ на любой незаданный вопрос, воплощение чистоты и того, что они называют святостью. А свеча в её руках… ну вы понимаете.
Они даже не замечают, как из их глаз и ушей течёт кровь.
Они думают, что мироточат.

Весы
Со временем она научилась делать выбор, но иногда бывает так сложно остановиться на чём-то одном.
Например, какие туфли сегодня надеть? Эти или те?
Когда она выбирала между окончательной смертью своей и своего Сира, выбор не был таким трудным.
Когда она выбирала между своей репутацией и прогибом под Князя, выбор не был таким трудным.
Когда она выбирала между Безумием и своей человеческой сестрой, выбор не был таким трудным.
Но если она наденет эти туфли, то Архиепископ Шабаша поймёт, что она их предала.
А если она наденет те туфли, то Архонт Камарильи поймёт, что она их предала.

Скорпион
Все думают, что панцирь на её теле - это лишнее доказательство её крутизны.
Нет, панцирь на самом деле круто смотрится. И это броня, которая всегда с тобой, ложишься ли ты спать, идёшь в душ или на Кровавый Пир.
Хотя на самом деле она нарастила броню совсем не ради имиджа или защиты. Или как посмотреть?
Просто в первый раз, когда ей пришлось драться, она отрастила себе хвост с жалом, и вся одежда порвалась. Теперь она только смутно помнит, что испытывала в тот момент - стыд? возбуждение? страх?
Чувства уже давно потеряли значение, но панцирь - это круто и практично.

Стрелец
Тебе кажется, что у неё глаза какие-то странные. Хотя тут темно, может, это был просто блик фонаря, но ты уже заметил её и удивляешься, как не заметил раньше.
- Эй, привет. Ты тут ждёшь кого-то?
- Ага, - она не настроена на беседу, но ты так просто не сдаёшься.
- Может быть, меня?
- Это вряд ли.
Ты подходишь ближе, пытаешься заглянуть ей в лицо.
- У тебя глаза странные. Они… о чёрт!
- О. Ты заметил? Жалко.
- Почему?
Ты не знаешь, что она не любит этого делать, но закон есть закон.
- Просто. Подойди-ка поближе.

Козерог
Она не думает, что некрасива. Она знает, что некрасива, и не думает о таких вещах.
Нет никаких свечей, черепов, зеркал, чёрных воронов, бархатных драпировок. Она творит свою магию в комнате, стерильностью похожей на кабинет зубного врача.
Закончив, она собирает использованные ритуальные принадлежности в пластиковый пакет для мусора, чтобы потом сжечь. А те, что можно использовать ещё раз, рассортировывает по шкафчикам в строгом, каталогизированном порядке.
Она не думает, что упускает что-то. Она знает, что её ритуалы - магические ритуалы, которые она проделывает каждую ночь, например, первым делом, заходя в кабинет, поливает цветы, а запирая его, трижды стучит по дверному косяку - делают её жизнь наполненной смыслом.

Водолей
Как будто все реки мира впадают в неё.
Это из-за мертвецов, с которыми она говорит. Некоторые женщины не могут спокойно пройти мимо бутика с вывеской SALE , а она - мимо морга. Она уговаривает ночного сторожа впустить её, а если ей совсем не терпится, просто разбивает окно. Даже если это окно не первого этажа.
Просто она очень социальная.
И все кровавые реки мира впадают в неё.

Рыбы
- Какие у вас красивые рыбы! - вырывается у неё.
Рыбы действительно прекрасны. Они плавают внутри него, разноцветные, яркие. Работая плавниками, они ловко проскальзывают между рёбрами, чутко ориентируются в хитросплетениях кишечника, плавно огибают пульсирующее сердце.
- Простите, что вы сказали?
- Что?
Она вздрагивает, и рыбы пропадают. Она моргает, пытаясь вспомнить, что же такого сказала.
- Я спросила, не можете ли вы посветить мне, кажется, я уронила ключи.
Когда он наклоняется, пытаясь разглядеть несуществующие ключи, она приближается к нему.
Она помнит, какие у него внутри рыбы, и хочет их себе.

Змееносец
Как бы ей хотелось помочь им всем.
Новообращённой девочке, которая слишком шумно себя ведёт. Старой, запутавшейся в собственных интригах женщине. Даже потерявшейся, забившейся в панцирь жестокости машине для убийств.
Она видит их всех, чувствует их, и ей так тяжело видеть, как они ночь за ночью бегают в одном и том же колесе. Думают, что движутся вперёд, но на самом деле не сходят с места.
Но она всего лишь полевой врач, и пока идёт бой, она не может вылечить всех.
Так что она просто ждёт, когда отдадут команду, и сёстры милосердия тоже возьмут в руки оружие.

Название: Семейные ценности
Автор:  WTF Vampire 2014
Бета:  WTF Vampire 2014
Размер: миди, 4217 слов
Канон: «Книга кладбищ»; World of Darkness (линейки Vampire: The Masquerade и Mage: The Ascension)
Пейринг/Персонажи: Сайлес, Джек Кеч, омп
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: AU, постканон, кроссовер
Краткое содержание: Дороги Сайлеса и Никто разошлись
Примечание: Автор не уверен, что Нил Гейман вообще знает о Мире Тьмы, но Сайлес так хорошо вписывается в один из кланов, что это нельзя было не раскрыть
Для голосования: #. WTF Vampire 2014 - работа "Семейные ценности"

Было кое-что, в чём Сайлес завидовал Никту.
В смысле, кое-что ещё, кроме того, что мальчик был живым. Но тут уж ничего не поделаешь.
Никто Оуэн носил свою фамилию с гордостью, как знак принадлежности к роду достойных людей. По крайней мере, двое его представителей несомненно были достойными людьми.
Сайлес сомневался в том, что его собственный род мог бы похвастаться даже таким. Неприличным богатством — само собой. Глубокими познаниями в сферах некромантии — разумеется. Кровосмесительством — а куда без этого. Но достойные люди? О нет, это дурной тон.
Но, наверное, сам Сайлес действительно был плохим потомком славного и древнего рода, потому что смотрел вслед навсегда уходящему с кладбища Никту с улыбкой, от всего небьющегося сердца желая удачи.
Наручные часы утверждали, что до рассвета ещё предостаточно времени. А воспоминания — да разве у него их так много? Сегодня особенная ночь. Сегодня Никто вырос и ушёл своей дорогой. Небольшая, но значимая веха в не-жизни Сайлеса закрыта, и разве не может он себе позволить капельку рефлексии?
Успокоив себя, мужчина в чёрной одежде прислонился спиной к стене часовни и прикрыл глаза. В памяти сразу же всплыло лицо его деда, бывшего по совместительству ещё ближайшим выжившим родственником, воспитателем и Сиром.
Сайлес с младенчества знал, что его дед и половина родственников — вампиры. В их Семье это считалось нормальным, так же как и убеждение отпрысков в том, что их предназначение заключается в службе тем, кому повезло больше. Становление получали только достойнейшие из достойных. Остальным оставалось довольствоваться куда меньшим. Например, родителям Сайлеса. К сожалению, они умерли раньше, чем узнали, что их сын оказался достойным. Иначе гордились бы. Строго говоря, Сайлес вообще их не помнил. Многочисленные портреты — да. Но вспомнить, например, голос отца или прикосновение матери не мог. Кто-то чувствовал бы себя обделённым на его месте. С другой стороны, тот же Никто…
Сайлес никогда не называл деда дедом, обращался только по имени. Впрочем, при взгляде на Алонсо, привлекательного мужчину средних лет, вряд ли кому-то могло прийти в голову, что у него есть внуки. И правнуки. И даже праправнуки. Вообще-то отец Сайлеса был праправнуком Алонсо.
Когда Сайлес сказал Никту, что был чудовищем «в молодости», он немного соврал. Совсем чуть-чуть.
Не был он чудовищем. Он был потомственным чудовищем, что намного хуже.
Для Сайлеса никогда не было секретом, почему именно его в своё время выбрали для Становления. Выбирали только выдающихся, гениальных в какой-то области потомков. А Сайлес был гениально жесток. Его жестокость не имела ничего общего с кровавым безумием какого-нибудь английского маньяка или с варварской, непорочной разнузданностью африканских дикарей в итальянских колониях - он видел и тех, и других, и они казались ему детьми, играющими с понятиями, о которых не имеют ни малейшего представления. Его жестокость была искусством, взращенным на фундаменте итальянской истории. Где ещё можно выпестовать такое? Если только во Франции, с её-то трепетной любовью к отравлениям.
Он не любит вспоминать время сразу после Становления. Обтекаемо называет его «молодостью», ведь молодость подразумевает глупость. А иначе ему нечем себя оправдывать. Да и глупость служит плохим оправданием тому, что Сайлес делал.
Нет, он не будет вспоминать. Сегодня такая важная ночь, что эти воспоминания были бы её оскорблением. В глубине души Сайлес надеялся, что его помощь Никту наконец-то заполнит чашу искупления до краёв. Но было ли дело в смерти Иленуцы или в чём-то другом, он не чувствовал, что его совесть очистилась.
Смерть Иленуцы, которую Никто знал как мисс Лупеску, вообще подорвала надежду Сайлеса на то, что он когда-нибудь сможет ощутить искупление.
Иленуца перевернула его не-жизнь. Если бы не она, кто знает, где бы сейчас Сайлес был и чем занимался. Возможно, его «молодость» продолжалась бы до сих пор.
Если бы не она, ни в какую Почётную гвардию Сайлес бы не вступил. И что было бы с Никтом? Да и со многими другими, оставившими более или менее заметный след в памяти.
Вообще-то встреча оборотня и вампира не сулит последнему ничего хорошего, особенно если она состоялась один на один. Оборотни уничтожают тварей Вирма, не разбираясь, не уточняя имени и происхождения. Именно поэтому мировоззрение псов Господних не пользуется особой популярностью среди оборотней. Дело в том, что псы никого не убивают без необходимости. Можно сказать, что оборотни тоже, ведь истребление тварей Вирма — необходимость. Можно и так сказать. Но если бы Сайлес столкнулся с другим оборотнем, его ждала бы окончательная смерть, так что лично он разницу во взглядах на необходимость убийства ощутил, прямо скажем, на собственном опыте.
Хотя даже не этот факт заставил его пересмотреть некоторые не-жизненные установки.
И не то, что в то же время, как Сайлес начал общаться с Иленуцой, один из его собратьев провернул небольшую, но изящную интригу, в результате которой Сайлес впал в глубокую немилость у старейшин.
И даже не то, что ещё одним результатом этой интриги стало осознание: жестокость — обоюдоострый клинок.
Толчком к разочарованию в мировоззрении и веровании обычно становится сомнение. Сомнение Сайлеса родилось из непонимания. Его «молодость» проходила под эгидой чёткого деления мира на чёрное и белое, плохое и хорошее: хорошим было всё, что делалось на благо Семьи, плохим — всё остальное. Осознание того, что хорошее может трактоваться Семьёй как плохое, разрушило эту дуалистичность.
А потребовалась всего-то одна фраза.
«Сайлес, ты слишком жесток. Не перебарщивай».
Должно быть, Алонсо сказал это, не подумав. Не выспался, был занят чем-то другим? Даже старейшины ошибаются. В конце концов, говорить бензопиле: «Когда ты пилишь дерево, во все стороны летят щепки. Не перебарщивай», — не кажется разумным.
До того, как умерла Иленуца, Сайлесу казалось, что картина мира, которую ему дала Почётная гвардия, куда логичнее, и её можно применить к чему угодно. Однако смерть той, что дала ему перерождение, в эту картину не укладывалась. Иленуца могла выжить, если бы поставила свою жизнь выше интересов Почётной гвардии. Её гибель не была необходимым условием выполнения их миссии. Они могли продолжить позже, могли отступить в тот раз, могли. И хуже всего было, что Иленуца это знала.
Сайлес никогда не сравнивал Почётную гвардию ни с Камарильей, ни с Шабашем, о которых знал только понаслышке. Только с Семьёй. Пока Иленуца была жива, сравнение происходило в пользу Почётной гвардии, но теперь Сайлес заметил одну существенную вещь.
Семья никогда не разбрасывалась ценными кадрами.
Этим самым кадрам могли устраивать такой ад на земле, что они начинали мечтать об окончательной смерти. Но оставаясь ценными, они всегда могли рассчитывать на возможность реабилитироваться.
Например, Сайлеса вполне могли убить вместо того, чтобы отпускать в Штаты в бессрочную командировку. Но Семья не ошибается. Сайлес собирался вернуться - чем не подтверждение этого постулата? Его картина мира снова нуждалась в срочной корректировке. И почему-то ему казалось, что он должен ехать в Италию.
Но сперва ему осталось разобраться кое с чем ещё. С воспоминаниями покончено, но до утра ещё далеко.

Джек Кеч остался один. Последний из джеков-на-все-руки, он хотел бы дорого продать свою жизнь. Но когда к нему приходил этот… это существо, которое сказало называть его Сайлесом, Джек Кеч забывал о цене.
Он не знал, сколько времени провёл в этой темнице где-то под часовней на том проклятом кладбище. Полгода, может быть. Около того. Если бы кто-то из джеков увидел Кеча теперь, то не узнал бы. Но узнавать его было некому, и этим Джек обязан мальчишке. Вот только что там за мальчишка, как он выглядит и почему он виноват в том, что Джек остался один, Кеч не помнил. С его памятью произошли странные вещи. И случилось это не из-за долгого заточения в темноте - разум всех джеков был намного гибче, чем у остальных людей. Другими словами, они и так уже были сумасшедшие. Нет, какая-то важная часть его воспоминаний как будто покрылась туманом из-за разговоров с существом по имени Сайлес.
Сломанная лодыжка уже давно срослась и почти не беспокоила Джека, только иногда ныла. Наверное, где-то высоко над головой Кеча менялась погода. Нет, не боль была проблемой. Разве что шея постоянно чесалась. Это существо по имени Сайлес что-то делало с его шеей. Знаете, наклонялось, что-то делало, а потом шея подолгу чесалась. Как-то Джек сказал:
- Нельзя ли сделать что-нибудь, чтобы моя шея не чесалась?
А существо ответило:
- Обойдёшься.
Джек Кеч обходился, конечно, стараясь не расчёсывать то место. Всё равно это была не главная из его проблем. Когда полгода или около того находишься в заточении под землёй, учишься расставлять приоритеты.
Главной проблемой было это существо — Сайлес. Джек даже не знал: это его имя или название вида.
Существо уже давно убило бы его, если бы не хотело добиться чего-то, чего добиться никак не могло. Хотел бы Кеч знать, чего. Просто чтобы знать. Ему было приятно, что он уже столько времени водит Сайлеса за нос. Всё было бесполезно. Джек Кеч так и сказал, когда существо только притащило его сюда:
- Бесполезно, я ничего тебе не скажу. Можешь бить меня, жечь, резать на кусочки. Можешь насиловать, сам или попросить кого-нибудь из твоих дружков, этих шавок, что называют себя псами Господа. Мне всё равно.
А существо ответило:
- Я знаю.
Если бы ещё шея так не чесалась.

Сайлес понимал, что уже больше ничего не добьётся от Джека, последнего из джеков-на-все-руки. Надо было убить его месяца три назад. Но свежий запас пищи под рукой, припрятанный на чёрный день, — это так удобно.
Нет, ему не было жалко убивать Джека. Странная получилась бы жалость: держать его, как зверя, взаперти, чтобы в конце концов всё равно убить. Таким самообманом Сайлес не занимался никогда.
Он просто не оставлял попыток добиться ещё хоть чего-нибудь.
В том, что джеки-на-все-руки были людьми, сомневаться не приходилось. В том, что они не были обычными людьми, тоже. Сайлес знал кое-что о магах, но его знаний катастрофически не хватало. Почётная гвардия имела в своём распоряжении больше сведений, но с рядовыми членами делилась ими очень неохотно. Сайлес надеялся выбить из пока ещё живого представителя джеков что-нибудь ценное, но джеки так плохо поддавались Доминированию! Волевые ублюдки. И чем дальше, тем больше Джек Кеч напоминал какого-нибудь Малкавиана, хотя Сайлес рассчитывал, что его сила духа со временем ослабнет. Как бы не так.
Сайлесу нужно было вернуться к Семье ещё и для этого.
Но не тащить же Джека с собой. Даже Узы не станут гарантией безопасности такого предприятия — кто знает, на что способны маги? Потому-то Сайлес оттягивал кончину Джека, как мог. Но не мог оттягивать вечно.
Значит, пора было выбирать для него достойный уход. Достойный такого, как он.
Так что Сайлес оттолкнулся от стены, на которую облокачивался, в одну руку взял саквояж, другой потянул кофр на колёсиках. Вышел из часовни, которая прослужила ему домом тридцать лет. Тут пришлось временно поставить оба предмета, чтобы запереть дверь.
Джек не должен был выбраться из лабиринта подземных ходов, даже если сможет покинуть свою тюрьму. В чём Сайлес сомневался.
Заперев замок, Сайлес пошёл к воротам кладбища. Он не любил прощаний, потому не сообщил призракам об отъезде. Впрочем, за воротами он всё же позволил себе обернуться.
На холме вроде бы белел силуэт лошади с всадником — точнее, Всадницей. А может, Сайлесу просто показалось.

Не успел Сайлес отойти от ворот кладбища и выйти из-за Покрова, как дорогу ему заступила женская фигура.
- Ты покидаешь нас? - вопреки своим ожиданиям, Сайлес услышал в голосе своего куратора обеспокоенность, а не гнев.
- Да, мне нужно уехать.
- Я не об этом. Ты уходишь из Почётной гвардии?
Не так-то просто увильнуть от ответа, когда тебя спрашивает демон, пусть и пребывающий в человеческом теле.
- Да, - и только теперь Сайлес понял, что действительно уходит. В Почётной гвардии ему больше не было места.
- Это из-за Иленуцы?
- Да. Нет. Пойми, её смерть не была необходимостью.
- А ты бы хотел, чтобы её смерть была необходимостью?
Сайлес промолчал.
Женщина кивнула, как будто поняла, и посмотрела на вещи в его руках.
- Тебе помочь с багажом? Могу подбросить до аэропорта.
- Было бы просто отлично.

Венеция встретила Сайлеса запахами, от которых он успел отвыкнуть в Штатах: гниющего дерева, «цветущей» воды и упадка. Семейное поместье ничуть не изменилось. С чего бы? Оно выглядело так уже не первую сотню лет и не изменится, пока хоть один потомок Семьи в состоянии за ним присматривать.
А вот Алонсо изменился. Его изящная стройность теперь выглядела как болезненная худоба, щёки впали, оливковая кожа приобрела мертвенный сероватый оттенок. Похоже, дед всё больше отдалялся от того, чтобы быть человеком. Да и ничего удивительного, в его-то возрасте.
Конечно, Сайлес ничего такого ему не сказал. Он сдержанно поприветствовал родственника, даже не пытающегося скрыть насмешливую радость.
- Неужели тебе потребовалось что-то от Семьи, дорогой Сайлес?
- В некотором роде.
- Настолько, что ты тут же бросил свои Штаты и прилетел сюда? — Алонсо издевался. Ему наверняка были известны некоторые обстоятельства, при которых Сайлес покинул Америку.
- Я узнал кое-что важное и теперь хочу понять, насколько нужны эти знания Семье.
- Вот это уже совсем другой разговор.
К большому сожалению Сайлеса, Семья знала о магах немногим больше него. Эти люди умели хранить свои секреты даже после смерти.
Краков, Мельбурн и Ванкувер.
Но это только джеки. А магов больше, намного больше. Кто знает, где ещё они могут быть? Может, и прямо здесь, в Венеции. Под носом у Семьи, занятой внутренними распрями, трясущейся над своим могуществом, как скупец над банковским счётом.
Сайлес видел Новый Свет и знал, что пока кто-то копит силы и знания, есть те, кто пускает их в дело.
Что, если только заносчивость мешает Семье овладеть знаниями, доступными смертным магам? А ведь это сделало бы её в разы сильнее, чем клан Тремер.

Старуха, которую Сайлес так долго искал, оказалась слепа, как курица, и это вывело его из себя. От единственного человека, говорившего с тем, кто ему нужен, никакого проку. Как она сможет описать того, кого не видела? Сайлес чуть не завыл. Всё нужно было начинать сначала, месяц гонки летел псу под хвост.
Тот, за кем он охотился, был очень умён.
Сайлес напал на его след после того, как перелопатил миллион шарлатанов по всей Италии. В своих поисках он решил пойти по простейшему пути, рассудив так: маги — люди, пусть и обладающие некоторыми способностями. Они тесно связаны с миром людей, куда теснее, чем Семья, Камарилья и тем более Шабаш. О Маскараде магов никто никогда не слышал, даже если он существует, а судя по обрывкам доступных сведений, он им скорее не выгоден. Маги питаются от веры, так? Значит, они должны эту веру поддерживать.
И Сайлес начал изучать человеческие средства массовой информации в поисках происшествий, названных «странными», «загадочными» или «мистическими». Это привело его к человеку, которого он мысленно окрестил Чёрным Чёловеком.
Чёрного Человека вспомнили сразу несколько очевидцев «странных» происшествий, что и натолкнуло Сайлеса на то, чтобы обратить на них особое внимание.
Непонятно откуда взявшийся и непонятно куда девшийся ураган в Анконе? Да, сразу после него по улице шёл странный человек в чёрной одежде. А кто-то даже видел его стоящим на улице, когда вокруг бушевала стихия, и ему как будто было всё равно. Чего только не померещится.
Таинственное исчезновение русского туриста в Римини? Да, последний раз его видели, когда он шёл куда-то с приятелем. Приятель был странный, одет во всё чёрное, и теперь его никак не могут найти — пропал вместе с туристом.
Знаменитый «Симилаунский человек» в музее Больцано заговорил с ночным сторожем, предрекая скорый конец света? Ну это уж слишком. Что, погодите, сторож говорит, что перед закрытием некий человек в чёрном костюме битый час стоял над этой мумией?
И так целый месяц.
Сайлесу казалось, что он отстаёт от Чёрного человека на полшага, максимум на шаг, дышит в затылок, достаточно протянуть руку, чтобы схватить обтянутое чёрной тканью плечо, резко развернуть его к себе лицом и, наконец, увидеть…
Сны Сайлеса обычно обрывались на этом моменте, и он подолгу лежал, вслушиваясь в тишину ночи, прежде чем встать.
А теперь всё напрасно, потому что старуха, единственная, кто говорил с Чёрным Человеком, слепа.
Сайлес нашёл её в Венеции, круг замкнулся, и надо начинать сначала.
- А вот у того мужчины, с которым он пришёл, характерный выговор был, — старуха старалась рассказать побольше. Ещё бы, за двадцать евро.
- Мужчины?
- Я же вам и толкую, что он не один был. А спутник его, судя по выговору, из этих, из евреев. Ух, не люблю я их…
Дальше Сайлес уже не слушал. Теперь он знал, где искать Чёрного Человека — в Каннареджо. В Гетто.

Как же здорово снова жить.
Там, в кладбищенских подземельях, Джек научился отмерять время по капанью воды. На его взгляд, это глухое «шлёп-шлёп-шлёп» совпадало с ходом секундной стрелки. Проведя несложные вычисления, он посчитал, что в одних сутках — восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд. Раньше ему не приходилось задумываться о подобных вещах, но раньше всё было немного иначе.
Восемьдесят шесть тысяч четыреста упавших капель воды — одни сутки.
Обычно существо приходило раз в его капающие сутки. Иногда пропускало одни или двое. Но ещё ни разу не пропадало на трое.
Джек начал беспокоиться.
На четвёртые сутки он заметил, что шея больше не чешется, зато дверь в стене напротив — галлюцинация, потому что исчезла, как только он до неё дополз. И беспокойство быстро стало паникой. В былые деньки Джек Кеч мог легко подавить в себе панику, но те деньки прошли где-то с полгода назад.
Человека Джек тоже сперва принял за галлюцинацию. Но когда человек подошёл и сжал плечо Джека, тот понял, что галлюцинации так беспардонно себя не ведут. Они могут заманивать, звучать, даже пахнуть, а потом исчезать, но поднять тебя в воздух не могут.
Человек зашептал Джеку на ухо, и Джек понял, что это не человек.
Это было существо примерно такого же порядка, как Сайлес, но оно обещало, а не мучило. Оно произносило слово, на которое полуживой дух Джека реагировал, как наркоман в ломке может реагировать на дозу на расстоянии вытянутой руки.
- Месть, — говорило существо.
- Я сделаю для тебя всё, что угодно, — отвечал Джек.
После этого он снова начал жить.
И кровь у него теперь не забирают, а дают.

Сайлес так и не понял, где именно ошибся. Слишком увлёкся и забыл об осторожности? Недооценил противника? Вообще не воспринимал Чёрного Человека как противника, только как жертву? Скорее всего понемногу.
Коридор, по которому Сайлес шёл, был слишком светлым на его вкус. Будь у него чуть больше времени, разбил бы пару этих ужасных ламп дневного света. Но нетерпение гнало вперёд, так что Сайлес только закрыл рукой один глаз, чтобы не утратить зрение даже на время, если за дверью окажется темно.
За дверью действительно оказалось темно. Не желая шуметь, Сайлес просто зашёл за Покров в коридоре и вышел из-за него уже в комнате. Со стороны это, наверное, выглядело, как будто он появился из воздуха.
Примерно в тот момент Сайлес и подумал, что чересчур увлёкся. Трата такого количества сил была не просто неоправданной, но ещё и неразумной.
- Ну наконец-то.
Чего уж там, неразумной, попросту глупой. Потому что Чёрный Человек был здесь, и он ждал.
- Ты?
- Ну наконец-то, — повторил Чёрный Человек. — Я думал, ты никогда не додумаешься, идиот.
Чёрный Человек себя идиотом не считал, поэтому стрелял одновременно с тем, как говорил.

- Идиот, — со смаком повторял Джек Кеч, продолжая жать оба курка, не обращая внимания на то, что обоймы опустели. — Идиот. Идиот.
Он долго ждал этой возможности, так долго, что под конец даже игра в кошки-мышки надоела. Но лицо Сайлеса в тот момент, когда он понял, что из кота превратился в мышь, стоило ожидания.
Джек давно так не развлекался, так не рисковал, ходя по грани Парадокса и всё-таки не сваливаясь за грань. Он подбрасывал Сайлесу ниточку за ниточкой, гонял его по всей стране, дразнил, насмехался, показываясь то тут, то там, но не даваясь в руки. О да, Джек Кеч был очень доволен собой.
- Ты закончил? Доволен?
Господин вышел из соседней комнаты, где находился всё это время, и склонился над лежащим Сайлесом.
- О да! Да!
- Отлично. Теперь ты готов выполнить свою часть договора?
- Теперь всё, что угодно.
Джек подошёл к телу на полу и пнул его.
- Его надо сжечь?
- Не беспокойся, я займусь этим.
- Вам точно не нужна помощь?
Господин посмотрел на Джека так, что тот поёжился.
- Иди, не отнимай у меня время. Выстрелы могли слышать.
Быстро кивнув, Джек направился было к двери, но остановился на полпути.
- А тот еврей? — кивнул он в сторону комнаты, откуда вышел господин. — Он вам ещё нужен?
- Да, нужен. Иди же!
Джек быстро ушёл, не желая вызывать гнев господина.
Ещё ни одна ночь в жизни не казалась ему такой прекрасной, как эта, безлунная, тихая венецианская ночь.

- Сайлес!
Сайлес открыл глаза, услышав своё имя. Он лежал на полу в той комнате, куда пришёл в поисках Чёрного Человека. Теперь это казалось ему немыслимой глупостью. Что он собирался делать, даже если бы застал его врасплох? Даже если бы это был не проклятый Джек Кеч?
- Алонсо?
- Сайлес, как ты себя чувствуешь? Этот человек умудрился уложить тебя в Торпор.
Сайлес сел, осматриваясь. Рядом лежало тело какого-то еврея. Должно быть, того самого, что был с Джеком у старухи.
- Где он?
- Сбежал. Не представляю, как, но он куда сильнее обычного человека.
- И быстрее. Я не успел даже понять, что происходит. Постой, а как ты здесь оказался?
Алонсо развёл руками.
- Я присматривал за тобой. Пока ты шатался по Италии, за тобой следили младшие члены Семьи. А когда вернулся в Венецию, я решил размять кости. И не зря, как оказалось.
Сайлес медленно кивнул.
- Ты завёл себе могущественного врага. Как думаешь, кто это может быть?
- Я знаю, кто это. Это Джек Кеч, последний из джеков-на-все-руки.
- Тот самый маг, которого ты не добил? Странно. И как это он смог выбраться и найти тебя?
К своему удивлению Сайлес услышал в голосе Сира ту же обеспокоенность, что заметил у своего куратора, когда прощался с ней. Это было неожиданно. Он не думал, что Алонсо мог беспокоиться о нём. Хотя уже через пару секунд он понял, что ошибся насчёт предмета беспокойства. Если где-то по Венеции бродит безумный маг, жаждущий окончательной смерти Сайлеса, это плохо. Хуже того, даже после долгого заточения и сильного истощения он смог найти своего врага и ещё гонять его целый месяц по ложным следам, которые сам же и раскидывал.
Насколько же должен быть силён этот Джек Кеч? Теперь Сайлес бранил себя за то, что не убил его ещё на кладбище, когда была возможность.
- Что же мне делать? — вырвалось у него против воли.
Кажется, Алонсо понял, о чём он подумал, потому что нахмурился.
- Боюсь, что тебе придётся снова покинуть Италию. На время, пока мы не поймаем мага. Здесь властвует Семья, здесь он от нас никуда не денется. Теперь мы знаем, кого ищем, и быстро его накроем. Он ничего не знает о твоей принадлежности к Семье, и в этом его просчёт. Но тебе будет безопаснее пока побыть где-нибудь ещё. Тем более что это не отсылка, а новая командировка. Только на этот раз по делам Семьи, а не по твоим собственным.
Несмотря на обеспокоенность, укор Алонсо был таким явным, что Сайлес бы покраснел, если бы ещё мог краснеть.
- По каким делам? — у Семьи хватало дел, и не все они были очень уж приятными.
- Я рассказал нашим Старейшинам о том методе, который ты использовал, чтобы искать человеческих магов. И знаешь, что? Они заинтересовались. Они хотят, чтобы ты продолжал эту работу, только теперь действуй на благо Семьи. От себя же добавлю: будь осторожен и больше не увлекайся. Твоё хладнокровие раньше не изменяло тебе.
С этим Сайлес был согласен. Скорее всего, смерть Иленуцы так подкосила его, да и последующие перемены: расставание с Никтом, уход из Почётной Гвардии, отъезд с кладбища. Он оборвал очень многие нити. Сайлес думал, что в порядке, до того момента, как увидел Джека с двумя пистолетами, но теперь следовало признать: нет, он не в порядке.
Задание Семьи интересно лично ему, это верно. Но, прежде чем приступать, он возьмёт небольшой внеплановый отпуск. Увидится с парой друзей из Почётной Гвардии, тех, кто не повернулся к нему спиной после его ухода.
Да, так он и сделает.
- Спасибо, Алонсо.

Несколько лет назад Алонсо действительно допустил ошибку. Он так привык, что Сайлес слушается его, что расслабился, и молодой жеребец взбрыкнул, сбросив седока. Он мог натворить таких дел, что проще всего было отпустить его на все четыре стороны, дать остыть и разочароваться в этом кружке по интересам для малолетних самоубийц — Почётной Гвардии. Алонсо не сомневался, что Сайлес вернётся в Семью, рано или поздно, со щитом или на щите. Если, конечно, делишки этой Гвардии не убьют его раньше. Потеря была бы ощутимой, Семья многое вложила в талантливого потомка.
Конечно, Алонсо не ошибся. Сайлес приполз, сломленный, разочарованный, потерянный — самое подходящее состояние для того, чтобы снова взять его в оборот. Тогда, уезжая в Штаты, он был совсем другим. Гнев и юношеский максимализм слепили ему глаза и делали доводы разума бесполезными. Теперь Сайлес повзрослел, пройдя через разочарование. Вот и хорошо. Алонсо собирался дать ему немного времени на то, чтобы отойти, и окончательно вернуть в ряды Семьи.
Так бы и было, если бы не этот маг. Джек. Сайлес даже не видел, насколько сильно он сам и его приятели из Гвардии похожи на этих джеков. Может быть, чувствовал, и именно это помешало ему убить последнего. В любом случае, маг в заточении и в полумёртвом состоянии — отличная добыча. И Алонсо отправил за ним одного из птенцов посмышлёнее.
Он недооценил методы Сайлеса. Успел подзабыть. Человека доставили в таком состоянии, что без стороннего вливания сил он не протянул бы и недели. Алонсо сам наложил на него Узы. Несмотря на то, что на мага они действовали далеко не в полную силу, тот всё равно был у Алонсо на коротком поводке. Джек жаждал мести. Ему было всё равно, что отдавать взамен. Так что Алонсо с удовольствием предоставил ему возможность отомстить, рассудив, что с Сайлеса это будет полезно, собьёт с него лишнюю спесь и сделает чуть более зависимым от Семьи.
Результат полностью оправдал его ожидания. Немного повалявшись в Торпоре, Сайлес стал послушнее ягнёнка. Оставалось выслать его подальше, чтобы он не столкнулся с Джеком и тот снова не воспылал своей блажью. Не навсегда. На какое-то время, пока Семья не выжмет из мага всё, что нужно, или пока не промоет ему мозги окончательно.
Алонсо думал, что даже не заметит, как пролетит это время.

Часть 1. Драбблы

@темы: ссылки, Масакрад

---

18.09.2012 в 14:02

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

fandom Vampire: The Masquerade 2012. Level 4. Quest 3: мини от NC-17(кинк!) до NC-21

 

Название: Особые поручения Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1202 слова Пейринг/Персонажи: Тереза/Жаннет/новобранец-гангрел Категория: гет Жанр: драма, нуар, POV Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: у новичка мало знаний и сильное желание быть полезным - отличная возможность для Терезы оживить воспоминания Примечание: Threesome. Написано по игре VtM: Bloodlines Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Особые поручения" В возбуждении барон Санта-Моники лягается, как кобыла. Скорее всего, мои умения здесь ни при чём: она просто метит каблуком в сестру, хочет услышать, как та кричит. Я подныриваю и ловлю её за обтянутую капроновым чулком лодыжку. Гладкий носок чёрной лодочки касается моей щеки, и я прижимаюсь к нему открытым ртом, перебираясь губами к узкой щиколотке. Тереза носит безликий деловой костюм, прячет глаза за строгими очками, а волосы собирает в гладкую причёску. Но я понял сразу: это тело… способно на многое. Она охает, когда я, не выпуская лодыжек, поднимаю её ноги так, что они почти касаются изголовья кровати, и начинаю наваливаться сверху. Она сгибает колени, а я стягиваю с неё трусики. Теперь они натянуты на бёдрах, ограничивая подвижность, открывая путь к влажному горячему влагалищу. Интересно, как много усилий уходит у вампира такого класса на поддержание иллюзии жизнедеятельности. Ничтожно мало? Нисколько? Уличный свет полосами расчерчивает светлую кожу, мерцает в такт вспышкам наружной рекламы, на мгновения выхватывая из темноты её вздёрнутые соски и оживляя цветными бликами распахнутую белую блузку. Я клонюсь всё ниже, влекомый яремной впадиной с двумя маленькими родинками. Укусить? Заставить густую кровь по клыкам стечь на язык, размазать её по нёбу, смакуя? Тереза отобъёт мне башку, но я столько слышал о вампирской крови, а момент такой подходящий. От неё ничем не пахнет. Я касаюсь резцами ключицы, и трогаю языком кончик клыка, когда остро заточенные ногти Жаннет впиваются в спину. Конечно. Ведь мы не одни. Жаннет зажала меня в лифте в тот самый раз, когда я впервые пришёл на поклон к барону. Дёрнула рычаг, и кабина, скрежеща, рывком зависла между этажами. Её похожие на чирлидерские шмотки давали вольный доступ к длинным ногам, голой талии и колышущейся груди. Лолита-переросток, в высоких гольфах, юбчонке японской школьницы, с двумя девчоночьими «хвостами» на голове, – она отняла у меня порядком крови, когда, оседлав, трахала на полу мерно лязгающего лифта, раскачиваясь под глухо доносящуюся с танцпола музыку и теребя свои длинные светлые волосы. Я бы не угадал, что они сёстры, не скажи мне об этом жирный бармен. Тереза пришла ко мне в ту ночь, когда я не дал им поубивать друг друга. Должно быть, ссора растревожила её, пробудила забытые воспоминания. Я словно вижу, как она меряет шагами мою конуру, не принадлежа этому ободранному интерьеру с заплесневевшими обоями, ржавой водой из-под крана, с заклеенными скотчем битыми окнами и матрасом, видавшим не одну смерть. Она собрана и серьёзна. Разравнивает пиджак на спинке стула, вешает сверху юбку. Остаётся в туфлях и блузке, тушит свет и ложится на тоскливо скрипящую кровать. В комнате неоново светло. Я не даю себе медлить, стягиваю олимпийку, расстёгиваю пуговицы на её не дышащей груди, целую впалый живот. – Нет, – говорит она быстро. – Сразу. Сразу так сразу. Я спускаю штаны, раздвигаю её ноги и вхожу до упора, подсунув ладони под её холодный зад. Щека Терезы прижата к моей, повернувшись, я вижу прозрачные глаза, она смотрит в потолок, с каждым толчком слегка запрокидывая голову. Светлые пряди щекочут мне лицо, на подушке чернеет выпавшая из причёски шпилька. Не сбавляя темпа, я глажу её бёдра, стискиваю грудь, сжимаю расслабленные запястья. Эта безжизненность заводит. Я достигаю точки невозвращения, когда замечаю Жаннет. На лицо падает тень, но я уверен, что это она, и что она смотрит прямо на меня. Её рука тянется к длинным волосам, накручивает прядь на палец и отправляет в рот. Тереза пронзительно жалобно стонет и дёргает коленями. Я молча смотрю, как вздрагивают плечи, как она закусывает палец искривившимся ртом. Я ласкаю её скользкую промежность рукой, она не отстраняется, позволяя мне всё. Заново причёсанная и застёгнутая на все пуговицы, она ушла, а следом и я со свёртком подмышкой. В подвале госпиталя пришлось отдать последние деньги за пакет посредственной крови, сданной каким-то бомжом ради горячего ужина. С остатком железной мелочи расстался в круглосуточной прачечной, беспощадно сверкавшей белым кафелем и абсолютно пустой в этот час. Следил за вращением своих окровавленных, щедро политых едким отбеливателем простыней в барабане, и думал о сёстрах. С тех пор они приходят вдвоём. Я открываю дверь, не зная, увижу ли взбалмошную потрёпанную нимфетку или своего бывшего босса. Эти ночи выжимают меня до капли, оставляя балансировать на грани безумия, охотясь после следующего заката. Я заранее запасаюсь донорской кровью, в успешные дни набиваю ею холодильник: могущественному вампиру не понять, как быстро истощается новичок. Я должен им, и они просто берут своё, выбрав оригинальный способ растормошить самих себя. Жаннет прижимается всем телом, сжимая мои ладони на своей круглой заднице под легкомысленной юбкой. Тереза снимает очки и аккуратно складывает их на столе, покрытом специально раздобытой мной бархатной скатертью. Без строгой оправы её лицо становится бесцветным и вопросительным. Мне хотелось бы вытащить шпильки из её причёски и помочь волосам упасть на покрытые родинками плечи, но жизнь дороже – даже такая. Жаннет валит меня на постель, запрыгивая сверху, рвёт на мне олимпийку и пуговицы с брюк, оттягивает мою голову за дреды, желая поцеловать густо напомаженными пунцовыми губами. Тереза на ходу расстёгивает манжеты и, щёлкнув выключателем, навзничь ложится на кровать. Я дослужился до повышения: теперь мне позволено ласкать её прохладное тело. Иногда я даже получаю ответ. Иногда она притягивает меня за бёдра, и в этот момент я всегда жалею, что не успел раздеться полностью, сдирая с себя спущенные штаны. Иногда она прижимает моё лицо к своей груди, и я, прихватывая губами кожу, двигаюсь к напряжённому соску, чтобы, сдерживая себя, обвести его языком по ареоле, и только потом целиком забрать в рот. В такие моменты Жаннет любит сдирать с моей спины полоски кожи, гармошками прилипающие под ногтями. Не из возбуждения – от скуки. Заживёт как на собаке – я молчу, и резко запихиваю пол-ладони в её раскрытую пиздёнку. Я шевелю внутри пальцами, методично поглаживая стенки влагалища, и Жаннет откидывается и оставляет в покое мою спину. А я получаю возможность исследовать губами всё тело Терезы: от ощутимой под кожей шеи сглатывающей гортани, через выступающие на худой груди рёбра пробраться по шёлковой ложбинке до покрывающегося мурашками живота, и оттуда, коротко приласкав округлый лобок, – к напрягшемуся клитору, и Тереза втягивает воздух, когда я накрываю его ртом. После этого нужно успевать вертеться, потому что каждая из них хочет получить всё, за чем пришла. Я трахаю их членом, руками и ртом, я чувствую на себе тысячи требовательных прикосновений, но всё же в этой какофонии неизменно различаю сестёр. Друг друга они поглаживают украдкой, словно надеясь остаться незамеченными, но боль стараются причинить открыто, и я всё время попадаю под раздачу. Тереза значительно сильнее сестры. Она лягается, как скаковая лошадь, раздирая острыми каблуками кожу Жаннет и мою – куда попадёт. Жаннет визжит и метит ногтями в нас обоих. Я молчу – заживёт. Жаннет округляет пунцовый рот и театрально стонет, имитируя оргазм. Тереза кончает тихо, слабо дрожа, и я узнаю это по первому доносящемуся всхлипу. Слёзы женщины может вызвать избыток гормонов. Что заставляет плакать вампира… Её плечи ритмично вздрагивают, ладонь прижата к лицу. Тереза сейчас не здесь, и драл её не я. Я ничто для неё, просто подходящее мясо. Я опираюсь на локоть, наблюдая, как «сёстры» передвигаются по освещаемой рекламными сполохами квартире. Один глаз умыт, другой – густо накрашен, справа заколотая шпильками простая «ракушка», слева – вздорный «конский хвост», левая половина рта алеет размазанной помадой. Тереза приглаживает волосы, Жаннет завязывает рубашку под грудью. Кто-то из них закуривает, но я не могу определить – кто. Сейчас это уже не входит в мои обязанности. При них моё бессмертие условней, чем в канализациях Носферату, условней, чем в мясном логове Андрея. И я стараюсь изо всех сил оказаться полезным. Тем более, что это любопытный опыт – увидеть барона Санта-Моники в слёзах. Название: Узы Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1513 слов Пейринг/Персонажи: Зои (Носферату), Даниэль (Тореадор) Категория: фемслеш Жанр: ангст Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: Одной из самых чудесных и ужасных особенностей витэ Сородичей является возможность превратить в раба практически любое существо, которое отведает его трижды (Вампир: Маскарад, исправленное издание) Примечание: насилие Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Узы" Зои была очень зла. Она не могла понять, как так получилось: ведь они с Даниэль всегда были вместе. «До самой смерти и после нее», – обещали они друг другу, и вот смерть разлучила их. Даниэль заполучила вечность, полную сияющих красавцев и манящих возможностей, а Зои достались канализация, вскрывающиеся язвы по всему телу и перекосившееся от проклятия лицо. Зои лишилась всего; что хуже, она лишилась Даниэль, и это было несправедливо. О, как сильно Зои злилась из-за этой несправедливости. Но сейчас у нее появилась возможность исправить ее. Тот мерзкий, почти не похожий на человека урод, обративший ее, рассказал Зои, как можно восстановить справедливость. Скоро все будет так, как должно быть. *** Даниэль в сотый раз потянула за цепи, которыми ее приковали к стене – они были все так же крепки. Надежда на побег стремительно таяла, ей оставалось только смириться и ждать. Вот уже четыре дня она сидела где-то под городом, в комнате, в которую Зои затащила ее. Вокруг бегали целые полчища крыс, и Даниэль казалось, что они следят за ней. Крысы не давали спать – стоило только отключиться, как они окружали ее, ползали по телу, иногда пытались укусить – или отгрызть кусочек, чтобы добраться до крови. Даниэль была очень напугана. Что еще хуже, она видела: в существе, которое ее похитило, ничего не осталось от Зои, от ее милой Зои, – теперь там было лишь это ужасное, гниющее, сочащееся злобой чудовище. Зои, словно услышав эту мысль, сбросила с себя покров теней и показалась. На ее лице – искореженном, безгубом, с дырой в щеке и огромной язвой на месте правого глаза – смутно читалось торжество. «Даниэль, – отвратительный хриплый голос. – Милая Даниэль. Видишь, что они сделали со мной?» Та инстинктивно зажалась в угол, заметив, что дыра в щеке Зои расширялась и сужалась, когда та говорила. «О, так сейчас я отвратительна тебе?» – Зои, казалось, почувствовала этот ужас, склонилась к ней, и в какой-то момент Даниэль показалось, что чудовище поцелует ее. «Превратится ли она в принцессу?» – нелепая мысль успела мелькнуть в голове Даниэль прежде, чем Зои наотмашь ударила ее по лицу. Потом снова, и снова, и снова – она яростно избивала Даниэль, а потом, взвыв, как животное, вцепилась ногтями в ее лицо. Та протяжно закричала, но Зои, казалось, вошла во вкус: содрав с Даниэль блузку, она оставляла длинные, неровные, рваные царапины по всему ее телу, то ли пытаясь оставить так свои метки, то ли желая сделать ее такой же уродливой, какой была Зои. Самой Даниэль оставалось лишь сдерживать вой и повторять, что она ни в чем не виновата. Все прекратилось в один момент: Зои схватила Даниэль за горло и ударила ее о стену, а потом просто отошла на несколько шагов. Она рассматривала то, что сделала, с таким ледяным спокойствием, будто бы не было никакого приступа ярости, будто бы только что кто-то другой пытался изорвать тело Даниэль в клочья, и ее неуверенность выдавали лишь крепко сцепленные руки. Даниэль тихо всхлипывала, обхватив руками колени и опустив голову. Через несколько минут Зои все же решилась подойти к ней; та вздрогнула, когда она провела окровавленной рукой по волосам Даниэль и улыбнулась: «Ты поймешь, Даниэль. Скоро все будет хорошо». Перед тем, как уйти, Зои разрезала себе руку и дала ей отпить своей крови. *** Зои была почти довольна. Все шло по плану: как она и ожидала, Даниэль оказалась слишком слабовольной, чтобы хоть как-то сопротивляться. Она лишь сидела в своем углу и время от времени начинала истерически всхлипывать, хохотать или звать Зои – последнее было самым интересным. Уродливая крыса, Сир Зои, не соврал ей по поводу уз и их силы. Теперь она, растягивая удовольствие, медлила с их закреплением: смотреть, как Даниэль мечется между любовью и ненавистью, было любопытно. Отчасти Зои было стыдно и за это, и за тот приступ бешенства, что накрыл ее в их прошлую встречу, но у нее совершенно не было сил выносить это отвращение во взгляде. Она ненавидела себя, но чувствовать эту же ненависть со стороны кого-то другого было гораздо хуже. Тем более, когда этим «кем-то» была Даниэль. Она просто не имела права ненавидеть Зои; в конце концов, все заслуги Даниэль заключались лишь в том, что ей повезло подвернуться клану красавчиков. Да и царапины зажили довольно быстро, утешала себя Зои, из-под покрова невидимости рассматривая растерянную, испуганную Даниэль. Когда Зои снова пришла к Даниэль, та отпрянула и зажалась в угол. «Ты боишься боли, милая Даниэль?» – та закивала. Зои даже нравился этот спектакль: теперь она была уверена, что не сорвется, и могла насладиться ситуацией. «Я не сделаю тебе больно», – она подошла ближе, протянула свои гноящиеся руки к Даниэль и вновь заметила отвращение в ее взгляде. Зои чувствовала нарастающий гнев, но старалась держать себя в руках. «Я кажусь тебе страшной?» – Даниэль отрицательно мотнула головой, и Зои потянулась своими отвратительными руками к ее лицу. «Когда-то ты их целовала, говорила, что не видела рук прекраснее, – Зои шипела, как рассерженная кошка. – Помнишь, Даниэль, помнишь?» Даниэль боялась гнева этой новой Зои, и ей ничего не осталось, кроме как целовать эти руки, и эти язвы, и просвечивающие кости. Зарыв глаза, она слизывала гной с незаживающих ран, и на мгновение Зои показалось, что все снова как прежде: они обе красивые и живые, и впереди – залитая солнечным светом прекрасная жизнь. Не удержавшись, она потянулась к Даниэль, приподняла ее лицо за подбородок и поцеловала так, как целовала все те годы, что они были вместе. Та, всхлипнув, обняла ее за шею, и Зои, прервав поцелуй, растянула безгубый рот в улыбке, открыв длинные, местами гнилые клыки. Даниэль, повинуясь инстинкту, отдернулась прежде, чем осознала, чем это может обернуться, но Зои не набросилась на нее – нет, на этот раз все должно был пройти по сценарию. Она знала, что на этом этапе узы еще не так сильны, но не могла удержаться: уложив Даниэль на холодный бетонный пол, она одной рукой расстегнула ее джинсы. Даниэль не сопротивлялась – то ли слишком испугалась, то ли сила крови не позволяла ей противиться воле Зои, – и та проникла в нее пальцами. Они обе знали, что мертвы и едва ли могут чувствовать что-либо, кроме голода, но Зои продолжала размеренно двигаться в ней, а Даниэль выгибалась и закусывала губу так, как делала это при жизни. Это был просто акт подчинения, часть спектакля, необходимая Зои для того, чтобы успокоиться. Она знала: все их чувства и отношения умерли вместе с ними, а то, что происходит сейчас, так же отвратительно, как сама Зои, как канализация, в которой она вынуждена жить. Но Зои упоенно целовала шею Даниэль, плавно опускалась ниже, ведя языком по ключицам, сквозь разодранную блузку покрывала поцелуями грудь, не прекращая движения пальцев. Если закрыть глаза, думала она, можно представить, что все как раньше, что Даниэль так холодна потому что замерзла, что произошло чудо. Даниэль по привычке погладила Зои по голове, намереваясь зарыться пальцами в некогда роскошные длинные волосы, но обнаружила лишь несколько прядей на иссеченном шрамами черепе и резко убрала руку. Чуда не случилось – Зои, оторвавшись от Даниэль, села возле нее и наконец сделала то, зачем пришла изначально: она рассекла свою руку, намереваясь снова поделиться кровью. Когда Даниэль попыталась отстраниться, Зои просто насильно запрокинула ее голову и влила алую жидкость ей в рот. *** Даниэль не могла не признать, что скучала по Зои. Скучала, когда их разлучила ее смерть, скучала, когда узнала, что Зои тоже обращена. Но никогда она не скучала по Зои так, как теперь. Даниэль твердила себе, что должна ее ненавидеть, что Зои больше нет, что ей не по кому скучать и некого больше любить, но жаждала каждого ее появления, как заблудившийся в пустыне жаждет воды. Крысы уже не появлялись, и Даниэль даже могла забыться глубоким сном, но от этого было не легче: в каждом из них ей являлась Зои, мертвая или живая. А та словно знала об этом и появлялась все реже и реже. Даниэль робко улыбнулась, когда увидела в проходе знакомый клубок теней. Зои, сощурив единственный глаз, внимательно следила за движением каждого мускула на ее лице. «Ты рада меня видеть, милая Даниэль?» – в ее голосе слышалось напряжение. Вместо ответа та протянула руку к Зои; она помнила, какова на ощупь эта иссохшая кожа, но очень хотела прикоснуться к ней вновь. «Ты наконец поняла, что ничего не изменилось?» – Даниэль пододвинулась к ней так близко, как позволяли цепи. «Ты должна быть моей», – она прижалась к Зои, когда та села возле нее. Сейчас, когда Зои была так близко, Даниэль не понимала, как могла ненавидеть ее, как могла не замечать этой красоты. Все, происходившее до сих пор, казалось ей сном; Даниэль знала лишь одно: все, чего она хочет, это снова быть с Зои. «Это было колдовство, – думала Даниэль, прижимаясь губами к ране на ее руке. – Но заклятие разрушено, и она снова моя принцесса». Зои, расслабленно улыбаясь, гладила ее по спине, пока та пила кровь в третий раз. *** Зои наконец успокоилась. Даниэль снова безоговорочно принадлежала ей; она смогла победить разлучившую их смерть, пусть даже не слишком честно – можно ли вообще выиграть у смерти честно? – и теперь все вернулась на круги своя. А сейчас Зои даже могла заняться чем-нибудь полезным для своего Сира – она, в конце концов, вроде как задолжала ему. Она сняла со своей любовницы цепи – та была привязана к ней узами гораздо более сильными, – и теперь Даниэль сидела у ног Зои, обмывая ее высохшие, покрытые струпьями конечности. Наконец-то все снова правильно, думала Зои, лениво почесывая свою рабыню за ухом. Наконец-то мы снова вместе, улыбалась про себя Даниэль, целуя регнанта чуть выше колена. Все так, как должно быть. Название: Cовершенство Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1114 слов Пейринг/Персонажи: Тореадор-антитрибу/Цимисхе Категория: слэш Жанр: romance Рейтинг: от NC-17(кинк) до NC-21 Краткое содержание: у Тореадоров-антитрибу свои представления об идеальной красоте Примечание: кинк на изменение тела Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Совершенство" Статуи в этом саду были истинными произведениями искусства. Лица нимф и ангелов казались живыми, а одеяния и цветочные гирлянды — настоящими. Ни одной грубой линии, ни капли излишней вычурности. А сейчас, в свете луны, фигуры лишь сильнее притягивали взгляд, становясь чем-то неземным. Бледная рука коснулась мраморного крыла, почти сливаясь с его белизной. Пальцы мягко погладили твердые перья и тут же скользнули вниз. — Посмотри, какое совершенство, — голос был тихим и восхищенным. — Словно мастер видел всех их наяву. Руки обвели бедра другой статуи, поднялись вверх, почти лаская складки туники. — Из грубого куска камня создать столь прекрасных существ… Так точно отсечь все ненужное… Он увидел внутри мраморного кокона бабочку и помог ей появиться на свет. Я преклоняюсь перед талантом творить совершенное из обыденного. Пальцы провели по груди нимфы и замерли. — Но я знаю, что у тебя получится лучше. Ответом был тихий смешок. Проникнуть в дом было несложно, более хлопотным казалось последующее. Найти, собрать в одном месте и обездвижить двенадцать человек. Заставить их молчать, не сращивая губ, чтобы не вызвать отвращения партнера. Когда они ходили "поразвлечься" вместе, требовалось очень много крови. И процесс ее добывания не должен был отвлекать от главного. Приходилось тратить достаточно сил, чтобы держать пойманных людей в страхе и оцепенении, пока Роланд готовился к их личному ритуалу, но это того стоило. Он пил, словно каждая жертва была сосудом с дорогим вином, его клыки не разрывали горло. Роланд замирал, поддерживая тело, а после мягко опускал его на пол и подходил к следующему. На то, как он медленно движется по гостиной, можно было смотреть очень долго. В конце он всегда останавливался, резко поворачиваясь и протягивая руку в приглашающем жесте. Высокий, хорошо сложенный, темноволосый, Тореадор напоминал ожившую картину. В такие моменты за ним нельзя было не пойти. Часть пленников они не трогали, оставляя на потом. Маттиасу требовалось меньше крови, поэтому процесс подготовки к их личному ритуалу обычно не затягивался. Пока они не находили подходящую комнату, оба молчали. Роланд всегда чуть улыбался, открывая двери одну за другой. Маттиас бесшумно следовал за ним, пока его партнер не останавливался на пороге нужной комнаты. Коротко кивнув, Тореадор заходил внутрь и запирал дверь. Сегодня они выбрали спальню хозяев дома, с зеркальной стеной и большой ванной комнатой. Та оказалась почти пустой и потому удобной. Приглушив свет, Роланд начал раздеваться. Маттиас помогал ему, изредка касаясь белой кожи. Тореадор замечал эти случайные прикосновения и ждал, когда Цимисхе дотронется до него осознанно. Как и раньше, он не успел предугадать нужный момент. Клыки Маттиаса впились в его шею, отчего Роланд глухо застонал. Он закрыл глаза, довольно улыбаясь. Неожиданные действия Цимисхе только раззадоривали его, разжигали предвкушение. В такие моменты Маттиас ненадолго оживал, превращась из холодного исследователя в азартного творца. Оставаясь немногословным, Цимисхе говорил с помощью своего мастерства. Когда Маттиас отстранился от Тореадора, тот тихо рассмеялся. Открыв глаза, он слизнул капли крови с губ Цимисхе и дотронулся до его руки. — Ты повторишь сегодня то, что мы видели? Маттиас внимательно посмотрел на него: — Ты хочешь точную копию? Улыбка Роланда стала мягче: — Почти. Я люблю простор твоего воображения. Цимисхе усмехнулся: — Ты правда считаешь, что оно у меня есть? Тореадор коснулся губами его ладони: — Тебе нет нужды напрашиваться на похвалу. С этими словами он отступил назад и развел руки в стороны, позволяя Маттиасу прикинуть план работы. За годы отношений Цимисхе изучил тело Роланда, как свое собственное. Он столько раз разрезал эту кожу, обнажая сочащуюся кровью плоть, изгибал и вытягивал кости, что мог изменять его с закрытыми глазами. Но идеи Тореадора никогда не повторялись, и каждый раз Маттиас пристально рассматривал его, прежде чем приступить к процессу. Тело Роланда было идеальным во всех смыслах. Оно восхищало само по себе и могло легко возбудить любого смертного. Оно переносило любое изменение и возвращалось, пусть и затрачивая огромное количество крови, в первозданное состояние. Иногда Цимисхе думал, что мог бы владеть только им одним, не интересуясь личностью Тореадора. Но не-жизнь показывала, что цельный Роланд, вместе со своей душой и сумасшедшими идеями подходил Маттиасу гораздо больше, чем одна безупречная оболочка. Жестом попросив Тореадора повернуться, Цимисхе приблизился к нему и положил ладони на лопатки. Роланд закрыл глаза, словно представляя рождение костяных крыльев. Оба замерли. Пальцы Маттиаса провели короткую линию по коже, угадывая желание Тореадора, и вопрошающе замерли, словно ожидая разрешения. В ответ тот тихо выдохнул: — Я люблю твою интуицию. Следующее прикосновение к спине было уже более уверенным. — Тогда я приступаю. Молча кивнув, Роланд сел на пол, подставившись под его руки. Скальпель медленно разрезал кожу. Не чувствуя боли, Тореадор думал о резце скульптора. Цимисхе в очередной раз создаст произведение искусства, освободив прекрасную идею из кокона плоти. А после в отражении зеркальной стены Роланд увидит новую форму совершенства, к которому всегда стремился. Под пальцами Маттиаса кости медленно меняли свою форму. Он удлинял их, деформируя лопатки так, чтобы они походили на крылья. Тореадор молчал, и казалось, что Цимисхе действительно работает с камнем. Но руки Маттиаса двигались осторожно, так, чтобы не нарушить конструкцию. Вся выпитая ими обоими кровь помогала вампиру. Одно из крыльев уже начало покрываться мышцами и мясом. Цимисхе работал аккуратно, не проливая ни капли. Он представил его уже завершенным, обтянутым кожей, так похожим на мрамор. Азарт вновь вспыхнул в нем, но Маттиас сдержался, помня о важности своего дела. Уже потом, когда Роланд вернется обратно в спальню, Цимисхе сотрет губами кровавые следы. Улыбнувшись своим мыслям, Маттиас продолжил работу. Крылья должны были быть неподвижными, сохраняя сходство с частью статуи, но при этом не мешать Тореадору. — Скоро я смогу их увидеть, — произнес Роланд, когда кожа начала покрывать левое крыло. Он терпеливо ждал, погрузившись в свои мысли. Его не было здесь, потому что Цимисхе создавал его заново, как каждый месяц, когда желание увидеть себя в новой форме накрывало Тореадора с головой. Ровные лоскуты ложились поверх мяса, натягиваясь и прирастая к нему. Маттиас выводил шрамы, делая поверхность абсолютно гладкой. Когда кожа затвердела, он не стал медлить. Спустя мгновение под руками Цимисхе рождалось второе крыло. Пальцы снова вытягивали кости, превращая их в причудливый прочный каркас. Ярко-красная плоть пульсировала, обхватывая остов. Маттиас убирал лишнюю кровь и расправлял пласты кожи, не оставляя ни единой царапины. Когда он, завершив свое творение, наконец отошел, то подумал, что очередной скульптор проиграл ему, как и обещал Роланд. Не сводя глаз с идеально ровных белых крыльев, Цимисхе торжествующе усмехнулся. Он помог Тореадору подняться, хотя тот был не так слаб. Вернувшись к реальности, Роланд медленно вышел из ванной комнаты, направившись к зеркалу. Маттиас смотрел, как тот проводит рукой по стеклу, как поворачивается, чтобы увидеть себя, и замирает. — Еще одно идеальное воплощение. Голос прозвучал совсем рядом; губы Роланда прижались к шее Цимисхе. Тореадор пил, сжимая Маттиаса в руках, благодаря его. Оторвавшись от шеи, он целовал Цимисхе, делясь с ним его собственной кровью, и тот застонал, касаясь измененных костей. Не отходя от зеркальной стены, они поили друг друга. Кровь текла, оставляя дорожки на коже, и Маттиас слизывал их, как и хотел. Чужое искусство было забыто. Оба вновь нашли свое совершенство. Название: Сирена Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1139 слов Пейринг/Персонажи: ОМП, ОЖП дочь какофонии Категория: джен Жанр: ангст Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: Тягучий сладкий яд Её песни вливается в мои жилы. Шепча, прося, приказывая... Примечание: расчленёнка, использование клановых дисциплин Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Сирена" Круизный лайнер был шикарным. Первоклассный: белоснежный, огромный, с поэтичным названием «Зов Сирены», он выделялся на фоне остальных кораблей в порту, как жемчужина в горсти щебня. Средиземное море готово было принять в свои объятия немногих избранных, тех, у кого хватило средств и связей для приобретения билетов. Поднимаясь на борт, я считал себя счастливчиком: морской бриз, изысканная компания и заманчивая развлекательная программа. Я не особо увлекался музыкой, но слышал, что у приглашенной для выступлений певицы очаровательный, ангельский голос. Я собирался просто отдохнуть, но этот круиз оказался истинно проклятым. Каждый раз, закрывая глаза, я снова и снова переношусь в происходивший на судне кошмар. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы сотен километров я не оставил за спиной, воспоминания не отпускают, поэтому я упорно продолжаю бежать. Первое выступление произвело на меня неизгладимое впечатление. Её голос покорил моё сердце. Никогда ещё мне не доводилось слышать чего-то столь прекрасного. Слова песни лились неспешно, в них слышался шёпот любимой, похвала родителей, смех детей. Я не знал языка, но это было неважно. Всё, что я только мог пожелать, было в этой песне. Намного позже я осознал, что уже в ту – первую – ночь Её голос проникал в нас, разливался по венам тягучим сладким ядом, туманил рассудок и вёл за собой в темноту. Следующую неделю я почти не помню, отрывки событий, разговоров и тени людей мелькают где-то на краю сознания. Очень похоже на утренние воспоминания о сне. Слишком часто я спрашиваю себя: было ли всё это на самом деле или я уже давно нахожусь в лечебнице для душевнобольных, окунувшись в свой собственный ад – затяжной кошмар моей реальности. Ирония судьбы, но если бы не все ужасы того круиза, я бы никогда не узнал, что такое истинное блаженство. Не понимаю почему, зачем и отчего, но я всё ещё бегу. Она была прекрасна: длинные волосы цвета вороньего крыла, забранные вверх в необычную причёску, вечернее платье, плотно облегающее фигуру. Я не могу вспомнить Её лица, но в мою память навсегда врезался взгляд Её смеющихся глаз, когда она смотрела на нас в ту ночь. Сирена проводила эксперимент, Ей просто были интересны границы своих возможностей. У меня внутри всё заледенело от одного взгляда на неё, и я понял, что пропал. Почему-то именно эти моменты я помню в подробностях. Иногда я думаю, что к тому моменту мой разум смог адаптироваться к Её силе, иногда – что в ту ночь я окончательно свихнулся. Разум подсказывал мне, что Она невероятна опасна, но тело уже не подчинялось командам – я не мог сдвинуться с места. Всё моё существо захватило одно желание: услышать Её песню. Ведь Она пела так, что захватывало дух, и больше ничего в мире не было нужно, кроме этой тягучей ядовитой мелодии. Застыв на месте, я качался из стороны в сторону, слушая Её обволакивающий, пробирающийся внутрь голос. Где-то внутри небольшая частичка меня – единственная сохранившая рассудок – вопила изо всех сил, что надо бежать. Бежать отсюда как можно дальше, куда угодно, чем дальше от неё – тем лучше. Но эта часть была слишком маленькой, и остальное сознание было не в состоянии её услышать. Оно было полностью поглощено волшебной музыкой и голосом. Я одновременно с восторгом слушал неземную мелодию и спокойно наблюдал за происходящим в зале, захлёбываясь текущей из носа кровью. Два парня из первого ряда танцевали в такт Её пению, в руках они держали красивые жгуты, которыми украшали друг друга, на их лицах было умиротворение. Та самая, единственная сознательная частичка моего существа снова кричала, что эти жгуты – внутренности. Почему-то это меня не испугало. Заинтересованный, я присмотрелся к танцующим внимательней, заметив, что всё с той же умиротворённой улыбкой на лицах они вынимают украшения из своих собственных животов. Я перевёл взгляд на свой торс, но небольшой живот подчёркивал несовершенство фигуры – я не думал, что смогу найти у себя внутри что-то настолько же красивое, как у этих юношей. Уже не молодая женщина в дорогом наряде стала пробираться ближе к сцене, её руки рвали платье на груди и уже добрались до кожи. Кровь текла всё быстрее и обильнее, платье цвета шоколада быстро потемнело; остальные слушатели пропускали женщину беспрепятственно. Они смотрели ей вслед с завистью и восхищением, как будто она удостоилась высшей чести. Когда женщина добралась до сцены, в её груди уже явно виднелись белёсые остовы рёбер, а во взгляде, обращенном на певицу, стояли слезы восторга. Сирена с застывшим красивым лицом и смеющимися глазами протянула руку в ожидании. На особенно высокой ноте женщина вырвала своё сердце из груди, и оседая на пол, протянула Ей. Певица поднесла кровавое подношение к губам и жадно впилась в него клыками. Мелодия прервалась, и я снова смог осознать себя. Не полностью: ужас происходящего не трогал меня, я чувствовал только блаженство, но в голову закралась кощунственная мысль – что-то не правильно. Что-то не так. Сидящий рядом со мной мужчина оторвал ручки кресла и с любопытством тыкал их заострёнными концами в разные части своего тела. Каждый раз, когда появлялась кровь, он глупо хихикал и тщательно начинал выбирать новое место. Я вдруг очень чётко понял, что не хочу стать таким же пускающим слюни, истекающим кровью и хихикающим идиотом. Пока я пытался хоть как-то совладать со своим непослушным телом, в зале появились новые люди. Девушки с пустыми глазами, все как на подбор похожие милые брюнетки, одинаково подстриженные, одинаково одетые. Их вид позволил первой, ещё совсем тонкой струйке страха проникнуть сквозь стену безмятежности и восторга. Одни девушки поднимали тех, кто свалился со своего места, и выводили живых пассажиров из зала. Другие оттягивали трупы, которые упали поломанными марионетками с обрезанными ниточками, как только Она перестала петь. Сирена стояла посреди сцены раскинув руки в стороны; создавалось такое впечатление, что она принимает овации аудитории. Она с удовольствием осматривала зал, её лицо, подбородок, шея и грудь были залиты кровью. Она присела и осторожно, как любимого питомца, погладила женщину с разорванной грудной клеткой, всё ещё лежащую у её ног. Кажется, это называется эмпатией. В тот момент я смог почувствовать то, что чувствовала Она. Её удовлетворение от хорошего концерта. Её гордость своими умениями. Её планы насчёт оставшихся в живых. Сирена хотела совершенствоваться, Она должна была развивать свой талант и взойти на самую вершину мастерства. А ещё она вела счёт. Женщина, преподнесшая сердечный дар, была как раз сотой в Её списке. Я не знаю, как сумел сбежать; иногда со дна моего сознания пробивается мысль, что мне позволили уйти, что Она всё ещё экспериментирует. Каждый раз я загоняю эту мысль всё глубже и глубже, потому что иначе всё бессмысленно. В новостной ленте интернета я видел последние новости: круизный лайнер «Зов сирены» был захвачен пиратами; после неудачных переговоров о выкупе его взорвали со всеми пассажирами на борту. Я тоже есть в этом списке. Для мира я мертв. Что ж, это не далеко от истины. Я бегу быстро, я бегу далеко. Но невзирая на это, каждый день – каждый божий день – с наступлением ночи, где бы я ни был, я слышу её голос. Она зовёт, шепчет, поёт, просит... Она приказывает. Молитвы не могут заглушить её голос, ничто не может. Я боюсь её до одури, но вместе с тем – я её люблю. Я бегу. К Ней. Название: Семья превыше всего Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 2439 слов Пейринг/Персонажи: Аурелио (Джованни), Таддео (человек), Сантино (Джованни) Категория: джен Жанр: дарк Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: быть членом семьи Джованни иногда не так просто Примечание: расчлененка Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - мини "Семья превыше всего" Аурелио смотрит, как Таддео залпом выпивает уже третью порцию текилы за последние полчаса, и не понимает, зачем тот вообще мог понадобиться Сантино. Впрочем, Аурелио удостоился Становления не за то, что задавал вопросы; если семья требует привести Таддео – он приведет. В конце концов, ему уже приходилось делать подобное: и когда он был человеком, и позже, когда Сантино даровал ему Поцелуй Доверия. Теперь Аурелио – полноценный не-мертвый, и готов сделать все, чтобы оправдать оказанное доверие. Поэтому он изображает на лице крайнюю степень заинтересованности и вслушивается в бессвязную речь: – Я ненавижу их всех, – Таддео хватает его за руку. – Они говорят, я должен слушаться, должен ходить на все эти проклятые приемы и собрания, чтобы стать достойным наследником… Еще текилы! – кричит он бармену, а потом снова оборачивается к Аурелио. – Ненавижу, понимаешь? – Понимаю, – кивая, легко врет Аурелио. На самом деле ни черта он его не понимает: Аурелио потратил большую часть жизни на то, чтобы доказать семье, что может быть полезен, и Таддео кажется ему существом из абсолютно другого мира. – Почему ты просто не уедешь? – Аурелио склоняет голову набок: ему вдруг становится любопытно, какая она, эта другая жизнь. – Они говорят, что найдут меня, – у Таддео лихорадочно блестят глаза, и Аурелио подозревает, что он не только пьян, но еще и обдолбан. – Они не отпустят меня. Далеко я не уеду, даже если попытаюсь. Я вроде как обречен. Аурелио чувствует отвращение – Таддео кажется ему безвольным выродком. «Ты просто хочешь пользоваться их деньгами и дальше, признай. Ты и недели не протянешь без своей ненавистной семьи», – хочет сказать он, но произносит лишь: – Почему ты так думаешь? Таддео смеется: – Это, знаешь, как мафия, только еще хуже. Неважно, чем вы там занимаетесь, легально это или нет, но когда вся твоя семья вовлечена в одно и тоже дело – вы перестаете быть семьей, – он приподнимает кабальитос* и, отсалютовав Аурелио, опрокидывает в себя текилу. – Становитесь чем-то вроде клана. Звучит хорошо – один за всех, знаешь ли, все за одного, но на деле ты просто посвящаешь всю свою жизнь служению. А уйти невозможно. У них ведь есть репутация. Им проще будет объяснить, почему я внезапно сдох, чем придумать внятное оправдание тому, почему это я забил на семейное дело и свалил. А все потому, что мы вроде как идеал, – Таддео, усмехаясь, пытается поставить кабальитос на стойку, но в итоге опрокидывает его на пол и глупо хихикает. – В общем, ты не поймешь, если сам не втравлен в такое дерьмо. Аурелио ведет плечом. Он вспоминает нескольких своих «пропавших без вести» дальних родственников и понимает, о чем говорит Таддео, но почему-то все равно не может унять раздражение. «Ты идиот, отказывающийся видеть свои возможности. Весь мир стоит перед тобой на коленях, а ты просто боишься взять его», – мысленно говорит ему Аурелио, но, взглянув на часы, понимает, что времени на продолжение беседы нет, потому что его наверняка уже ждут. Он склоняется к Таддео и шепчет ему на ухо: – Да и черт с ним со всем. Забей на семью, забей на обязанности. Поехали ко мне. Таддео краснеет, пытается повернуться к нему, и – опьянение дает о себе знать – едва не падает с высокого стула. Рефлекторно хватается за воздух в попытке сохранить равновесие, и Аурелио с готовностью приобнимает его за плечи. Он очень доволен: Таддео, кажется, настолько пьян, что не замечает неестественной холодности его тела и, что еще лучше, согласен уже абсолютно на все. – Ты знаешь, – пьяно шепчет тот, подтверждая догадку Аурелио, – я еще никогда… с парнями… – Тебе понравится, – устало отвечает он, уводя – почти что унося – Таддео из бара. На улице их поджидает машина; Аурелио надеется, что не слишком задержался – Сантино не любит ждать. Таддео засыпает почти сразу, и когда они наконец подъезжают к особняку, Аурелио приходится будить его едва ли не пинками. Раздражение его достигает предела; если сейчас выяснится, что Сантино понадобился новый зомби, и этого придурка выбрали потому, что он вписывается в стиль особняка, он будет только рад. От мертвого толку будет явно больше, думает Аурелио, спускаясь по боковой лестнице в подвал и ведя за собой засыпающего на ходу Таддео. Аурелио каждый раз поражается тому, как устроен этот особняк: подземная его часть, кажется, в несколько раз больше наземной. Его допускали сюда всего несколько раз, но их хватило, чтобы понять: семья Джованни занимается вещами, о которых лучше не говорить вслух даже среди своих. Его встречают Джино и Дэрент, гули-близнецы: Сантино любит идеальный порядок во всем; один из них – Аурелио так и не научился различать, кто есть кто, – привычным движением вкалывает какой-то разработанный Сантино препарат в шею дремлющего Таддео и забирает у Аурелио обмякшее тело. – Сантино ждет тебя внизу. Аурелио старается скрыть волнение: он никогда не был на нижних уровнях. Значит ли это, что Сантино наконец поделится с ним секретами некромантии? Аурелио годами вкалывал на благо семьи ради этого момента. С того самого дня, как впервые увидел мертвого слугу своего «двоюродного дяди» – именно так представили ему Сантино. Тогда Аурелио должен был передать какие-то документы; не обнаружив родственника в доме, он спустился в подвал, и это решение перевернуло всю его жизнь, потому что там его встретил самый настоящий зомби. Совсем как в ужастике: полусгнивший, мычащий что-то нечленораздельное, он протянул руки к Аурелио, намереваясь забрать документы, и тут раздался сухой треск. Через секунду его оторванная рука просто повисла на Аурелио, цепляясь мертвыми пальцами за рубашку, а сам зомби, щелкая челюстью, бессмысленно вытаращился на него пустыми глазницами. Потом послышался щелчок, несколько тихих слов, и зомби рухнул на пол грудой костей и гниющего мяса. Так Аурелио впервые увидел Сантино: серьезного, высокого, седого мужчину с нечеловечески холодными глазами. «Ты Аурелио, так? Я ждал тебя. Прошу прощения за это, – он коротко махнул рукой в сторону зомби. – С ними часто бывают проблемы. А ты, я вижу, довольно бесстрашен для своего возраста и положения». Сантино окинул взглядом дрожащего, бледного, чудом не упавшего в обморок Аурелио, сощурился и, поблагодарив его за документы, ушел куда-то вглубь хитросплетения коридоров и комнат. А через месяц Аурелио переехал к нему в особняк, где ему рассказали, что на самом деле представляют собой Джованни. С тех пор он жаждет лишь этого тайного знания. Он обманывал и воровал, похищал и убивал людей – все ради этого момента. Лифт плавно везет его все глубже под землю, и торжество Аурелио растет с каждой секундой. Когда металлические двери плавно распахиваются перед ним, он чувствует себя так, будто его пропустили в рай. Открывшаяся картина в какой-то момент даже разочаровывает Аурелио. На этом уровне, как и везде, царит хирургическая чистота; никаких легионов ходячих мертвецов – лишь смирные трупы на расставленных в ровную линию столах. Металлические полки вдоль стен, на них – поблескивающие инструменты. Аурелио ожидал увидеть полуразрушенный подвал с изрисованными пентаграммами стенами, святилище какой-нибудь древней богини смерти с алтарем и кровавой жертвой в центре, подземное кладбище – что угодно, но не обычный морг. Определенную изюминку этому месту придает небольшой костер, оборудованный возле одной из стен. Там же Аурелио видит своего ментора. Сантино в такой обстановке мог бы сойти за патологоанатома, но вместо медицинского халата на нем строгий дорогой костюм; он задумчиво помешивает какое-то варево в ржавом котелке, висящем над костром. – А, Аурелио. Ты вернулся, – Сантино замечает его присутствие не сразу. – Да. Это тот, кого вы просили привести, – Аурелио провожает взглядом Джино и Дэрента. Те укладывают тело Таддео на один из свободных столов и, коротко поклонившись, заходят обратно в лифт. – Благодарю, юноша. Все эти годы ты демонстрируешь лояльность и готовность служить целям семьи. Это более чем похвально, – Сантино отрывается от котелка и степенно подходит к лежащему без сознания Таддео. – Семья превыше всего. – Эта фраза, произнесенная когда-то Сантино, давно стала для Аурелио крестом и девизом. – У меня есть для тебя еще одно задание. Непростое, но, поверь, награда тебя не разочарует. – Какое же? Сантино молча снимает с Таддео пиджак и рубашку, небрежно сбрасывает их на пол и осматривает тело: на нем несколько татуировок – пляшущий скелет на груди и разноцветный дракон на плече. Аурелио трясло бы от нетерпения, если бы он был жив, но он лишь выжидающе смотрит на своего ментора. – Ты должен стать им, – взяв скальпель, наконец отвечает тот. Сантино делает аккуратный вертикальный надрез на груди Таддео – прямо между ребер, – и Аурелио растерянно смотрит, как из раны тонкой струйкой стекает кровь. Что он имеет в виду? – Завтра состоится закрытая встреча, имеющая значение для нашей семьи. Нас, скажем так, забыли пригласить, и поэтому информация о том, что произойдет там, будет особенно ценной. Этот человек, – Сантино на секунду замолкает и берет с полки хирургический зажим. – Таддео. Он должен быть там. Но вместо него на встречу пойдешь ты. Аурелио молчит; ему вдруг становится жутко. Сантино прихватывает зажимом край раны и мягко оттягивает его вверх. Другой рукой он ведет разрез вниз и останавливается, когда доходит до пупка. На секунду убирает скальпель, будто в задумчивости, а после еще раз аккуратно проводит скальпелем по готовому разрезу, отделяя кожу от жировой прослойки и мышц. Следующий разрез – уже горизонтальный, от бока Таддео к краю первой раны. Сантино осторожно отгибает кожу, стараясь получить как можно более целый лоскут. Аурелио забывает о необходимости сказать что-то в ответ: он смотрит на влажно блестящую плоть и очень хочет отвернуться, а еще лучше – выйти отсюда. Но уйти означало бы сдаться, отказаться от всего, ради чего он служил Сантино, поэтому Аурелио сцепляет руки за спиной и старается не отводить взгляд. Сантино работает неспешно, но очень профессионально. Третий разрез, еще несколько взмахов скальпеля – он сгибает почти идеально ровный прямоугольник пополам и наконец отрезает его. Сантино держит кожу за уголки и поворачивается к Аурелио. Тот замечает, что татуировка почему-то смазалась; то, что еще недавно было изощренным рисунком, теперь похоже на тест Роршарха, и Аурелио видит в нем то зомби из своего далекого прошлого, то Таддео, прижимающегося к его плечу. – Довольно странная символика, – голос Сантино выбивает Аурелио из оцепенения. – Такое сейчас, – он запинается и продолжает уже увереннее. – Кхм, такое сейчас модно. Сантино в ответ лишь выгибает бровь; развернувшись, бережно вешает лоскут кожи несколько маленьких крючков, а после возвращается к телу. Он точно таким же образом начинает срезать кожу с левой стороны, и Аурелио смотрит, как мерно поднимается и опускается покрытая слоем поблескивающей в ярком свете крови грудь. Таддео ведь еще жив, вдруг понимает он, и от этого становится еще страшнее. Что если он очнется? Каково это вообще: очнуться и обнаружить, что с тебя кусок за куском срезают кожу? По рельефу обнаженных мышц течет целая сеть кровавых ручейков, они смешиваются, стекают на стол, на живот Таддео, покрытый белесыми комками жировой ткани. Аурелио уже не знает, так ли он хочет этих секретов Джованни. – Подойди, – произносит Сантино, осторожно растягивая на пальцах второй лоскут кожи, отличный от первого лишь отсутствием татуировки. Аурелио не без опаски повинуется, и тот подносит свежесрезанную кожу прямо к его лицу, будто сравнивая. – Да, пожалуй, вполне сойдет, – негромко бормочет он. Аурелио требуется все его мужество, чтобы сохранить спокойствие, но его не хватает на то, чтобы задать хоть один вопрос. Сантино вешает второй кусок кожи рядом с первым. – Нам повезло, что у вас очень похожий оттенок кожи. Работы предстоит меньше, чем могло быть, – кожу с рук Таддео он снимает гораздо быстрее и уже не так аккуратно, – То, что ты сейчас наблюдаешь – очень древний ритуал, в оригинале гораздо более трудоемкий. Сантино говорит так, словно читает лекцию. Аурелио кажется, что он сейчас снимет кожу с рук Таддео, будто перчатки, но тот не позволяет себе неаккуратности и спешки. Крючки равномерно заполняются все новыми и новыми светлыми, чуть сморщившимися прямоугольниками. Аурелио уже не следит за процессом – он смотрит на Таддео, еще живого Таддео, впервые в жизни по-настоящему обнаженного. – Я взял на себя смелость усовершенствовать ритуал и оказался более чем доволен результатами этой работы. Еще сотню лет назад нам приходилось свежевать человека полностью, – продолжает Сантино свою речь. – Теперь же достаточно нескольких участков, при условии, что под рукой есть кто-либо, более или менее схожий с жертвой. Когда он скупыми, отточенными движениями снимает кожу с лица Таддео, обнажая прячущуюся под ней кровавую маску, Аурелио инстинктивно склоняет голову. Лишенные век ярко-голубые глаза слепо смотрят прямо перед собой, и это, думает он, страшнее всего. Что сейчас видит Таддео? Сантино переводит взгляд с Аурелио на Таддео – на то, что осталось от Таддео – и вновь удовлетворенно кивает: – У вас даже волосы одного цвета. Надеюсь, ты не слишком против того, чтобы сменить прическу. Аурелио пожимает плечами. Он догадывается, что с ним собираются сделать, и волосы – явно наименьшая из его проблем. – Замечательно. Сними рубашку, – Сантино уходит к котелку, все еще стоящему на огне. Аурелио подчиняется механически; он путается в рукавах и не может оторвать взгляда от освежеванного Таддео. «Но на деле посвящаешь всю свою жизнь служению», – говорил ему он еще пару часов назад. Что Таддео может знать о служении? Сантино подносит бокал с бурлящим бордовым напитком прямо к губам Аурелио. Высохшие мертвые внутренности словно огнем обдает; Аурелио теряет весь свой самоконтроль и сгибается пополам, глухо воя от боли. – Могущество не дается так просто, юноша. Терпи. Докажи, что ты достоин быть одним из нас, – голос Сантино раздается словно со всех сторон. Аурелио кажется, что он звучит даже внутри его головы. Он пытается обхватить себя руками, сжаться, чтобы хоть как-то унять боль, но обнаруживает, что все его тело покрыто липкой алой слизью. Пальцы соскальзывают, Аурелио едва не падает на колени, но Сантино подхватывает его под локоть и равнодушно бросает: – Нет-нет, твой драматизм совершенно излишен. У нас не так много времени. Аурелио сжимает зубы и кое-как выпрямляется. Первая волна боли утихает, а новая не спешит спалить его изнутри еще раз, и он даже может видеть, как Сантино берет с растяжки кусок кожи Таддео и подносит к его груди. Алая слизь с жадностью цепляется за чужую шкуру, приращивает ее к себе, и Аурелио буквально на глазах обрастает плотью Таддео. Кусок за куском Аурелио просто исчезает, словно стирается из этого мира, и уже через минуту он рассматривает свои новые татуировки. Когда Сантино подносит к Аурелио лицо Таддео, того охватывает ужас. Ему кажется, что сейчас он исчезнет, просто пропадет, и в мире останется лишь глупый страдающий мальчик Таддео, напивающийся в дешевых барах и говорящий о вещах, о которых он ничего не знает. Аурелио не успевает ни отшатнуться, ни закричать - чужая кожа расползается по его лицу слишком быстро; он лишь закрывает глаза. А когда открывает, то обнаруживает себя. Сантино подводит его к небольшому зеркалу, висящему над раковиной в углу зала. «Это все ради блага семьи, – думает он. – Я – Джованни, и моя семья превыше всего». Аурелио пытается думать о том, что это – всего лишь необходимая часть его обучения. Он ведь сам этого всегда хотел, сам годами пытался доказать, что он лоялен и сделает все, что понадобится. Аурелио отчаянно гонит от себя мысль о том, что все это – пустые самооправдания, потому что в таком случае он пропал. Он просто отказывается верить в то, что ему до одури страшно, что он не хочет свежевать людей, не хочет наращивать их плоть на кого-то другого. «Я – Джованни. Теперь я точно стану одним из них. Меня наконец обучат всему, как я и мечтал». Против своей воли Аурелио думает о том, как хорошо было бы куда-нибудь уехать. Он мог бы тихо жить, скрытно питаться, возможно, даже вступить в Камарилью… «Они не отпустят меня. Далеко я не уеду, даже если попытаюсь. Я вроде как обречен», – грустно улыбается ему Таддео из зеркала. * кабальитос – специальный стакан для текилы

@темы: ссылки, Масакрад

---

10.09.2012 в 13:28

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

Fandom Vampire: The Masquerade 2: Level 4. Quest 1: драбблы от NC-17 (кинк!) до NC-21

 

Название: Просто секс Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: драббл, 583 слова Пейринг/Персонажи: Тремер/Вентру Категория: гет Жанр: PWP Рейтинг: от NC-17(кинк) до NC-21 Краткое содержание: "эссе" в вольной форме о сексе и власти Примечание: связывание, бладплей, БДСМ Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - драббл "Просто секс" Август лежал на кровати, спиной на простыне, руки привязаны к железной спинке. Впрочем, путы были скорее декоративным элементом – при желании он разорвал бы их одним рывком. На самом деле, ему приходилось цепляться пальцами за изголовье, чтобы не сделать этого. Танеша не спешила. Какой шутник, хотел бы Август знать, выбрал из всех темнокожих сук в портовом борделе именно эту, чтобы подарить ей Маскарад? Танеша теперь носила строгие деловые костюмы и итальянское белье, но шлейф распутной девки, раздвигающей ноги за пару монет, тянулся через века. Еще и опасной, вдобавок. Нож порхнул в воздухе и оставил на шелковой рубашке еще один разрез, похожий на след звериной лапы. Невесомая ткань взметнулась и опала, намокая от крови. Танеша улыбнулась и слегка качнулась на его бедрах. Она не торопилась. У нее было превосходное чувство времени и достаточно власти, чтобы подчинить своему ритму все остальное. Власть – вот что объединяло их. Раз в год или в десять лет Август нуждался в этом гибком теле, прижимавшем его к какому-нибудь грязному матрасу в квартире «на ночь», в лезвии ножа на коже и зверином взгляде - не для того, чтобы отдать контроль, а чтобы убедиться, что тело и чувства все еще послушны разуму. Он выдержит страх, боль и, что еще важнее, тошнотворно-сладостную приязнь кровных уз, которые по сути своей такой же ответ на стимуляцию. Два-три пореза гораздо приятнее пристального внимания сира. И, конечно, самые прекрасные скулы на всем побережье и звериная грация ножа никак не портят картину. Танеша заметила его улыбку и без раздумий хлестнула ладонью по щеке. Август рефлекторно сжал пальцы на жерди и расслабил их усилием воли секунду спустя. Как раз в тот момент, когда Танеша ударила снова. Ее не смущали окровавленные простыни – расточительство кровезапаса. Она слишком хорошо знала силу пут, чтобы понимать – держит другое. Одним плавным движением Танеша прогнулась назад, ведя нож вниз по бедру. Все было нормально, потому что норму определяет тот, у кого власть. Ощущения помогали забыть о темноте – еженочной, непроглядной, как мрак в трюме корабля работорговцев. Всегда одна и та же темнота, одна и та же ночь десятилетия подряд. Меняются только роли и маски. Те, кто швырял ее на доски палубы, оказались прилежными наставниками. Они все были демонами задолго до того, как попробовали первую кровь. Танеша приняла это. Как будто даже эти знания осветлили ее кожу. Неженка думает, что его приемы и интриги делают его живучим, хитрым, ловким. Но никто столько не знает о лицедействе, расчете и выгоде, сколько известно опытной шлюхе. Он слаб. Танеша пьет его беззащитность, потому что это нормально. Так делают сильные. Но она не ломает его, она… лояльна. Нож замер между бедер Августа и прочертил короткую глубокую линию вдоль ануса. Тело под ней напряглось. Резким рывком Танеша поднялась и перевернула тело на живот, перекручивая веревки. Нож порхнул вдоль позвоночника вниз и медленно проник на полдюйма внутрь. К пятнам на матрасе добавилась еще одна тонкая струйка крови. Август застонал и, пока он не опомнился, Танеша подалась вперед и укусила любовника за плечо. Тело сотрясла судорога и Танеша замерла, впитывая ее. Потом отбросила нож, перевесилась через край кровати и сплюнула кровь на пол. Ей нужно было с смыть с себя следы, но соблазн покоя оказался слишком велик. Несколько минут Танеша лежала на спине Августа, почти мурлыкая от удовлетворения. Потом нехотя поднялась с кровати и пошла в душ. Август прислушался к ощущению регенерации царапин и улыбнулся. Нужно было открыть глаза и проконтролировать ситуацию, но он смирился с капелькой лености. Он слышал, как его любовница оделась, положила что-то звонкое на тумбу и хлопнула входной дверью. – Шлюха, – ласково пробормотал Август и глянул на тумбу. Танеша оставила там двадцать пенсов. Название: Строго по технологии Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: драббл, 383 слова Пейринг/Персонажи: человек и кое-кто еще Категория: джен Жанр: бытовая зарисовка Рейтинг: от NC-17(кинк) до NC-21 Краткое содержание: Среди людей есть те, кто обладают отрывочными знаниями о существовании вампиров и жаждут узнать больше Примечание: евгенические эксперименты, мат, кривые руки Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - драббл "Строго по технологии" Мои скромные знания о природе сверхъестественного основаны лишь на нескольких эпизодических встречах, редких записях очевидцев и паре фотографий, которые однажды бесследно исчезли из моего сейфа. Тем не менее, мне удалось выследить двух особей женского пола, и по отдельным репликам опознать в них мерзких тварей, Цимисхе, искажающих человеческую плоть и творящих ужасных монстров. Я отследил их передвижения до офисного здания в центре города, запасся осиновыми колами и факелом и достал из тайника доставшееся от наставника Око Правды. Ни один упырь не способен солгать, глядя в него. Скоро, очень скоро я узнаю истину. *** — Мать, ну ты сурова. Нахрена ему еще одна рука? Тем более, из такого места. — Да блин! — Глаза мож поровнее? Или вот тут добавить? Да не тычь ты его туда, еще рано. О, теперь похож на белку! — Етить, а должен на кота! И рожа не пропорциональна телу. — Нормально. Помни немного, мож ужмется. — Чет я сомневаюсь... А теперь на одну сторону заваливается. — Выверни хвост. Я всегда так спасаюсь. О, утконос! — Долбодятел... чет мне стыдно... — Пофиг, пляшем. Яйца ему делать будем? — А смысл? — Действительно. — А вот тут еще полосочки пустим... *** Я ворвался в кабинет, размахивая Оком Правды в одной руке и зажженным факелом в другой. — Ролевики на третьем этаже собираются, — невозмутимым голосом ответила старшая упыриха. — Мерзкие Цимисхе! — Какие еще... вы что-то путаете. Мы не Цимисхе, — глядя прямо в Око Правды, сказала старшая. Я огляделся: ни ужасных приспособлений, ни луж крови и разбросанных по полу кишок не обнаружилось. Искалеченные человекоподобные создания с вываливающимися из распоротых животов внутренностями не преграждали дороги. Не было даже ворона, чтобы гаркнуть «Nevermore». На обычном стареньком столе была навалена гора то ли пуха, то ли шерсти. Рядом лежали губка и несколько игл. В руках у младшей была рыхлая кукла с четырьмя лапами и искореженной мордой, отдаленно напоминавшей кошачью. — Вы занимаетесь вуду? — С надеждой спросил я. — Фельцеванием. — Чем-чем? — Валянием из шерсти. Аня кота себе захотела сделать. — И никаких ужасных экспериментов? — Какие еще эксперименты? - обиделась старшая. — У нас все строго по технологии. Вы бы все-таки зашли к ролевикам. Я только кивнул. Воображение, как оказалось, подводит даже лучших из нас. *** Глядя, как за искателем истины закрывается дверь, Примоген Тремер только покачала головой. — Мы что же, будем оживлять его с такой мордой? — понурым голосом спросила ее ученица, теребя кота. — Меня же засмеют. — Ничего, — успокоила ее Примоген. — Видела бы ты моего первого кадавра. Название: Четвероногий друг Цимисхе Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: драббл, 956 слов Пейринг/Персонажи: Костель (Цимисхе), кресло, фоном Вэлериу (Цимисхе) и гули Категория: джен Жанр: бытовая зарисовка Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: история создания кресла из драббла «Шутка» Примечание: расчлененка; в тексте есть пасхалка – персонаж из другого канона, тоже нежно любимого автором Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - драббл "Четвероногий друг Цимисхе" Костель всегда ценил две вещи: безопасность и комфорт. Всю жизнь он стремился окружать себя ими, и после смерти у него не было повода изменить этой привычке. Поэтому по возвращению в свое поместье Костель задумался о том, что новые возможности стоит использовать в первую очередь для обустройства собственного жилища. Создать из слуг некое подобие охраны не составило труда. То была его первая самостоятельная работа с плотью – грубоватая, но достаточно успешная. Существа, которых Костель назвал гончими, после всех манипуляций стали больше похожи на животных: вытянутая широкая пасть, полная острых зубов, подчас – из-за неопытности создателя – торчащих прямо сквозь губы, мощные длинные руки и, конечно, классические длинные когти. Напоследок Костель напоил их своей кровью, решив этим все проблемы с лояльностью и регенерацией. С обеспечением уюта было сложнее. Костель восхищался поместьем Вэлериу, своего Сира: там повсюду были разложены внутренности и кости, по комнатам разгуливали чудовища, которых Костель не смог бы и вообразить. А еще там было много заколдованных, «оживших» предметов – Вэлериу смог разузнать секреты колдовства, известные некоторым Цимисхе; «разузнать», впрочем, не самое верное слово – «вырвать» подошло бы гораздо больше. Собственное поместье теперь казалось Костелю скучным и безликим. Он хотел сотворить тут что-нибудь гениальное, но понятия не имел, что конкретно, и пребывал в меланхоличной задумчивости, пока однажды его не настигло озарение. Он бесцельно расхаживал по кабинету, когда в его ногу врезалась жаровня. Жаровню эту он получил от Сира, которого она порядком достала: бестолковая вещица только и делала, что путалась под ногами, как собачонка, напрашивающаяся на ласку или угощение. Когда в поместье появился Костель, она и вовсе начала игнорировать создателя, увязавшись за новым вампиром. Вэлериу ничего не осталось, кроме как отдать жаровню Костелю. Теперь она без устали носилась по комнатам, цокая металлическими ножками, и не приносила ровным счетом никакой пользы; лишь служила напоминанием о том, что Сир отказался делиться секретами колдовства. Однако сейчас Костель подумал: если он создаст что-то, заслуживающее внимания, Вэлериу может и передумать. Это должно быть что-то изящное и искусно исполненное, размышлял Костель. На глаза ему попалось кресло из красного дерева, удобное, покрытое аккуратной резьбой. В этот момент Костеля и настигло озарение. Он приказал гончим привести из ближайшей деревни людей. «Человек пять, – Костель нервно расхаживал по кабинету, – или шесть, на всякий случай. Обставьте так, будто… не знаю, нападение волков, что-нибудь». Гончие справились быстро. Через несколько часов они вернулись и привели с собой шестерых: трех взрослых мужчин, двух девушек и молодого парня; пленникам завязали рот какими-то тряпками. «Кричали», – коротко объяснила одна из гончих. Костель обошел людей, вытаращившихся на него огромными от ужаса глазами, довольно улыбнулся и мимолетно потрепал по голове одну из гончих. Работать он начал незамедлительно. Предварительно срастив губы каждому пленнику – Костель очень не любил громкие крики, – он приказал тщательно вымыть и обрить людей, а потом приступил к работе. Костель ловко срезал со спин девушек и парня лоскуты кожи и уложил их стопками на столе. Дальше было сложнее: не один час Костель провозился, пока доставал позвоночники, аккуратно отделяя их от ребер и очищая от плоти. Справившись с этой задачей, он осторожно вытянул их во всю длину и нахмурился. Судя по всему, думал Костель, отрезая одной из девушек руки, материала понадобится несколько больше. Его не заботило, что половина пленников благополучно скончалась от болевого шока еще на первой стадии – Костель знал, что, если он будет достаточно быстрым, все пройдет по плану и разложение не затронет материал. Вытащив из отрезанных конечностей лучевые и локтевые кости, Костель сделал из них и позвоночников что-то наподобие каркаса и следующие пару часов бережно наращивал на него мышцы плеч и спины. Жаровня крутилась возле Костеля, собирая в себя проливающуюся кровь, так что он мог работать, не беспокоясь о питании. Не обошлось без неудач: когда Костель впервые попытался поместить в спинку будущего кресла глазное яблоко со всеми прилагающимися мышцами, он нечаянно проткнул его и недовольно фыркнул, увидев, как глаз буквально вытек из рук. Однако в остальном дело шло довольно бодро: закончив спинку, он при помощи плечевых костей и ключиц сложил каркас для сиденья и покрыл его мышцами бедра. Из берцовых костей и лопаток получились изящные ручки. С ножками Костель предпочел не мудрить: среди его пленников были двое мужчин примерно одинакового роста, у них-то он и взял ноги целиком, лишь подкорректировав их так, чтобы конструкция могла нормально передвигаться. Помимо этого, кресло получило целых девять глаз – Костелю понравилось, как они выделяются на общем фоне белизной и яркими пятнами радужек. В качестве завершающего штриха Костель покрыл кресло лоскутами кожи, придавая ему завершенный и аккуратный вид. Осмотрев свое творение, Костель гордо улыбнулся. Еще перед тем, как начать, он отправил Вэлериу письмо с просьбой приехать, и теперь с нетерпением ждал Сира. Гончая указала рукой в сторону последнего пленника. «А с этим что?» – мужчина, о котором шла речь, забился в угол; за ночь он поседел от ужаса и постарел лет на десять. Костель удивленно изогнул бровь: он совершенно забыл о том, что пленников было шесть. «Оставь здесь, – неопределенно махнул он рукой. – Будет слугой». Вэлериу приехал на следующую ночь. Он сдержанно похвалил Костеля, но тот чувствовал, что Сир им очень горд. «Я хочу оживить его», – решившись, попросил Костель. Вэлериу, помедлив, ответил: «Я оживлю его для тебя». Увидев, как расстроился Костель, он добавил: «И однажды передам тебе свои знания. Но не сейчас». Этого обещания было вполне достаточно. *** – Вот как-то так я и появился, – закончило свой рассказ кресло. Недавно Костель обнаружил в нем талант к сочинению историй, и после этого кресло получило полноценную голову взамен того косого разреза, что заменял ему рот. Теперь оно с удовольствием делилось всякими историями, которых за века у него накопилось достаточно. – А оживили тебя как? – живо поинтересовалась новенькая гончая. – Костель никогда не рассказывал, – кресло грустно вздохнуло, прикрыв пять из одиннадцати глаз. – Рассказывать нечего, – развел руками Бесник, один из слуг Костеля, крепкий мужчина с абсолютно белыми волосами. – Вэлериу тогда всех выгнал. – Да уж, весело у вас тут, – вздохнула гончая, опасливо косясь по сторонам. – Ничего, – кресло ободряюще ткнуло в гончую ручкой и улыбнулось. – Привыкнешь. Название: Блестящая идея Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: драббл, 837 слов Пейринг/Персонажи: Костель (Цимисхе), кресло, гули фоном Категория: джен Жанр: бытовая зарисовка Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: драббл о том, как технический прогресс и культура смертных повлияли на жизнь Костеля и кресла Примечание: во-первых, здесь снова встречаются персонажи из драббла «Шутка»; во-вторых, привет фандому Сумерек; в-третьих, да, расчлененка Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - драббл "Блестящая идея" Будь проклят этот кризис столько-не-живут возраста, печально думало кресло. Костель, по его мнению, зашел слишком далеко. Хотя начиналось все вполне невинно: Вэлериу, приехавший к ним в гости, чтобы пробудить свое Дитя от сна, длившегося больше века, привез с собой вещь, которую он назвал «ноутбук». Адская машина творила что-то совершенно невообразимое: показывала людей, которые никак не могли бы туда поместиться, пела и, судя по огонькам разного цвета, горела изнутри. У Вэлериу не один час ушел на то, чтобы доказать, что это не магия, не работа духов или демонов, а «одно из величайших достижений человечества». Костель, всегда отличавшийся живостью ума и любопытством, в конце концов проникся. А потом он, конечно же, заставил техникой все поместье. Теперь со стен и потолка кроме привычных кишок свисали еще и провода, а в углах висели камеры, вплавленные в неаккуратные комки из мышц и кожи – чтоб не падали. На выстроенных в ряд банках с сердцами, желудками, печенями и селезенками стояли ноутбуки: Костель сначала ставил их прямо на столы, но оказалось, что со временем, нагреваясь, те портили тонкую человеческую кожу, которой были покрыты почти все столы. На полках шкафов вперемешку с книгами и отрубленными головами без глаз красовались мониторы и процессоры. Каждой гончей Костель выдал по мобильному, несмотря на то, что они все равно не попадали изогнутыми когтями по кнопкам. Доходило до абсурда. Парой месяцев ранее кто-то из Шабаша привез Костелю случайно пойманного Тремер. Теперь он висел в лаборатории в весьма… разобранном состоянии. Крючья, свисающие с потолка, пробивали его плечи насквозь, надежно удерживая Тремера на высоте полуметра от пола. Живот был разрезан; все четыре метра кишок, а также кое-какие внутренности, живописно висели на крючьях чуть меньшего размера. Лицо представляло собой сплошной кусок плоти: ни рта, ни носа, ни глаз – только маленькая дырка на месте рта. В нее была воткнута длинная трубка, через которую в тело поступала кровь, поддерживая жизнь в теле вампира. В общем, ничего особенно оригинального: ненависть Цимисхе к клану Тремер в обществе вампиров была притчей во языцех; с Тремер, попавшими в руки к Цимисхе, зачастую случались вещи и похуже. Однако же теперь, когда у Костеля появилось новое увлечение, к телу Тремер была подключена еще и огромная машина, выкупленная у какой-то больницы. Машина издавала мерзкий писк, свидетельствовавший о том, что пациент мертв, и Костеля почему-то совершенно не волновало, что пациент мертв уже несколько десятилетий. Несмотря на то, что кресло и гули не раз жаловались на головную боль, их хозяин оставлял машину включенной и одобрительно улыбался ей каждый раз, когда заходил в лабораторию. Время от времени он даже хвалил ее за хорошую работу: привыкнуть к тому, что в груде железа не было ни духов, ни призраков, Костель так и не смог. Но это было еще не самое худшее. Помимо всего прочего, техника открыла для Костеля культуру смертных – кинематограф, в частности. Обнаружив же, что смертные снимали фильмы про вампиров, Костель задался целью посмотреть их все; а заодно, конечно, и показать любимым гулям – они, по его мнению, тоже должны были просвещаться. С тех пор пару раз в неделю они садились перед огромным экраном и смотрели все фильмы подряд, начиная с «Дракулы» и «Носферату. Симфония ужаса» и заканчивая такими фильмами, как «Другой мир» и ремейк «Ночи страха». Креслу очень нравились старые черно-белые ужастики. Оно находило их крайне милыми и даже романтичными. Но в тот вечер, когда они посмотрели «Сумерки», кресло мысленно проклянуло весь кинематограф сразу. После просмотра Костель, не говоря ни слова, ушел в свою лабораторию: с ним часто такое бывало, когда его озаряла та или иная идея. Через полчаса он окликнул кресло, подозвав его к себе в лабораторию, и то, не подозревая ничего плохого, послушалось приказа. Гули все еще продолжали обсуждать фильм, когда Костель наконец отпустил кресло. Теперь, стоя возле двери в зал, оно смущенно перебирало ногами и слушало разговоры своих коллег. – Вы видели эту девицу? У нее рот вообще не закрывается, – жаловался Бесник. – Вот мне бы за такое губы срастили… – Да ладно, там же все действие, считай, на другом конце света происходит, – беззаботно ответила одна из гончих. – Ты вообще видел, какие у них вампиры? Ни слуг, ни дома нормального… – Ты правда думаешь, что где-то существуют такие вот вампиры, которые мало того, что не держат слуг и живут где попало, так еще и влюбляются в еду? Не говори глупости! – отмахнулся от нее гуль. – Это не глупости. Это – разница в менталитетах, – важно ответила гончая, но, увидев вошедшее в зал кресло, осеклась. Кресло сияло и искрилось в свете электрических ламп. Блестки были, казалось, повсюду: на ручках, на сидении, на спинке. Даже голова, красовавшаяся на спинке кресла, была покрыта ими и теперь весело сверкала, переливаясь разноцветными бликами. – Наш господин решил, что сверкающие вампиры – очень свежая и оригинальная идея, но ее, как и все остальное, нужно сначала опробовать на слугах, – как можно ровнее отчеканило кресло, спешно передвигаясь в самый темный угол зала. Остальные гули вежливо промолчали. Все-таки ссылка на авторитет в этом поместье была весомым аргументом. Будь проклят этот кризис столько-не-живут возраста, печально думало кресло. Будь проклят человеческий кинематограф, вздыхало оно про себя, пытаясь почесать ручку о стену. Будь проклят тот, кто придумал блестящих вампиров, мысленно рычало кресло, ощущая, как зуд распространяется вниз по ножке. Будь проклята чертова аллергия на блестки. Название: Чудо Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: драббл, 854 слова Пейринг/Персонажи: Хлоя (человек), Остин (Тремер), еще Тремер фоном Категория: джен Жанр: dark Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: Хлое, посвятившей всю свою жизнь растениям, было даровано чудо Примечание: нездоровая, но платоническая любовь к растениям Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - драббл "Чудо" Остин смотрит, как Хлоя перевязывает лигатурой покрытую шипами лозу, обвившуюся вокруг его горла. С недавних пор он – почва для растения, и, как оказалось, это весьма утомительно: благодарные лозы постоянно лезут обниматься, протыкают его кожу острыми шипами, требуют ласки и крови. Остин размышляет о том, каково же приходится матери-Земле. Наверное, очень больно, думает он, преисполняясь искреннего сочувствия. Хлоя заканчивает с перевязкой и, подпевая радио, начинает обрезать самые длинные лозы. Те недовольно сворачиваются, уходя от поблескивающих в полумраке ножниц, въедаются в тело Остина, пытаются спрятаться в нем. Но Хлоя, всю свою жизнь посвятившая растениям, неумолима. Остин собирает всю свою силу воли и закрывает глаза. Лозы прижимаются к нему еще ближе, пытаясь рассказать о своей любви. В глубине души Остин очень жалеет о том, что он мертв. *** Хлоя плохо помнит, как все случилось. В ее разуме просто нет места таким мелочам: Хлоя наизусть знает, как часто нужно поливать цветы тех или иных видов, чем кэнгай отличается от сокана*, какой высоты должен быть каждый вид бонсая. Все остальное: имена, события, люди – просто вытесняется из ее памяти, не выдерживая такого соседства. Хлоя почти не помнит даже мужчину, подарившего ей это прекрасное растение, хотя и стоило бы. Знает лишь, что они встретились в городской оранжерее, когда Хлоя в очередной раз воровала цветы. Он гладил ее по волосам и шептал: «Я подарю тебе самый прекрасный цветок, который ты когда-либо видела», и еще: «Он будет по-настоящему живым», и: «Ты должна всего лишь вонзить этот кол в тело Остина». Вкрадчивый шепот будоражил воображение Хлои. «Остин умрет?» – «Нет, моя милая, нет, Остин переродится и станет прекраснейшим существом на планете. Ты должна просто вонзить этот кол в его сердце, ведь ни одно перерождение не случается просто так…» Пристальный взгляд в глаза развеял все сомнения Хлои. Она уходила, слыша, как звенят ключи от квартиры Остина в кармане, прижимала к груди остро заточенный кол красноватого оттенка, почему-то липкий на ощупь, и думала, что благословлена. Если бы она хоть раз обернулась, хоть на мгновение увидела улыбку мужчины, столь щедро одарившего ее, она поняла бы, что проклята. Возможно, даже больше, чем он. Несмотря на неспособность запоминать имена и лица, Хлоя прекрасно помнит каждое растение в своей коллекции. Она могла бы рассказать, как появилось каждое из них, если бы хоть кто-нибудь решился заговорить с ней. Но она ни за что не рассказала бы, как рождалась жемчужина ее коллекции – история эта слишком ценна, чтобы ею делиться. Она пришла к Остину в дом на закате, застав его просыпающимся. Бережно отняла кол от груди, чувствуя, как тот липнет к одежде, не желая расставаться с Хлоей. Остин выглядел растерянным, повторял «Кто ты?», как заведенный, и даже не успел вскинуть руку в защитном жесте, когда Хлоя вонзила кол ему в грудь. А дальше произошло обещанное чудо. Остин пошатнулся, сделал шаг назад, пытаясь не упасть, но вдруг замер. Кол стремительно прорастал в его тело, и тихий шелест лоз казался Хлое самой прекрасной музыкой. Из-за спины Остина показались длинные, покрытые шипами, блестящие от крови ветви; они разрывали одежду и кожу, острыми кончиками пробивали новые дыры в теле и вновь забирались в него, ища приюта и крови. Через несколько секунд лозы были уже повсюду. Ветви-змеи медленно выползали из разорванного живота; на длинных шипах виднелись остатки почерневших, усохших внутренностей. Лозы переплетались между собой, сжимали подаренное им тело с такой силой, что Хлоя слышала даже хруст костей – раздробив руку, ветви безжалостно нанизали ее на себя. Каждая из них, казалось, хотела ухватить себе больше, чем остальные; как оголодавшие стервятники, они забирали у Остина кровь, украденную им у десятков разных людей, и в своей жадности не жалели ни себя, ни других. Минуту спустя на том месте, где стоял Остин, остался лишь клубок шевелящихся лоз. Одна из них вползла в приоткрытый рот, и мгновение спустя раздался тихий-тихий треск разрываемой плоти – выйдя из основания шеи, ветвь, обрастая шипами, ласково обернулась вокруг лица Остина, оставляя на нем след из дыр и царапин. Хлоя рухнула на колени, обливаясь слезами, не в силах выдержать этой дикой, безжалостной, хищной красоты. Вот оно – перерождение, чудо, торжество природы над своими блудными детьми, и Хлоя была избрана, чтобы беречь это божественное откровение. *** Хлоя довольно быстро разобралась, как нужно обращаться с этим великолепным даром. Она знает: он не любит солнечный свет и, как и положено капризному посланнику божества, пьет не воду – лишь кровь. Теперь Хлоя ворует не только цветы из оранжереи, но еще и кровь из больницы. Она пытается приучить его к порядку, но тщетно – каждая обрезанная ветвь вырастает снова, а лигатуру лозы, кажется, и вовсе безжалостно поедают. Но Хлоя все равно не сдается. Остин привыкает к новому укладу жизни довольно быстро: у него нет выхода. Он знает, что предал капеллу, предал свой клан, но, видят боги, он предпочел бы просто встретить рассвет. Впрочем, Хлоя исправно кормит его, а лозы – раздувшиеся, тяжелые, словно сытые пиявки, – не забирают все. Остин, конечно, лелеет надежду когда-нибудь выбраться, а пока он лишь старается провалиться в спасительный сон. Хлоя, улыбаясь, осторожно вылавливает одну из лоз и педантично счищает с шипов куски кожи Остина – растение, по ее мнению, должно выглядеть безупречно. Старое радио тихо напевает: «When nothing is left», и Хлоя подхватывает знакомые слова: «There is always us**». Она помнит слова одарившего ее мужчины: «Остин станет твоим чудом. Он не исчезнет. Он будет с тобой всегда». *виды бонсаев **в тексте использованы слова из песни IAMX – «Lulled by numbers»

@темы: ссылки, Масакрад

---

26.09.2012 в 17:02

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

fandom Vampire: The Masquerade 2012: Миди от NC-17 до NC-21:"Аранта-шадур"

 

Название: Аранта-шадур Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: миди, 6517 слов Пейринг/Персонажи: Джонас (Носферату), Нейл (Носферату), еще много фоном Категория: джен Жанр: общий, немного экшен Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21 Краткое содержание: все Носферату любят игры; одна из них – аранта-шадур – стала еще и традиционным способом проверки способностей неонатов Примечание: пытки; в тексте присутствует один вольно истолкованный автором каноничный персонаж. Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - миди "Аранта-шадур" – Обычно все происходит довольно просто: ты живешь своей унылой, никчемной жизнью простого смертного обывателя, потом кто-нибудь из нас обнаруживает тебя и внезапно решает, что ты неплохо смотрелся бы в наших стройных рядах. А дальше ты и сам помнишь. Просыпаешься в канализации на каком-нибудь притащенном со свалки матрасе, сбрасываешь дрыхнущих на твоей груди крыс, встаешь и обнаруживаешь, что… Ну, например, что большая часть твоей кожи осталась на этом самом матрасе, – Джонас, расслабленно свесив вниз зеленую, цвета болотной тины, руку, раскачивается в гамаке, повешенном между двумя ржавыми лестницами. – Или что-нибудь другое, еще менее приятное. В этой же руке между пальцами зажат полный крови хрустальный бокал с отбитой ножкой. Во время разговора Джонас много и часто жестикулирует, и кровь опасно плещется от одного края бокала к другому, постоянно норовя разлиться, но сейчас это не так уж и важно. Сегодня здесь соберутся Носферату из разных городов и штатов, а такие мероприятия требуют подготовки. И солидных запасов крови в том числе: законы гостеприимства требуют, чтобы те, кого ты пускаешь в свое маленькое подземное королевство, ни в чем не нуждались. Эти законы Джонас чтит свято, поэтому в его подземном королевстве сегодня разве что реки кровавые не текут. Так что, лениво думает он, сегодня можно позволить себе богемно проливать драгоценную алую жидкость, увлекшись рассказом о чем-нибудь. Например, о том, как и почему Носферату дают людям Становление. Джонас, в общем-то, не слишком удивился, услышав этот вопрос, но отвечать на него оказалось довольно непросто. Он смотрит на потолок зала – вернее, помещения, которое он называет залом на основаниях в духе «ну, оно большое» и «да ладно, здесь же уютно, стоят диваны и не так много крыс». Многие Носферату оформляют свои залы с роскошью и комфортом – или же, наоборот, заставляют их забальзамированными внутренностями и чучелами людей, – но Джонас считает, что это абсолютно лишнее. В его зале есть несколько целых и даже относительно новых удобных диванов, столики, пара компьютеров, огромный плазменный монитор и хорошее освещение. И гамак Джонаса, конечно. – Что касается причин этого внезапного решения… Они могут быть самыми разными, – он уже догадывается, куда ведет этот разговор. – Носферату может счесть человека полезным для себя или для всего клана. Это, пожалуй, самая распространенная причина. Кто-то из нас дает Становление из ненависти… Он приподнимается на локте и отпивает крови из бокала, а после переворачивается на живот и наклоняет голову так, чтобы видеть неоната, задавшего этот вопрос. Неоната зовут Нейл, и он дитя Джонаса; Нейл сидит внизу на бетонной ступеньке и с любопытством смотрит на своего Сира, явно ожидая продолжения этой речи. – Из ненависти к красоте, в основном. Поверь мне, если будешь долго смотреть в зеркало – тоже свихнешься и захочешь уничтожить все, что красивее тебя, – делает еще один глоток. – То есть, вообще все. Нейл в ответ лишь фыркает, и Джонас продолжает свою речь. – Всякие дивные истории в стиле «ах, она была так прекрасна, что я не мог не подарить ей вечность», – Джонас трагично закатывает глаза и хихикает; его хихиканье звучит так, будто кто-то очень старательно скребется ногтями о стекло, – обычно у нас не в ходу. Но я знаю Носферату, который крал любовниц одного Тореадора, обращал их и заливал всю эту хрень. Мол, что он может тебе дать, смотри, я подарил тебе вечность и могущество, внешность не главное, бла-бла-бла… – Да ладно. Неужели сработало? – Нейл с любопытством склоняет голову набок. – Еще как. Насколько я знаю, он обходился даже без уз крови, – Джонас пожимает плечами. – Такой… Джентльмен старой закалки. При жизни он был каким-то лордом, кажется. Трепетные новообращенные девы то ли действительно велись, то ли просто смирялись, но пару сотен лет назад, когда мы виделись в последний раз, у него был небольшой гарем. А Тореадор и вовсе за ним до сих пор гоняется, хотя столько лет прошло. В общем, это какая-то тонкая и хитрая забава для благородных аристократов. – А почему ты дал Становление мне? Джонас, мысленно поздравив себя с удачной догадкой, отпивает еще крови из бокала, затягивая паузу. «Парень, я поделился с тобой проклятием, убившим и навсегда изуродовавшим тебя, потому, что твои навыки могут пригодиться нашей дружной семейке чудовищ» – правда всегда звучит в той или иной степени хреново. А конкретно эта правда звучит как полное дерьмо, но среди Носферату не принято врать друг другу, поэтому Джонас вновь пожимает плечами: – Я не отличаюсь особой оригинальностью. Польза, Нейл. Ты можешь быть полезен Носферату. Нейл ухмыляется во весь рот, полный широких треугольных акульих клыков, и рассматривает покрывшуюся чем-то вроде чешуи руку. – По-вашему, это повод обрекать людей на такое? – он демонстрирует Джонасу свое плечо: во время Становления плечевая кость и лопатка раздробились. Срослись потом, конечно, но из самого плечевого сустава теперь торчат желтоватые осколки, время от времени превращающие плечо Нейла в кровавое месиво. – Поверь, могло быть и хуже, – неонат скептично изгибает бровь; в его взгляде читается вызов, но Джонас предпочитает просто не реагировать на такие вещи – Нейл слишком молод и нагл, чтобы подобное могло расцениваться как настоящая провокация. – Расслабься. Быть Носферату не так уж плохо, – Джонас отталкивается от стены почти лишенной кожи ногой. Гамак послушно начинает качаться, и кровь из бокала все-таки проливается на пол. – Знаю, – Нейл с любопытством рассматривает деловитых крыс, сбежавшихся на запах крови. Обнаружив, что она принадлежит человеку, а не кому-то из их не-мертвых хозяев, они безразлично разбегаются в разные стороны. – Зато не понимаю, почему мы все время прячемся. То есть, мы же вроде как довольно крутые парни, разве нет? – О, какой самоуверенный и радикально настроенный птенец! – голос раздается прямо из-за плеча Нейла. Джонас, хихикая, смотрит, как его дитя испуганно подскакивает и, обернувшись, разве что не удирает в другой конец зала. Сам он узнал о появлении одного из гостей еще минут пять назад, но не мог отказать себе в удовольствии лицезреть традиционное для таких собраний шоу. Обладатель голоса – высокий Носферату с серой кожей и большими красными, как у крыс-альбиносов, глазами – отходит на пару шагов, вскидывая руки с неестественно длинными узловатыми: – О, я не хотел вас напугать! Покорнейше прошу прощения, я не ожидал, что мое появление может вызвать такую реакцию... – гость сцепляет пальцы в нервозном жесте. Джонасу знает этого Носферату и даже удосуживается спрыгнуть с гамака, чтобы поприветствовать его: – Александр! – он обнажает в дружелюбной улыбке два почти ровных ряда тонких полуторадюймовых клыков. – Не ожидал увидеть тебя на моей маленькой вечеринке. Ты вроде бы никогда не увлекался играми, включающими в себя воровство и шантаж, – Джонас открывает небольшой переносной холодильник, украденный специально для этого собрания, и достает пакет с кровью. – Джонас, рад тебя видеть, – Александр с улыбкой принимает угощение. – С твоего позволения, я здесь не для того, чтобы поучаствовать в аранта-шадур. Мой путь проходил через этот город, и, услышав о собрании, решил заглянуть… Если ты не против, конечно, – он ведет плечом и вопросительно смотрит на Джонаса. – Я тебя умоляю, – беззаботно фыркает тот. – Нейл, тебе сегодня выпала честь познакомиться с одним из уважаемых членов нашего клана. Это Александр Руксард, академик Носферату. Если когда-нибудь заинтересуешься историей своей новой семьи – а тебе придется это сделать – обращаться лучше именно к нему. Александр, это Нейл, мой птенец, как ты уже понял. Нейл натянуто улыбается и явно чувствует себя неловко. Джонас хлопает его по плечу в знак поддержки: Нейл постоянно храбрится и делает вид, что он тот-самый-чертовски-крутой-вампир-из-ужастиков, и такая паника при виде собственного сородича для него – явный провал. – Рад познакомиться с вами, Нейл. Еще раз прошу прощения за столь внезапное появление, – Александр протягивает неонату руку и часто-часто моргает правым глазом – тем, на котором вообще есть веко. Левый глаз у него находится на несколько сантиметров ниже, чем правый, и создается впечатление, что одна половина лица Александра просто медленно стекает вниз. Все это поначалу пугало и Джонаса, поэтому сейчас он прекрасно понимает свое дитя. – Что вы, это, кажется, я должен извиняться… Я не хотел… То есть, это не из-за вашей внешности… Эм, просто было слишком неожиданно… – Не сумев подобрать слова, Нейл просто замолкает и под тихий смешок Джонаса пожимает руку Александра. – Приятно познакомиться, да. Из прохода доносится фырканье. – Ну конечно, не из-за внешности. Парень, мы – Носферату, мы все выглядим отвратительно. Пугаться друг друга – это нормально. Глаза бы мои вас не видели, – он издает звук, который при наличии фантазии можно принять за смех. – После собраний спать невозможно… – Как ты в зеркало-то на себя смотришься в таком случае, – хмыкает Джонас. – А я и не смотрюсь, – снова смех. Носферату, чье имя давно забыто и которого сейчас все зовут просто Уилл, не узнать невозможно. Он передвигается, опираясь на руки, а горб у него на спине похож на дикого зверя, вцепившегося в позвоночник. Джонас не раз слышал, что эта хреновина шевелится и, когда Уилл ввязывается в очередную драку, умеет здорово кусать врагов. Вслед за Уиллом подтянулись и остальные: еще несколько старейшин – некоторые со своими птенцами, – целый выводок неонатов, желающих испытать себя, и те Носферату, которые традиционно не пропускали почти ни одной «охоты за мусором». Когда все, наконец, в сборе, Джонас усаживается поудобнее на своем гамаке и торжественно провозглашает: – Итак, братья и сестры, как вы все знаете, мы собрались здесь, чтобы сыграть в аранта-шадур. Пожалуй, мне стоит вкратце разъяснить правила для наших птенцов. Аранта-шадур, или «охота за мусором», – традиционное развлечение нашего клана. Вот уже несколько столетий все желающие могут собраться вместе, чтобы показать другим свои умения и просто повеселиться. Правила достаточно просты: мы составляем список вещей, которые дороги вампирам из города, в котором проводится игра. Ваша задача заключается в том, чтобы украсть эти вещи. Именно украсть, дамы и господа. Никаких убийств, шумных грабежей и прочей самодеятельности – не стоит подставлять весь клан. В конце концов, нас и так подозревают в разных не слишком приятных вещах, – замечает Джонас не без гордости: в конце концов, он лично ответственен за некоторые из этих «не слишком приятных вещей». – Более того, в конце игры все украденное нужно будет вернуть законным обладателям, точнее, просто на те места, откуда вы их возьмете. Как видите, сейчас это все звучит довольно просто – самой интересной частью, уверяю вас, будет сам процесс. Итак, если у вас нет никаких вопросов… Джонас обводит взглядом публику. Носферату, собравшиеся вместе, всегда выглядят очень впечатляюще: едва ли где-то еще можно увидеть такое разнообразие уродств и мутаций. При одном на всех проклятии найти двух одинаковых Носферату практически невозможно, и Джонас не устает удивляться этому. Равно как и тому, насколько обманчивой бывает внешность Носферату. Взять хоть Уилла: несмотря на кажущуюся неуклюжесть, он, несомненно, один из самых свирепых воинов, которых только доводилось встречать Джонасу. Или сидящая рядом с ним леди Абигайл. Та вообще на первый взгляд кажется ребенком: невысокая, тощая и нескладная, она выглядит как ходячее пособие по анатомии. Впрочем, по меркам Носферату она считается едва ли не симпатичной, несмотря даже на прозрачную в прямом смысле слова кожу и копошащихся в незаживающих ранах червей. Да и в общении она очень тиха и всегда безукоризненно вежлива – прозвище «леди» ей дали не просто так. Однажды Джонас увидел, как леди Абигайл разорвала пополам Бруджу раза в три крупнее нее. Впрочем, уродство Носферату часто скрывает не только силу, но и ум: Александр едва ли походит на одного из самых образованных историков клана, да и сам Джонас, пожалуй, больше похож на рептилию, чем на известного вора и шпиона. Задумавшись, он не сразу замечает, что пауза как-то слишком затянулась. По привычке раскачав гамак, Джонас закидывает ногу на ногу и продолжает говорить: – Раз правила ясны, можно переходить непосредственно к нашим драгоценным лотам. Первой на этом чудесном аукционе сегодня разыгрывается скульптура Триши Кляйн, пару дней назад доставленная к Жаклин Вуд, одной из местных Тореадор. Жаклин держит у себя целую коллекцию всяких скульптур, но с этой вы точно не промахнетесь: она охраняется лучше всех. По моим данным, – Джонас берет бумаги, до этого сиротливо лежавшие в гамаке, и сверяется с ними, – она ждала ее несколько месяцев и в честь получения даже собирается устроить вечеринку. Пф, как будто Тореадорам нужен повод для того, чтобы устроить вечеринку. В любом случае, ее гуль то ли присматривает за скульптурой, то ли поклоняется ей… в общем, постоянно крутится где-то рядом, так что не промахнетесь. Там какая-то сидящая обнаженная дева с, – Джонас быстро считает количество голов, – пятью, видимо, головами. Они там одна на другой. Итак? – Мы возьмемся за это, – голос подает лидер выводка неонатов. Остальные согласно кивают: эти явно участвуют в собраниях Носферату впервые, и потому держатся особняком и переговариваются в основном между собой. Джонас кивает: раздавать сложные задания выводкам новообращенных – традиция этой игры. В конце концов, юные дарования должны как-то проявлять свои таланты. Обведя взглядом остальных участников аранта-шадур и не услышав никаких возражений, Джонас улыбается: – Искренне надеюсь, что вы справитесь. Развлекайтесь. Адрес и все остальное сообщу чуть позже. Что ж, мы продолжаем наш аукцион, и лот номер два – перстень Тереса Миллера, старейшины Вентру. Тоже задача не из легких, потому что господин Миллер последние тридцать лет страдает манией преследования. Не то чтобы совсем безосновательно, но… Как бы там ни было, охрана у него в особняке весьма солидная. Перстень этот – предмет его особой гордости, фамильная ценность… Раздача заданий, как обычно и бывает, занимает добрых несколько часов: Носферату втягиваются в обсуждение предметов, их хозяев и всех последних событий; начинаются – и стараниями Джонаса и Александра быстро угасают – споры о том, кому достанутся лакомые кусочки вроде расшитого драгоценными камнями вечернего платья эксцентричной Вентру или полной человеческих глаз банки, столь бережно хранимой местным Малкавианом. К рассвету список предметов заканчивается – роздано, по обыкновению, несколько десятков, и Носферату предвкушают очень веселую ночь. Джонас, лениво отбросив больше не нужные бумаги в сторону, загадочно улыбается: – У нас есть еще один чудесный лот. Как вы наверняка знаете, в нашем уютном городе уже две недели как гостят господа из Общества Леопольда. Эта новость заставляет участников аранта-шадур замолчать и обратить все внимание на Джонаса. Некоторые знают об охотниках, посетивших город: многие Носферату предпочитают следить за их передвижениями и активностью; неонаты же, не столь сведущие в этих вопросах, рассеянно и настороженно переглядываются. Почти каждый Сир считает своим долгом рассказать детям о том, какие опасности поджидают их в новой жизни, и охотники, конечно, являются одной из них . Вампир, недооценивающий возможности смертных, рискует закончить свою бессмертную жизнь очень плохо. Или не закончить: по слухам, охотники в последнее время стали разбираться в пытках гораздо лучше. Благодарить за это стоит лишь одну особу – Ингрид Байер, нынешнюю главу Общества Леопольда и, пожалуй, единственную смертную, с которой Джонас боится встретиться лицом к лицу. – Да. Их немного, и они – слава каким-нибудь высшим силам – ведут себя довольно смирно. Но мне стало известно, что с собой они привезли некий амулет, созданный феями. Да-да, любезные неонаты, – Джонас лениво машет рукой, услышав целый хор шепотков, – феи действительно существуют. Но сейчас это не важно. Амулет, как вы понимаете, весьма любопытная штука, хоть я и не знаю его назначения, – конец фразы Джонас произносит несколько тише. Громкий смех Уилла заглушает все. – Джонас, ты совсем рехнулся. Стащить непонятный артефакт фей у этих ублюдков-фанатиков? Я даже не знаю, какая часть твоего плана звучит хреновее. – Ну, Уилл, это же весело! – Джонас всплескивает руками. – В конце концов, что наша тоскливая бессмертная жизнь без риска? Да и тем более, это же артефакт фей. Неужели не любопытно? – Мне дорога моя тоскливая бессмертная жизнь. И моя шкура, какой бы уродливой она ни была, – Уилл пожимает плечами. – Но я пожму руку тому, кто подпишется на это дерьмо. – Ну, теперь-то точно никто не согласится, – фыркает Джонас. – Итак, дамы и господа? Маленькое славное приключение, рассказами о котором можно будет кичиться ближайшие десять-двадцать лет? Артефакт фей в подарок? Мы немного нарушим традиции и не станем возвращать артефакт охотникам. Едва ли они сами знают, что с ним делать, – он старательно не упоминает о том, что случится с тем, кто согласится на это и попадется на воровстве. – Я, – внезапно подает голос Нейл. Джонас замолкает. Он рассказывал ему об охотниках, да и не только о них, но Нейл всегда относился к опасности легкомысленно. Полученные после Становления силы все еще пьянят его; как и многие неонаты, он полагает, что действительно бессмертен. Джонасу стоило бы догадаться, что его дитя захочет доказать свое бессмертие перед всеми. – Ты уверен, птенчик? – скептично спрашивает Уилл. – Это не просто опасно. Это дохрена опасно, опаснее всего, что происходило в твоей короткой счастливой жизни. – Джонас рассказывал мне об этом Обществе Леопольда, – Нейл выглядит очень спокойным. Отчасти Джонас даже гордится им. – Так что я примерно представляю… – Нихера ты не представляешь, птенец, – Уилл кажется раздраженным. – Невозможно словами описать то, что сейчас творят эти отморозки… – Если вы не против, я хотел бы вмешаться в разговор, – Александр прерывает Уилла, и, сцепив руки, продолжает. – Как говорил Теренций, fortes fortuna adjuvat. Но сейчас я, пожалуй, соглашусь с Уиллом. Ваша смелость похвальна, но я хотел бы процитировать еще и Цицерона: «Fortes non modo fortuna adjuvat, ut est in vetere proverbio, sed multo magis ratio». Не стоит так рисковать лишь ради того, чтобы доказать… – Я благодарен вам всем за ваши мнения, но все-таки хочу попробовать, – Нейл гордо вскидывает голову. Джонас думает, что воспитание – явно не самая сильная его сторона, но вслух произносит другое. – Хорошо. Не в наших традициях отговаривать неонатов, если они хотят принять участие в аранта-шадур. Игра начнется следующей ночью. Притихшие Носферату начинают расходиться. Многие просто исчезают в воздухе и удаляются в известном им одном направлении, некоторые задерживаются, чтобы пообщаться с кем-нибудь еще, кто-то из неонатов подходит к Нейлу, чтобы пожелать удачи. Джонас задумчиво смотрит на своих сородичей и думает о том, где он мог так промахнуться. Когда в зале остаются лишь леди Абигайл и Александр, оживленно обсуждающие вопрос о том, какие виды грибов лучше приживаются в подземных царствах Носферату, Джонас подходит к необычно тихому Нейлу и кладет руку ему на плечо: – Подойди чуть позже. Расскажу про охотников подробнее. *** Нейл не понимает, почему его поступок вызвал такой переполох. Да, Джонас несколько раз рассказывал о том, почему фанатики так опасны, рассказывал про истинную веру, опасную для не-мертвых. Но они, в конце концов, просто смертные – их можно обмануть, повлиять на них или просто убить. Почему все так отговаривали его? Иногда Нейлу кажется, что старые вампиры боятся каждой тени, потому что слишком привыкли к комфорту и относительной безопасности, просто закоснели в этом скучном покое. Носферату живут в канализациях, подземельях и разрушенных домах, хотя умеют скрывать свою внешность этой вампирской магией, которую Джонас называет «дисциплинами» – может быть, потому что они боятся что-то менять? Да и сами эти «подземные царства» – довольно странная штука, еще одна загадка для понимания Нейла. Ну ладно, Носферату живут в канализации. Но это же, черт возьми, вампиры, которые умеют становиться невидимыми и не знают себе равных в воровстве и шпионаже, так почему бы не обустроить свои царства с комфортом? Но нет; Нейл осматривает свою комнату: вокруг холодные бетонные стены, на полу валяется пара матрасов, в которых живут в основном крысы и насекомые, у шкафа не хватает дверки, а стол выглядит так, будто ему уже несколько сотен лет. Конечно, можно было бы считать его антиквариатом, но он для этого слишком раздолбанный. И такое повсюду. Джонас чаще всего носит какие-то лохмотья вместо одежды, хотя Нейл однажды видел его в костюме, пьет кровь из бокала с отбитой ножкой и на все вопросы о том, почему они живут именно так, отвечает, мол, это такая «эстетика социального дна», а все эти крутые роскошные вещи – тлен. Зато у них полно различной техники – и новой, и старой: по полу вьются змеи проводов, на стенах развешаны плазменные большие плазменные экраны, постоянно передающие картинки с нескольких десятков камер наблюдения, а на опасно раскачивающихся столах стоят ноутбуки. Это не так уж удивительно, учитывая, что Носферату нечасто общаются лицом к лицу. Да и эта их клановая виртуальная сеть – ШрекНЕТ – явно требует наличия всяких чудес современных компьютерных технологий. Сама сеть, по мнению Нейла, – абсолютно потрясающая штука; он боится даже представить, сколько всяких темных секретов хранится там. Вообще, быть Носферату – действительно не так плохо, думает он, пока идет к Джонасу. Да и внешность – не столь большая плата за возможности, которые Нейл получил после смерти; в конце концов, он и при жизни не был таким уж красавчиком. Да, теперь его лицо выглядит так, словно его прокрутили через мясорубку, а потом слепили заново, но какое это имеет значение, если он может создавать иллюзию абсолютно любой внешности? Словом, новая жизнь Нейла полна вопросов и недоумения. Очередной вопрос находится сейчас прямо перед ним: Носферату, при всем своем цинизме и показной жестокости, бывают крайне милосердными. Иллюстрация к этому тезису сейчас сидит прямо перед Нейлом на краю бассейна, заполненного мутно-зеленой цветущей водой, и смотрит, как кровь из разрезанной от кисти до локтя руки стекает вниз. Джонас всегда становится медитативным и задумчивым, когда кормит этих тварей. – Сложно поверить в то, что нам с тобой на самом деле еще повезло, а? Из бассейна высовывается одна из тварей: этакий комок плоти с пастью и воспаленными, гноящимися глазами. Существо показывается всего на пару секунд, но этого достаточно, чтобы рассмотреть клубок сизоватых, покрытых тиной внутренностей, которые почему-то находятся снаружи и обвивают хилое, не способное самостоятельно передвигаться тело. В красных, подернутых пленкой глазах Нейл видит такую боль, которую, как он надеется, ему никогда не доведется почувствовать. – Почему ты их просто не убьешь? Джонас какое-то время молчит, и Нейл думает, что он, наверное, и без того не раз задавался этим вопросом. – Понятия не имею, Нейл. Просто, – запинается, заметив, что еще одно из этих существ на секунду выныривает, чтобы успеть подхватить каплю крови еще в полете; у этого и вовсе два рта, и какой-то покрытый слизью мешок с внутренностями вместо тела, – они тоже Носферату. Им просто не повезло пережить Становление – нежизнеспособные обычно умирают. А эти почему-то выжили. Мы с тобой тоже могли оказаться там. Нейл садится рядом с Джонасом, подбирает с пола ржавый нож и расковыривает чешую на ладони. Она режется очень плохо, топорщится и обнажает кусочки сероватого мяса; Нейлу в каком-то смысле даже повезло с этой новой естественной защитой. В конце концов, терпение Нейла побеждает, и из его ладони тонким ручейком течет кровь; он протягивает руку к бассейну. Кормление этих созданий – этакая круговая порука Носферату: занимаются этим не только хозяева убежища, но и гости. Нейл считает, что это такой специфический ритуал, напоминающий каждому из них о том, что они не более чем мертвые чудовища. – Почему ты так уверен, что я не смогу достать этот амулет? – Я не уверен. Я просто не хочу этого, - Джонас раскрывает ноутбук, лежащий рядом с ним. – Если они тебя поймают – не факт, что я смогу тебя вытащить. Со сменой руководства они будто с цепи сорвались, – открывает текстовый файл и ставит ноутбук между собой и Нейлом так, чтобы они оба могли видеть экран. – Предыдущий Верховный Инквизитор… ох, не думал, что когда-нибудь скажу это, но по сравнению с нынешней фурией он был просто милашкой. Амелио Карпаччио. Он запрещал пытки, считал, что мучить нас – плохо, потому что мы вроде как мертвые и несчастные, и вообще был относительно великодушным для инквизитора человеком. Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается – закончился и Карпаччио, – Нейл видит имена, события и даты; судя по всему, какая-то хроника событий. – На смену ему пришла сумасшедшая госпожа Ингрид Байер, и вот как раз с ее верным псом ты и будешь иметь дело. Освальдо Хайме, – Джонас показывает Нейлу фотографию. Освальдо мог выглядеть как абсолютно обыкновенный мужчина лет тридцати пяти-сорока, если бы не длинный вертикальный шрам, перечерчивающий всю правую половину лица от лба до подбородка, и не количество крестов. Они почти повсюду: на шее, на плаще – кажется, даже пуговицы выполнены в виде маленьких крестов.. На его руку намотаны четки, с которых, естественно, свисает еще один крест. – Этот парень выглядит так, будто его из анимешки какой-то выпустили, – Нейл с сомнением рассматривает фото. – Не стоит обманываться, – Джонас ухмыляется, клацая почерневшим когтем по клавиатуре, – он убил целую кучу вампиров. Вернее, я надеюсь, что он их убил: этот парень просто помешан на пытках и садизме. Сейчас он здесь с парой каких-то прихвостней рангом поменьше, у них вроде как плановая зачистка, хотя жертв пока не было. Обосновались они в заброшенном складе возле химического завода. Понятия не имею, что там с охраной – едва ли они ожидают, что кто-то додумается прийти к ним… Нейл, твою мать. Ты уверен? – Абсолютно. Они могут видеть меня, когда я скрыт Затемнением? – Понятия не имею. По идее, их должны как-то дрессировать, чтобы они различали все эти вещи, но как все это работает… Когда Верховным Инквизитором был Карпаччио, мы хотя бы примерно знали, что происходит в Обществе: инквизиторы тоже люди, их можно подкупить… или шантажировать, – Джонас лениво проматывает документ, в котором отдельным списком идут какие-то имена и фамилии. Нейл почти уверен, что все эти люди сотрудничали с Носферату или с вампирами в целом. – К сожалению, сейчас все эти чудесные смертные или мертвы, или запуганы до полусмерти, – резко захлопывает ноутбук. – Не знаю, что тебе еще рассказать. Запахнет жареным – беги. К черту амулет, к черту игру, все к черту. Лучше просто вернись живым. Нейл ухмыляется: – Ну, живым я не вернусь точно… – Ты понял, что я имею в виду, – Джонас встает и протягивает руку Нейлу. Тот, приняв ее, встает следом и чувствует, как ему в ногу тыкается что-то мягкое и мокрое. Джонас широко улыбается: – Мэтт, приятель, кого ты принес нам сегодня? Мэтт – ручной аллигатор Джонаса, и это, пожалуй, единственная его страсть, которую полностью разделяет Нейл. Хотя Мэтта можно смело назвать всеобщим любимцем всех Носферату в этом городе. Ручные аллигаторы – достаточно большая редкость; сделать из них гулей довольно просто, однако полноценные дрессировка и обучение обычно занимают годы. Но все усилия окупаются с лихвой, и Мэтт – лучший тому пример. Нейл уверен, что мог бы играть с этой зверюгой на равных в шахматы или покер, если бы лапы аллигатора были приспособлены хоть к чему-нибудь, кроме передвижения. Зато Мэтт всегда очень внимательно слушает, когда Нейл читает ему вслух учебники по анатомии. И – Нейл абсолютно уверен – запоминает; во всяком случае, аллигатор стал убивать заметно аккуратнее и быстрее. А еще Мэтт имеет привычку очень трогательно высказывать свою привязанность к Джонасу и Нейлу. Вот и сейчас «что-то мягкое и мокрое» оказалось вырванной из плеча человеческой рукой: Джонас выпускает Мэтта гулять по верхним уровням канализации, и аллигатор часто приносит оттуда чьи-нибудь конечности или – редко, но все же – даже еще живых людей почти целиком. Нейл еще только учится общаться с животными, но даже его способностей хватает на то, чтобы понять: Мэтт не просто хвастается добычей, но и делится ею с хозяевами, преследуя самые благородные цели. – Мэтт, хороший мальчик, – Нейл садится рядом с ним и гладит аллигатора по вытянутой морде. Тот мгновенно отпускает откушенную руку и подталкивает ее к Нейлу; на месте разрыва виднеются мышцы и осколки раздробленной плечевой кости. Кровь медленно заливает пол, и Нейл бросает вопросительный взгляд на Джонаса. Тот кивает, и он кидает конечность в бассейн. Зеленоватая вода на несколько секунд темнеет, приобретая какой-то мутный бурый оттенок, а потом существа, обитающие в бассейне, жадно набрасываются на пищу. Гонимые инстинктивным стремлением выжить, они копошатся, пихают друг друга своими хилыми, деформированными телами и пронзительно пищат, будто слепые котята. Нейл отворачивается и замечает, что Мэтт тоже смотрит на происходящее с недоумением. – Ты все-таки чертовски умный парень, – он еще раз мимолетно гладит аллигатора по голове, встает и понимает, что Джонас куда-то пропал. Не то чтобы это было слишком уж удивительно – его Сир уходит и приходит, когда хочет, а привычка пользоваться Затемнением по поводу и без просто добавляет в его перемещения элегантный элемент внезапности. Нейл бросает взгляд на один из экранов. До рассвета примерно час, и идти куда-либо сегодня уже совершенно бессмысленно, а искать информацию об охотниках ему не хочется. Вернее, он не видит никакого смысла: Нейл так и не проникся рассказами об озверевших смертных, разрывающих не-мертвых на части голыми руками, – он просто отказывается верить в то, что какой-то обвешанный крестами престарелый фанатик действительно может сделать что-то серьезное. Поэтому он, решив провести остаток ночи с пользой, просто обращается к аллигатору: – Пойдем, приятель, почитаю тебе что-нибудь. Мэтт, цокая когтями по полу, с довольным видом следует за Нейлом, когда тот уходит в библиотеку Джонаса. *** Нейл стоит в сотне метров от склада, прислонившись плечом к стене какого-то дома, и рассматривает свою цель. Мимо проходит не слишком трезвая компания, и он дружелюбно улыбается им. Сегодня Нейл выглядит как Саша Ринг. Во время своих вылазок на поверхность он каждый раз берет себе внешность какого-нибудь не слишком известного актера или музыканта, и, если на его пути встречается кто-то, кто узнает его новое амплуа, загадочно улыбается и иногда даже раздает фальшивые автографы. Но сейчас два часа ночи, и едва ли кто-нибудь может оценить его хобби по достоинству, поэтому Нейл, наконец, решается приблизиться к своей цели. Вчера в нем определенно было больше решимости. Не то чтобы он резко поменял свое мнение об охотниках и их способностях, просто каждый Носферату, сразу после заката отправившийся на игру, счел своим долгом подойти к Нейлу и пожелать ему удачи. Уилл даже сдержал обещание и пожал Нейлу руку, сопроводив все это словами о том, что парень он, конечно, больной на голову, но в этом есть что-то, достойное восхищения. И вот теперь Нейл чувствует себя так, будто с ним попрощались навечно, будто эти фразы были какой-то вампирской заупокойной молитвой, а ближе к рассвету все снова соберутся, чтобы помянуть Нейла бокалом-другим свежей крови. В конце концов, он заставляет себя пойти к складу, потому что есть лишь одна вещь, которая звучит еще хуже, чем попасться охотникам: сбежать, даже не попытавшись. Склад встречает его подозрительной тишиной, и уже на подходе Нейл предпочитает скрыть себя Затемнением. Покров невидимости успокаивает и придает уверенности, даже при условии, что охотники действительно могут обнаружить его. Возле самого склада нет ни души; ворота, ведущие внутрь, чуть приоткрыты – как раз так, чтобы внутрь можно было вползти. Первый этаж склада пуст, если не считать груды каких-то картонных ящиков, а вот со второго этажа слышны голоса, и Нейл направляется туда. Он двигается вдоль стены, пытаясь на ходу разобрать слова, и уже подходя к дверному проему, слышит: «Et si ambulavero in valle mortis, non timebo malum quoniam tu mecum es». Нейл узнает этот псалом – в конце концов, он рос в набожной католической семье и не раз читал Библию, но сейчас эти слова кажутся дурным предзнаменованием. В глазах охотника на вампиров злом могут быть только вампиры. Нейл предельно осторожно проходит к дверному проему и заглядывает внутрь. В первую секунду ему кажется, что этот пустой проем разделяет реальный мир и Ад. В комнате находятся трое: Освальдо Хайме, еще один охотник – явно помощник, он просто стоит, сцепив руки за спиной и внимательно наблюдая за старшим охотником, – и скованный вампир. Нейл не узнает несчастного, но достаточно одного взгляда на происходящее, чтобы его разум захлестнуло осознание того, какой он идиот. На мгновение, отодвинувшись от прохода в попытке хоть как-то уложить происходящее в своей голове, Нейл решает, что нужно уходить прямо сейчас. Но какая-то часть его отчаянно настаивает на том, что охотники не заметили его, а это значит, что они все-таки не видят и не чувствуют его присутствия. И этот явно нездоровый голос в голове продолжает шептать, что можно попробовать утащить амулет, ведь это же история на миллион баксов. История, которая сделает его, Нейла, не просто крутым мертвым монстром, а этаким удачливым любителем приключений с репутацией и клевой историей, которую Носферату будут пересказывать друг другу, сидя в своих унылых канализациях. Нейл на секунду закрывает глаза и представляет себе лица Джонаса, Уилла, Александра и всех остальных, когда он вернется с амулетом, и это решает все. В следующее же мгновение он снова заглядывает в комнату, пытаясь найти взглядом что-нибудь, похожее на амулет. Нейл видит проход в следующую комнату, но там очень темно, и он не может ничего разобрать. А эта комната чем-то напоминает ему родную канализацию: голые стены, покрытые обоями в какой-то мелкий синий цветочек, пара обшарпанных столов и несколько стульев. Но Освальдо явно попытался передать чарующую атмосферу жизни охотника на вампиров в деталях интерьера. Первое, на что натыкается его взгляд, – лошадиная голова. Отрезанная лошадиная голова, белая с сероватым оттенком, которая лежит прямо на столе и смотрит на него своими большими грустными мертвыми глазами. Еще две висят на стене, и, как догадывается Нейл, это тоже не чучела; во всяком случае, шея лежащей головы заканчивается ровным срезом, и он может видеть мясо и перерубленную кость. Нейл косится на охотников, но те, кажется, слишком заняты своей жертвой, и он осторожно высовывается из-за прохода, пытаясь охватить взглядом всю комнату. Голов на стене оказывается не две, а три – белая, рыжая и вороная, и Нейл понимает, что четвертую просто пытаются выдать за «коня бледного». Это не отменяет странности всей картины в целом, но придает ей хоть какой-нибудь смысл. Почему-то лошадиные головы пугают Нейла больше, чем пытки: если ты охотник на вампиров, насилие по отношению к этим самым вампиром вполне логично, но, черт возьми, причем тут вообще лошади? Освальдо воображает себя одним из всадников Апокалипсиса? Нейл быстро перебегает к другой стороне прохода, открывая себе вид на другую часть комнаты. Там еще один стол, заваленный осиновыми кольями – о, ему это очень не нравится, – ножами и бутылками с малопонятным содержимым. И – вуаля! – на этом же столе лежит вещь, которую Нейл спокойно может назвать амулетом, сделанным феями: причудливый кулон в виде ярко-синего камня, увитого металлическими лозами, на длинной сияющей цепочке серебряного цвета. Судя по тому, что он лежит на столе так сиротливо, Освальдо не слишком интересуется артефактами. Или просто не интересуется ими тогда, когда у него есть, кого пытать. Нейл очень не хочет смотреть в центр комнаты, но ему приходится. Вампир, прикованный к железному стулу, обмотан тяжелой толстой цепью. Нейл с удивлением отмечает, что никакого кола в сердце нет. Освальдо же выглядит точь-в-точь как на фотографии, которую показывал ему Джонас, вплоть до одежды. Его лицо перекошено злобой и ненавистью, а глаза фанатично сверкают – кажется, Нейл успел если не на начало представления, то на самый разгар точно. – Я повторяю еще раз, – у Освальдо на удивление негромкий и ровный голос. – Ты все еще можешь заработать свое право на быструю, безболезненную смерть. Не отрицай: вы, мертвые выродки, сбиваетесь в стаи. Ты знаешь, где можно найти остальных. Прикованный вампир почему-то молчит, просто смотрит исподлобья – Нейл не хочет знать, сколько этот несчастный сидит здесь. Освальдо вдруг успокаивается: ни предвкушающей улыбки, ни блеска в глазах, – и, наугад взяв один из ножей, подходит к своей жертве. Сдвинув цепь вниз, он аккуратно распарывает тонкую ткань рубашки, в которую одет вампир, и проводит лезвием короткую черту на белой коже; жертва лишь стискивает зубы и закрывает глаза. Потом еще и еще – Нейл не может разобрать все манипуляции Освальдо, но выглядит это хреново. Он понимает, что сделал охотник только тогда, когда тот отходит на пару шагов назад, любуясь своей работой; в руках у Освальдо – аккуратно вырезанный кусок кожи вампира в виде ровного латинского креста. Охотник отходит в сторону, рассматривая результат своей работы и пачкаясь в чужой крови, и Нейл видит прикованного вампира. Глаза его все еще закрыты, а на груди с правой стороны – кровавая дыра. Алые ручейки стекают вниз и смывают очертания креста; присмотревшись, Нейл видит светлые пятна ребер. Насмотревшись, Освальдо равнодушно отбрасывает лоскут кожи в сторону, а потом снимает с руки четки и аккуратно укладывает их на стол. – Чудовища. Само ваше существование противно Господу, – на самом деле, думает Нейл, Освальдо выглядит жутко, несмотря на свой нелепый прикид. Он не маньяк и не психопат, помешанный на садизме, нет, он больше похож на мясника. Но, что еще хуже, он абсолютно уверен: все, что он делает – правильно и хорошо. Освальдо Хайме надевает медицинские перчатки и берет какую-то непрозрачную бутыль без этикетки. Нейл переводит взгляд на вампира: тот так и сидит, закрыв глаза и опустив голову, будто пытаясь отрешиться от происходящего. Охотник неспешно подходит к своей жертве, откручивая крышку бутылки. Оказавшись почти возле него, он берет крышку в свободную руку и осторожно начинает лить прозрачную жидкость на правое плечо вампира. Жертва запрокидывает голову и протяжно воет, и Нейл инстинктивно отшатывается: плоть вампира пузырится и с шипением словно стекает вниз вместе с кислотой. Через несколько секунд плечо, рука и грудь вампира превращаются в сплошную рану: кожа и мышцы плавятся, обнажая суставы и кости. Вампир бьется, пытаясь вырваться, но безуспешно: Освальдо отводит бутылку в сторону и смотрит на обнаженную плоть, словно сползающую со скелета. Вампир не перестает выть. Нейл думает, что должен что-то сделать, как-то помочь, но от страха не может даже сдвинуться с места. – Ты все еще можешь прекратить это, – вкрадчиво произносит охотник, закрывая бутылку, но вампир, захлебывающийся воем, едва ли слышит его слова. – Такие твари, как ты, могут восстанавливаться после самых страшных ран. Я даже позволю тебе сделать это, дам тебе крови… Вой переходит в глухой стон. – Хорошо, хорошо, я скажу, скажу, – бессвязно бормочет вампир, и Нейл не может обвинить его. – Жаклин Вуд, Терес Миллер, Роджер Эванс, Джонас, – Освальдо одобрительно кивает и перебивает вампира. – Некоторые имена мне знакомы. Мне будет очень приятно увидеться с их обладателями, поверь, – он отходит к столу, ставит бутыль с кислотой и берет вместо нее другую. – Нейл Грин, Каролина Аттвуд, – продолжает бормотать вампир, и Нейл вздрагивает, услышав свое имя. – Ты молодец. Ты, конечно, будешь гореть в Аду, но, возможно, когда-нибудь Господь смилостивится над тобой, простит твои грехи, ведь он добр. Он видит, что ты помог праведному делу, – Освальдо открывает новую бутыль и снова подходит к продолжающему бормотать вампиру. – Вэйланд Мэйси, Жаклин Вуд, Терес Миллер, – бормочет он, и, когда Освальдо обливает его бензином – Нейл мгновенно распознает жидкость по запаху – замолкает, а потом снова начинает глухо выть. – Да упокоится душа твоя с миром, – охотник достает из кармана плаща спички, поджигает одну и бросает к ногам жертвы. – Аминь, – произносит он, отходя. Вампир вспыхивает так ярко, что Нейл слепнет на несколько секунд, а когда зрение возвращается к нему, обнаруживает, что уже бежит вниз по лестнице, к выходу. Он не хочет чувствовать запах горящей плоти, не хочет видеть, как сгорает, обнажая мышцы, кожа, как она стекает по телу, у ног обращаясь в прах, как вслед за ней сгорает все остальное. У Нейла достаточно хорошее воображение, чтобы представить себе рассыпающийся скелет и вспыхивающие омертвевшие внутренности, облачком праха осыпающиеся на пол. Он сбегает вниз по лестнице и, как только затихает последний крик вампира, слышит голос второго охотника: – Освальдо, там еще один! – За мной! – это уже крик Освальдо. Нейл в панике бросается к выходу, проползает в щель между воротами и землей и вновь слышит голос Освальдо. – Он уходит, открывай ворота! Нейл без оглядки убегает со склада, надеясь, что всей его удачи хватит на то, чтобы удрать от охотников. *** Джонас сидит в кресле, задумчиво попивая кровь из бокала с отбитой ножкой. Сквозь пустой дверной проем ему очень хорошо видно вторую комнату склада. Иллюзия рассеялась: охотники, жертва и все эти чудесные детали интерьера просто исчезли, растворились в воздухе. Теперь вторая выглядит так же уныло, как та, в которой они сидели все это время. Улыбнувшись, он переводит взгляд на смуглого темноволосого мужчину в обветшалом темно-зеленом плаще и широкополой шляпе. Тагар – вампир из клана Равнос, и их с Джонасом связывает многолетняя дружба. Они познакомились лет триста назад, в Румынии, когда Джонас по просьбе своего Сира следил за некоторыми местными Цимисхе. По воле случая, ему довелось освободить Тагара из рук румынских вампиров, и с тех пор они время от времени общаются. Или обращаются друг к другу с просьбами: именно Тагар рассказал Джонасу об артефакте фей и охотниках, и любопытный Носферату не мог не заинтересоваться. Правда, все пошло не по плану: амулет пришлось доставать ему лично. Теперь Тагар лениво крутит в руках искомую вещь – невзрачный черный камень в простой оправе, висящий на тонкой стальной цепочке. И, конечно, когда после этого Джонас попросил его помочь с воспитанием юного Носферату, тот просто не смог ему отказать. И не только потому, что он любит хвастаться перед Джонасом своим талантом к созданию таких сложных иллюзий. – Что ж, друг мой, это было даже забавно. Надеюсь, я не перестарался со всем этим? – Тагар машет рукой в сторону комнаты, в которой еще пару минут назад происходило столь драматичное действо. – О, нет, лучше пусть сейчас испугается как следует. Хоть поймет, что мы не так уж бессмертны на самом деле. Я только одно не понял: к чему лошадиные головы? – Джонас с любопытством наклоняется вперед. – Друг мой, все очень просто. Человек, уничтожающий вампиров, не так уж страшен. Его поведение можно понять, как-то объяснить, – Тагар снова взмахивает рукой. – Человек же, отрубающий головы лошадям, – страшный человек, потому что поступкам его нет никакого логического объяснения, – заканчивает он, отсалютовав Джонасу бокалом. – Ладно, я спишу это на ваши цыганские заморочки, – фыркает Джонас. – Еще раз спасибо за помощь. – Всегда готов помочь другу, Джонас, – Тагар лучезарно улыбается, – тем более, это было несложно. – Да ладно тебе. Это было чудесное представление, – Джонас расслабленно откидывается на спинку кресла. Мэтт, лениво лежащий у ног Джонаса, недовольно мотает головой, когда его хозяин, закидывая ногу на ногу, задевает его. Перед аллигатором на полу лежит слегка обглоданная рука с намотанными на запястье четками, с которых свисает маленький серебряный крест.

@темы: ссылки, Масакрад

---

26.09.2012 в 17:02

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

fandom Vampire: The Masquerade 2012: Миди от NC-17 до NC-21:"Детка"

 

Название: Детка Автор: fandom Vampire: the Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: the Masquerade 2012 и анонимный доброжелатель Персонажи: f!антитрибу!малкавиан/m!Шантович Рейтинг: от NC-17(кинк) до NC-21 Категория: гет Жанр: крэк Размер: миди, 4177 слова Предупреждения: нон-кон, фемдом, футанари, клизма из крови, глум над беременностью и материнством Краткое содержание: Малкавианка, освоившая дисциплину Изменения, явилась мстить человеку, который её изнасиловал Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - миди "Детка" В соседней клетке стенала Натали. Держалась за прутья и раскачивалась взад-вперёд, подвывая. Не от отчаяния — голос её звучал тихо и задумчиво, словно под аккомпанемент ей лучше размышлялось. К этому фону привыкли все, даже раздражительные Бруха-охранники — и не ругались на неё в те минуты, когда спускались к клеткам, чтобы покормить запертых в них отступников Малкавиан. Шейла предпочитала другие простые развлечения. Она задирала футболку до подбородка и тыкала пальцем в живот, оставляя вмятины, которые могла затянуть, а могла оставить и щеголять чёрными провалами до тех пор, пока они ей не надоедят. — Детка... Что ты скажешь сегодня? — пробормотала она, разглаживая кожу на животе. Пауза. Затем, словно Шейла услышала ответ, доступный ей одной, она вскинула брови и вытаращила в изумлении глаза: — Хочешь прогуляться? Думаешь, пора? Ну что же… И куда тебя сводить? Она склонила голову набок, снова прислушиваясь к ответам, нахмурилась и очень серьёзно, даже скорбно покачала головой: — Детка, ты такая жестокая. Но я тебя не виню и сделаю всё, что ты захочешь. Шейла поправила футболку, тяжело поднялась и прижалась к решётке, состоявшей из тонких, с лучевую кость, вертикальных прутьев, расположенных на расстоянии в десять дюймов один от другого. Она высунула руку по плечо, но не остановилась, упершись в металл, а начала скользить следом, медленно сжимая тело, чтобы просочиться сквозь узкий промежуток, а по другую сторону клетки обретая прежнюю форму. Потребовалось всего несколько минут сосредоточенных усилий, чтобы оказаться снаружи. Обернувшись, она окинула взглядом Натали. Та, моргая, следила за манипуляциями соседки, но, видимо, не посчитала нужным прервать транс. Что же, значит, у неё нет никаких дел на воле: когда Шейла подошла к двери, ведущей из помещения с клетками в прочие комнаты убежища, Натали и не подумала просить о том, чтобы её выпустили из клетки. Слишком слабая, чтобы выбить дверь, Шейла вынуждена была задержаться, чтобы найти в мусоре, равномерным слоем покрывавшем пол, кусок проволоки и с его помощью подцепить засов с наружной стороны. На её счастье, между косяком и дверью оставалась широкая щель, достаточная для того, чтобы без труда орудовать проволокой. Пять минут спустя Шейла двинулась прочь, грохоча встреченными по пути коробками и роняя пустые бутылки. «Милая Натали, — подумала она, по потайному ходу выбравшись в заброшенный гараж, открыв очередную дверь (на этот раз запертую на засов изнутри, так что не понадобилось возиться с отпиранием и Шейла смогла без опаски выбросить ставшую ненужной проволоку) и оказавшись под открытым небом. — Она подарила мне свободу, она дала мне возможность научиться всему». Это было правдой. Ступая босыми ногами по гравию, лужам и торчавшему вдоль обочины бурьяну, Шейла вспоминала о первом месяце после укуса, который подарила ей Натали. Благодаря интуиции, во сто крат возросшей после смерти, сейчас она догадывалась, что для большей части сородичей самым особенным днём был день становления. Это могло значить только одно: у большей части сородичей не было такого сира — изобретательного, не ленивого, способного организовать быструю, интересную и насыщенную интеграцию в мир Шабаша. Всего за несколько дней, последовавших за становлением, Шейла научилась кое-чему, что редко оказывалось доступным детям Малкава — лепке плоти, дисциплине Извергов. Это умение позволило выбраться из клетки, и, откровенно говоря, у детки было на него ещё много планов. — Три-четыре-пять, я иду искать. Под ногами расползались гнилые осенние листья. В ту ночь, когда Шейлу посадили под замок, снег успел почти растаять. В проталинах показались набросанные за зиму окурки, пивные бутылки и использованные презервативы. Ей не пришло в голову подумать, минуло ли с тех пор несколько месяцев или несколько лет. Она больше не измеряла время в часах или ночах, куда больше для этого подходили случившиеся события, мысли, которые передумали Шабашиты вокруг, и случившиеся с деткой изменения. Пролезая сквозь дырку в дощатом заборе, Шейла засадила щепку под ноготь. Отстранённо наблюдая, как немеет палец и острая поначалу боль постепенно притупляется, она то и дело постукивала кончиком пальца по стенам домов, мимо которых проходила, чтобы послать по мёртвым нервам новый болевой импульс. — Зано-о-оза, заноза. Занто-о-оза, Зантоза, — промурлыкала она под нос. — Папочка, детка хочет с тобой познакомиться. Несколько ночей, которые Шейла не потрудилась сосчитать, ей пришлось провести на автозаправках. Девчонке в грязной футболке и в трусах с котятами, с животом на шестом месяце оказалось очень просто сделать так, чтобы её зазвали под крышу. А дальше, глядя в глаза очередному заправщику, Шейла умела устроиться очень быстро и очень комфортно. Такие милые, они норовили отмыть, завернуть в одеяло и напоить из дымящейся кружки, а один даже вытянул занозу. Это было настолько приятно, что она с удовольствием играла в беременную смертную девушку и только перед рассветом со всей доступной детям Малкава убедительностью объясняла, как именно надлежит о ней позаботиться. Шёл мелкий дождь, когда она добралась до пригородов Нью-Йорка. Сквозь капли на ресницах она осмотрела давно не используемую собачью будку, в которую пряталась от дождя — тогда тоже шёл дождь — после изнасилования. — А здесь ты провела свою первую ночь. Была тогда ещё совсем крошкой, одной-единственной клеточкой. Тут немного холодно и сыро, но не суди мамочку строго, у неё не было сил найти места получше. Зато теперь она самая сильная на свете и всегда тебя защитит. Шейла выкопала из грязи груду тряпья: одежду, надетую в тот день, и пару кроссовок, в которых шнурки переплелись с дождевыми червями. Именно здесь она сорвала с себя тряпьё, на которое не могла смотреть без подступающей тошноты, затолкала с глаз долой и голая побрела прочь, не боясь, потому что была уверена, что с ней не смогут сделать ничего более ужасного, чем уже сделали. И правда — тип, который подобрал её, сидящую на обочине, даже не попытался тронуть, только завернул в свою куртку и, уложив на заднем сиденье, погнал в ближайшую больницу. Такой славный. Она зарылась лицом в старую одежду и почувствовала едва уловимый запах своей, ещё смертной крови. Вместе с запахом вернулись отрывочные воспоминания о больнице, о проблемах со страховкой, о родственниках, с которыми пришлось связаться, чтобы оплатить лечение — и от которых она сбежала, не оставив адреса и выкинув телефон, как только врачи подлатали тело. Сверхчуткое обоняние, присущее некоторым сородичам, позволило уловить отголосок туалетной воды. Её передёрнуло, несмотря на истекшее время. Именно из-за этих духов она оказалась в психиатрической клинике: Шейла ехала в междугороднем автобусе, увозящем её подальше от родного города, а на промежуточной станции зашла какая-то шалава, вылившая на себя по меньшей мере флакон этой мерзости. Что случилось в автобусе, Шейла не запомнила. Следующее воспоминание касалось клиники, с фиксаторами для запястий и лодыжек и улыбающимся медбратом. А потом появилась Натали и всё стало другим. — Посмотри, детка, во что была одета мамочка, когда папочка сделал ей ребёночка. Шейла потеряла в тряпкам интерес и уронила их обратно в грязь. Огляделась, и сориентировавшись, повторила в обратном направлении путь, который проделала после того, как её вышвырнули в заросли крапивы. Сейчас, осенью, те кусты пожухли, и Шейла ласково их погладила: первые живые существа, которые прикоснулись к ней без желания обидеть. Оставалось пройти совсем немного — хотя в прошлом это «немного» показалось многомильной дорогой — и она оказалась перед незапертыми воротами в невысоком, хлипком, но аккуратном заборе. Только остановившись на пороге, она запрокинула голову и оглядела обычный загородный коттедж, чистенький, с подстриженным газоном, выкрашенный в солнечно-жёлтый цвет — не хуже соседних милых домиков. — Нравится, детка? Слышишь, как веселятся папочка и его друзья? А давай посмотрим! Ночь только начиналась, можно было не торопиться. Шейла встала под окном на цыпочки и заглянула в окно. Теперь, наслушавшись разговоров Шабашитов и задав кое-кому пару вопросов, она отлично знала, кому принадлежит весь сектор, и не удивилась представшему перед её взором зрелищу, которое могло бы вызвать вопросы у полиции: ведь от кого им было скрываться в таком месте? — Перед тем, как познакомить тебя с папочкой, я немного расскажу о его жизни. Ведь он так расстроится, если окажется, что ты ничегошеньки о нём не знаешь, а мы ведь совсем не хотим расстраивать папочку, правда? — нежно спросила она, поглаживая живот. — Он потомок аристократов, живших в Старом Свете, в Восточной Европе. Это очень-очень далеко, милая, за океаном. Он... не совсем обычный человек, потому что его предки часто пили кровь таких существ, как я, Натали и другие члены нашей семьи. Такие, как папочка, живут долго, как не могут жить остальные смертные, но, конечно, не так долго, как мы с тобой. Шейла прищурилась, наблюдая, как сидевшие вокруг стола мужчины тянулись к пепельнице, сделанной из человеческого черепа. — Папочка большой затейник, как и его друзья. Заметила, сколько в этом секторе славных чудных домиков? Это всё его родня, Шантовичи. Хорошо, когда семья живёт вместе, это так по-родственному. Здорово, правда, что им удаётся поддерживать посёлок в таком прелестном виде? В этом им помогают слуги. И чистят-моют, и газоны стригут, и стены красят. И общаются со скучными людьми — платят налоги и за электричество с водой, ездят за покупками, отвозят технику в сервис. Тебе неинтересны такие мелочи жизни? Правильно, и Шантовичам тоже неинтересно в это вникать. Для того слуги им и нужны, глупенькая ты моя. А вот с необычными смертными, которые знают толк в развлечениях и готовы заплатить за необычное зрелище или изощрённое удовольствие, Шантовичи имеют дело сами — да, эту привилегию они никому не уступят. Ты хочешь узнать, есть ли сегодня особые гости? Нет, никого. Я вижу, что сегодня единственные гости — это мы. Давай же поздороваемся! Живот, на шестом месяце ещё не слишком большой, не помешал Шейле запрыгнуть на подоконник, распахнуть приоткрытые оконные створки и с улыбкой шагнуть внутрь: — А вот и мы! На мгновение в комнате повисла тишина, тут же сменившаяся улюлюканьем и гоготом. Шейла приветливо помахала каждому из полудесятка мужчин, сидевших за столом. Они побросали шприцы и ложки, которые держали над свечой, и, ещё растерянные, принялись пялиться на полуголую девицу, впрыгнувшую к ним в логово. Шейлу интересовал только один. У неё не заняло много времени посмотреть в глаза каждому лишнему и пропеть особенный куплет, после которого жертва выбегала из дома, обхватив голову руками. Только один забился в ближайший угол и притих. — Теперь нам никто не помешает, — улыбнулась она. — Что ты ещё за блядь? — Как ты можешь ругаться? При нашем ребёночке? — Шейла положила руку на живот. — Так, — мужчина тяжёло поднялся, уронив стул. Бородатый, с жёсткими чёрными седеющими патлами, с красным ртом развратника, в пропахшей расстёгнутой рубашке, между краями которой проглядывал выпирающий волосатый живот. Пошатываясь, он обошёл стол, задев за край и чуть не опрокинув, и остановился перед Шейлой, опершись о стену по обе стороны, не касаясь, но так близко, что чувствовался жар потного тела и обдавало запахом перегара и нечищеных зубов. Постояв несколько секунд, он расплылся в улыбке и тихо спросил: — Ты откуда такая, цыпочка? Шейла очень серьёзно посмотрела Шантовичу в глаза, и он вспомнил. — Вот теперь хорошо. Мы пришли, ты нас узнал, и можно никуда не торопиться, — пробормотала она под нос, а Шантович, повинуясь её воле, тихо встал около стола. — Нужно показать детке, как она появилась на свет. Это так важно, правда? Давай вспомним, как всё началось! Нет-нет, пока стой, расслабься, я всё сделаю сама. Шейла принялась шагать из угла в угол, изящно покачивая бёдрами, когда обходила поваленные стулья, и задумчиво обводила взглядом пожелтевшие обои и паутину по углам; Шантовичи заботились о презентабельности фасада, но не считали нужным следить за внутренней отделкой. — Всё началось в этом доме, в этой самой комнате. Она почти не изменилась, только грязи стало ещё больше... То, что было прежде — не более, чем сон, который я постаралась забыть. Тени прошлого не должны тревожить тебя, малышка. Я очнулась вот здесь. Она схватила Шантовича за плечи и велела улечься спиной на столе. Шприцы, прогоревшая свеча и заскорузлые карты оказались под широкой спиной, и Шантович дёрнулся, пытаясь сползти с них. — Нет, мне не позволено было шевелиться, поэтому и тебе стоит лежать смирно. Он послушно замер. — И на мне совсем не было одежды, — она вспорола крепкими острыми ногтями рубашку, но отвлеклась на воспоминания и не стала избавляться от лоскутов ткани: — Ой, детка, я такая непредусмотрительная. Совсем забыла подготовиться. Придётся тебе подождать ещё немного, а то не поймёшь. Она аккуратно сняла свои трусики и отбросила их в угол. Затем, усевшись на край стола, поставила ноги на единственный оставшийся стоять стул и пошире развела колени. Заглянув себе в гладко выбритую промежность — между изнасилованием и становлением ей было не до того, чтобы следить за внешностью, но дисциплина Изменчивости с лихвой это компенсировала — и раздвинула пальцами одной руки большие половые губы, чтобы обнажить клитор. Нахмурившись, она критически осмотрела свои бёдра, по-мальчишески худые, с тонкими слабыми мышцами и без грамма лишнего жира, и перевела взгляд выше. Несмотря на то, что аппетит после изнасилования у неё так и не появился, к началу шестого месяца живот всё же вырос довольно заметный. Вот и славно, от него не убудет, если использовать чуть-чуть. Или не совсем чуть-чуть. Свободной рукой она принялась поглаживать живот, двигая ладонями сверху вниз и с боков, постепенно перегоняя плоть к паху. Шейле всегда нравилось ощущать, как эластичные, но рвущиеся при слишком сильном растяжении ткани, подобные человеческим, под её прикосновениями становились похожими на тесто, из которого можно лепить всё, что придёт в голову, следя только за тем, чтобы не нарушать целостность. Когда Шейла пригнала в область паха достаточно плоти, чтобы с её помощью увеличить клитор, её одолели сомнения, но в конце концов она произнесла: — Мне лень возиться с пещеристыми телами. Если хочешь, как-нибудь на досуге позабавимся, но сейчас найдутся и более неотложные дела. А пока посмотри: и так вышло очень славно! И правда, не прошло и нескольких минут, как между ног у неё торчал эрегированный член десяти дюймов в длину, толстый, гладкий, по форме почти как настоящий. Конечно, Шейла понимала, что ни одного врача, да и просто внимательного человека, её поделка не смогла бы обмануть, но для её целей годился и такой член. В самом деле, она не бравировать своим мастерством сюда пришла. Закончив, она соскочила со стола и торжественно произнесла: — И тогда, детка, он сделал так. Она стянула за ноги на пол Шантовича, который, повинуясь её указанию, отданному полчаса назад, до сих пор не мог шевельнуться по своей воле. Шейла сжала кулак и, размахнувшись, стукнула его по лицу. Но у неё было слишком мало сил даже после того, как она заставила витэ прилить к рукам и сделать мускулы сильнее. Потребовалось ударить не один раз, прежде чем удалось выбить челюсть, после чего она потянула за спутанную бороду и грубо вставила член в рот Шантовичу до самого горла, сжавшееся в рвотном спазме. — Расслабься, тебе понравится. Ну же, — приговаривала она старательно, как отличница, отвечавшая урок, пока двигала бёдрами, то упираясь головкой в горло, то почти выскальзывая и давая Шантовичу вдохнуть. На минуту Шейла забыла о том, что пришла сюда отомстить и унизить, и прикрыла глаза, прислушиваясь к телесным ощущениям. Тонкая кожа на увеличенном клиторе, из которого она сделала член, оказалась чувствительнее, чем любая другая часть тела, и в то же время минет казался не более чем приятным массажем: мёртвый организм не мог испытать настоящего человеческого возбуждения. Что ж, у него было много иных преимуществ. Шейла встряхнулась и вспомнила о своих намерениях. Она хорошо помнила, что Шантович сладострастно бормотал многие месяцы назад, и не останавливалась до тех пор, пока не повторила всё до последнего междометия. Закончив, она достала член у него изо рта и спросила: — Детка, тебе интересно? Хочешь узнать, что было дальше? — и, после нескольких мгновений молчания, скомандовала: — Встань лицом к столу и обопрись на него. Шантович повиновался. Она нажала ему между лопаток, заставляя нагнуться ниже и навалиться грудью на столешницу, так что жирный зад оттопырился. Пришлось повозиться, прежде чем удалось расстегнуть пуговицу и молнию и спустить заскорузлые, порванные ею ранее джинсы и трусы — к которым даже прикасаться было противно, настолько давно их не стирали. — Какой ты грязный, — возмутилась Шейла, увидев кусочки засохшего кала, застрявшие в жёстких волосах вокруг ануса. — А что внутри — страшно подумать. Ничего, сейчас почистим. Эй, подойди! — велела она человеку, съёжившемуся в углу. — Как же удачно вышло, что я решила его не выгонять, правда, детка? Пришлось бы мне иначе искать, бегать за ним... Встань сюда, рядом! Человек остановился в десяти дюймах от Шантовича. — Разденься. Когда человек послушно стащил толстовку с майкой и такие же грязные штаны с бельём, как и у Шантовича, Шейла, примерившись, склонилась к его животу и принялась аккуратно разрезать кожу одной рукой, используя длинный ноготь на большом пальце, другой рукой в то же время залепляя крупные и мелкие сосуды, чтобы кровь зря не выливалась. Когда разрез протянулся с нижнего конца грудины до лобка, она раздвинула края, обнажив нежные, едва заметно шевелящиеся внутренности, прослоённые маленькими комками жировой ткани. Потыкав в розовый кишечник, она выбрала участок, наиболее свободный от экскрементов, вырезала около двух футов и срастила края, оставшиеся внутри. Чтобы в человеке подольше ничего не ломалось, она сживила кожу, да так аккуратно, что невозможно было заметить, что внутрь только что лазали. Разве что пузо стало чуть впалым, лишившись части начинки. Взяв двумя пальцами вытащенную кишку (концами вверх, чтобы кал не выскользнул на пол), она велела обеим жертвам никуда не уходить и отправилась на поиски ванной комнаты, где выдавила нечистоты и как следует промыла кишку. Вернувшись, она пощупала сгиб локтя тому человеку, из которого вырезала кишечник, и, недовольная его давлением, надавила в нескольких точках. — Теперь, детка, он стал гипертоником. Что? Это значит, с повышенным артериальным давлением. Не заморачивайся, солнышко, оставь скучные технические детали мамочке. Наслаждайся результатом! Шейла зажала в зубах один конец кишки и ловко, в считанные секунды, вскрыла одну из паховых артерий жертвы и прирастила срез, ближайший к сердцу, к кишке. Она тут же наполнилась, распрямилась и дёрнулась во рту, уронив несколько капель. Теперь, когда противоположный край был надежно закреплён на бедре, Шейла вытащила кишку изо рта и засунула в анус Шантовичу. Конечно, имевшегося напора оказалось недостаточно для того, чтобы поставить настоящую клизму — от необходимого для этого давления случился бы гипертонический криз. Что же, постепенность — вот что требовалось в данной ситуации. По мере того, как всё больше крови перетекало из артерии второго человека в кишечник Шантовича, Шейла продолжала сужать сосуда, тем самым поддерживая давление на прежнем уровне. Шантович начал кряхтеть, когда его медленно раздувающийся живот начал упираться в край стола. — Отодвинься, чего стонешь, — бросила ему Шейла. — Запомни, детка: после того, как возьмёшь над ними власть, они становятся просто не способны принимать решения. С одной стороны, — задумчиво произнесла она, снова повышая давление, — это удобно: не несёт неожиданностей, остаётся под твоим контролем. Но с другой — приходится следить за каждой мелочью. Они превращаются в неразумных младенцев, которые не могут о себе позаботится, — Шейла поняла, что ляпнула кое-что очень нетактичное по отношению к своей детке и всплеснула руками: — Ой, милая, деточка моя! Прости, я не хотела задеть тебя таким сравнением! Запомни, навсегда запомни: нет твоей вины в том, что ты так и не сможешь никогда стать самостоятельной! Ты всё равно остаёшься моей самой лучшей, самой любимой девочкой, и ты дороже мне, чем целый мир. Я хочу, чтобы ты никогда этого не забывала. Нежный момент прервался стоном: это Шантович не смог справиться с очередным приступом боли. Его можно было понять: второй человек чудом ещё не умер, и Шейла выжимала их него последние капли крови. Наконец он упал, закатив глаза, и Шейла выдернула из задницы Шантовича кишку, сразу за тем срастив анальное отверстие, чтобы не пролилось ни капли крови. Глядя на раздутый, готовый вот-вот лопнуть волосатый живот и часто, поверхностно вздымавшуюся грудь, она пыталась припомнить, для чего ей это понадобилось. — Детка?.. Солнышко, а зачем я вообще?.. А! Ты ж моя умница, всё помнишь, всё знаешь! Вскрыв анус — так, чтобы не задеть ни одного сколько-нибудь крупного сосуда — она отпрыгнула в сторону, чтобы её не забрызгало кровью пополам с калом. Наконец, когда фонтан иссяк и кишечник только изредка заходился в спазме, чтобы извергнуть ещё немного жидкости, она велела Шантовичу отодвинуться подальше от вонючей лужи, встала позади и бесцеремонным движением раздвинула тому ноги. — Сейчас ты увидишь, детка, как тебя зачали. Прости, что заставила смотреть на эту отвратительную клизму — эта мерзость, естественно, не имела никакого отношения к твоему появлению на свет. Но сама понимаешь, я не могла не принять некоторые меры, чтобы представление получилось более... красивым. Итак, готова, моя сладкая? И Шейла, ласково улыбнувшись, прижалась головкой к раздражённому анусу и слегка надавила. Толстый член легко скользнул в растянутую, ещё влажную от крови прямую кишку. — Я могла бы постараться двигаться аккуратно, задевая простату и следя за тем, чтобы не нанести лишних повреждений. Но твой папочка вовсе не был со мною мил. Не думаю, что в его голове хоть на миг мелькнула мысль, как бы сделать процесс не таким мучительным, уж не говоря о том, чтобы доставить мне удовольствия. Кто мы такие, чтобы за это осуждать? Он мог быть сколь угодно грубым, был достаточно сильным, чтобы никто не смог его остановить. Что же, теперь самая сильная — я. Пусть терпит. Он сам меня спровоцировал. Шейла плавно качнула бёдрами и вставила на все десять дюймов по самое основание. Если бы она озаботилась слепить и яйца, то можно было бы сказать, что она засадила по самые яйца. Некоторое время она бездушно изображала фрикции, раздумывая над тем, когда нужно будет прекратить. Подсознание заботливо скрыло излишние подробности, поэтому Шейла не могла припомнить, сколько Шантович хрипел и бился над ней, пока наконец не выпустил тугую струю спермы, такой же вонючей, как и он сам. Машинально двигая бёдрами, Шейла бросила взгляд на настенные часы с кукушкой. До рассвета оставалось три часа. Так много времени, а ей уже успела наскучить эта нелепая возня. — Детка, как думаешь, ты уже получила представление о том, что произошло в ночь твоего зачатия? Или мамочке что-то показать более подробно? Хлюп-хлюп. Член свободно входил и выходил из разработанного ануса, и Шантович лежал на столе, обессиленный, позволяя делать с собой всё, что заблагорассудится. Только вздрагивал время от времени, но не предпринимал попыток вырваться, так что на его дёрганье можно было не обращать внимания. — Детка?.. Шейла замерла. Впервые за всё время её ребёнок «сказал» что-то такое, отчего она пришла с замешательство. — Но... милая... ты уверена? А ты представляешь, как?.. — она расширила глаза, прислушиваясь к голову, ведомому ей одной. — О, милая, конечно же. Я должна была сама давно об этом подумать. Ты столько времени терпела, молчала, ждала, пока я соображу... Ты моя милая, самая терпеливая девочка на свете! Шейла позволила члену с хлюпаньем выскользнуть наружу. Больше её не занимал распростёршийся по столу Шантович. Она только в очередной раз велела ему лежать тихо, а сама занялась собственным телом. Желание детки было законом. Даже не шло речи о том, чтобы его не исполнить. Оставалось понять только, каким образом. Шейла снова уселась на край стола и стала задумчиво рассматривать живот и промежность. В голове роилось множество вариантов, и она никак не могла выбрать тот, который подошёл бы им с деткой наилучшим образом. — Тшш, детка, мамочка думает. Не нужно её отвлекать. Она рассеянно поглаживала своё тело, пока не используя дисциплину, а только примериваясь к ощущению гладкой поверхности под ладонями. Наконец, решившись, она раздвинула ноги и принялась разминать пальцами влагалище, делая вход достаточно широким, чтобы можно было засунуть внутрь обе руки. — Только на время, потом всё верну обратно, — успокоила она то ли детку, то ли себя. Затем, удлинив пальцы правой, более ловкой руки, она принялась за канал шейки матки, делая его с каждым движением всё более широким. Шейла улыбнулась приятным, слегка щекотным и совсем безболезненным ощущениям. Она владела Изменчивостью достаточно хорошо для того, чтобы блокировать болевые рецепторы и не мучить саму себя. Наконец, когда выход во внешний мир оказался достаточно широким, Шейла позвала: — Детка! Иди же сюда! И осторожно вытянула эмбрион за пуповину. ...Когда-то давно, во время настоящей человеческой жизни, когда заканчивающая школу девочка Шейла пришла в гости к одной из подружек — у неё было много подружек, с которыми можно было весело проводить время за сплетнями и трепотнёй о шмотках и оценках — ей показали кошку с только вчера родившимися котятами. Слепыми, беспомощными, пищавшими, тыкавшимися розовыми носами в мамин пушистый живот в поисках сосков... Это было самое трогательное чувство, которое Шейла испытала за жизнь. И сейчас, глядя на своё порождение, она ощутила отголосок тех чувств, вызванных котятами, и замерла, пытаясь подольше сохранить это чувство как напоминание о том, что когда-то она была живой. Но слишком скоро таинство развеялось. Шейла баюкала на руках эмбриона, тёмно-красного, сморщенного, с аномально большой головой и зачаточными конечностями, которыми он двигал рефлекторно, без намёка на осмысленность, и не чувствовала больше ничего; только гул в голове стал громче, зазвучал диссонансом. Стремясь спрятаться, задвинуть его на второй план, Шейла принялась работать над телом ребёнка. Мать и дитя — единое целое до родов, а они им не грозили. Она стала перегонять излишек плоти с живота и со слепленного члена в пуповину, до сих пор соединявшую её с деткой, и в слабое тельце эмбриона. Не нужно было заботиться о форме, думать, каким образом состыковать новые куски плоти. Шейле нужно было всего-то увеличить и укрепить то, что уже было создано её смертным телом и спермой Шантовича. Она закончила, когда небо начало светлеть. — Почему же они не идут? Как думаешь, детка? Эмбрион, теперь похожий на маленькую обезьянку с выразительной мордочкой, забрался ей на плечо и приподнялся на цыпочках, придерживаясь за волосы, чтобы выглянуть в окно. — Мне так неохота искать убежище. Но если они через пять минут не появятся, мне придётся о тебе позаботится. Ты же только появилась свет, моя любимая детка. Нельзя допустить, чтобы эта ночь стала для тебя последней. Интуиция, неотъемлемое качество детей Малкана, не обмануло Шейлу. Не прошло и нескольких минут, как на пороге появилась её стая. Они приблизились к Шейле, с опаской поглядывая на модифицированного эмбриона. — Не бойтесь, она не кусается. Правда, детка? Не смотрите на все эти безобразия. Это она хотела познакомиться с папочкой. Но теперь она удовлетворила свою кровожадность и будет вести себя хорошо. А всё-таки... — она подмигнула, — здорово она сегодня позабавилась, правда? Шейлу взяли под руки и повели прочь, предварительно убедив надеть трусы. Она не знала, куда, но не волновалась: стая позаботится о ней, как заботилась всегда. Это её дом и её семья. На её плече сидел эмбрион, вцепившись в волосы, и их соединяла крепкая тёмно-красная пуповина. — Ой, милая, — Шейла прижала руку ко рту и обернулась к милому домику, выкрашенному в жёлтый цвет. — Мы же забыли спросить, как зовут папочку. Примечания: Шейла Клан: Малкавиан антитрибу Поколение: 13 Обращён: начало XXI века Возраст: 18 лет Натура: калейдоскоп ужасов. Маска: опекун Человечность: 4 Психоз: раздвоение личности

@темы: ссылки, Масакрад

---

26.09.2012 в 17:02

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

fandom Vampire: The Masquerade 2012: Миди от NC-17 до NC-21:"Lux ex tenebris"

 

Название: Lux ex tenebris Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: миди, 5534 слова Пейринг/Персонажи: Лара, Мигель, Асканио, Анна Категория: гет Жанр: романс с pwp, плавно переходящий в драму Рейтинг: от NC-17(кинк) до NC-21 Краткое содержание: Ларе нечем заняться и она сбалтывает секрет. Последствия оказываются интригующими даже для Тореадоров, привыкших ко всему Примечания: 1. Мы игнорируем Геенну: время действия – текущий год, тем не менее, все кланы здравствуют, хоть Гангрелы и вышли из Камарильи 2. Текст в некотором роде является вбоквелом к Аrgumentum primarius, но совершенно спокойно читается в отрыве от него 3. Название переводится как «свет из тьмы», но мы уверены, что вы уже и сами об этом догадались Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 - миди "Lux ex tenebris" Из дома августейшей Гарпии самарского домена уже вторые сутки не выветривался запах алкоголя. Благородные напитки вроде вина, мартини или виски закончились уже давно, и дамы утоляли жажду Кровавой Мери на медицинском спирту, который привез один из гулей прямо в канистре. Компанию в нелегкой войне с алкоголем Ларе составила прекраснейшая из местных Примогенов, Анна Юрьевна, чью веру в превосходство Тореадоров по признаку внешности подорвали события последних ночей. Стороннему наблюдателю могло показаться, что возмущена она даже больше Лары. Уж сильнее пьяна — точно. — Музу! — возмущалась Анна Юрьевна, смешивая очередной коктейль, — прекрасную музу, воспетую в стихах, — тут Лара поморщилась, — променять на крепостного мужика из Тьмутаракани. И по какому принципу, я вас спрашиваю? Наличию члена? Да это же натуральное мещанство! — Аня, милая, остынь, прошу, — пробормотала Лара, флегматично устраивая бурю в стакане с кровью. – А то у меня такое чувство, что ты меня препарируешь, а не успокаиваешь. — Откуда вообще вылез этот броненосец «Потемкин»? Я сейчас позвоню его хозяевам... Лара успела отобрать у Примогена телефон раньше, чем та загубила свою репутацию, но обнаружила, что вызов уже набран и идет дозвон. Именно сегодня у Ласомбра не было срочных дел. Выжившие после штурма Тольятти вассалы потихоньку приходили в себя после вчерашнего торжества по случаю завоевания города, а также распределения важных постов и раздела полномочий. Переезжали в купленные заранее дома и квартиры. Знакомились с городом. На обустройство нового дома Ласомбра выделил себе и вассалам три ночи. Потом должна была начаться работа по обустройству домена, налаживанию связей с соседями и прочая необходимая деятельность. А пока обе его половины отдыхали, наслаждаясь скачкой. — Я слушаю? — спросил он. — Прошу прощения, благородные доны, случайный дозвон, — чуть нараспев произнесла Лара, пытаясь сохранить лицо. Проблема была в том, что дон Мигель, нынешний неформальный правитель соседнего домена, на самом деле был... не столько самим доном Мигелем, сколько двумя диаблеризованными собратьями, попеременно контролировавшими тело неудачливого диаблериста. И, разумеется, никто не должен был об этом знать. Но Лара с Анной, как сильные прорицатели, давно уже разболтали тайну Князю, а тот велел всем заткнуться и, как типичный Носферату, наслаждался неведением донов о своей осведомленности. — О чем вы, сеньора? — безупречным светским тоном спросил Мигель — но в голосе его звенела сталь. — И, кстати, с кем имею честь разговаривать? Он не питал иллюзий относительно того, что их необычное сосуществование можно будет долго хранить в тайне. В конце концов, черные пятна в ауре способен увидеть любой ясновидец. Но на данном этапе разглашение этой информации могло сильно повредить. Потом, когда он прочно обоснуется на посту Князя Тольятти, когда подгребет под себя домен, сжав все нити управления в своем кулаке... тогда можно будет и официально объявить о том, что Князей в некотором роде двое. — Упс, — сказала Лара, борясь с желанием немедленно прекратить вызов: перезвонит же. Да и телефон у Анны Юрьевны приметный, в элизиумах все знают. Но лишить Князя конфетки... нет, этого нельзя было делать, ни в коем случае. — Лор де Нов, младшая Гарпия самарского домена. К сожалению, количество выпитого помешало ей озвучить жизнеспособное оправдание из серии «русский — не родной, немного выпила, язык заплетается». Лара обернулась, ища поддержки у Примогена, но та, свесившись из окна, уже орошала кусты содержимым желудка. Лара некстати вспомнила, что она все же старше Анны Юрьевны лет на пятьдесят. — Приезжайте — узнаете, — следующее, что запомнила Лара, — как она диктует адрес и прекращает вызов, не дождавшись ответа. Какая, в самом деле, разница? Не интрига, так драка, а не драка – секс. Чем-нибудь вечер и заполнится. Лара прикусила губу и слизнула выступившую каплю крови. Не давиться же спиртом до утра. — Аннушка, у нас есть час на то, чтобы все привести в порядок, — увещевала она Примогена в ванной комнате, затаскивая под струю воды, — просыпайся. — Час?! — в ужасе воскликнула та, ловко выбираясь на кафельный пол. — Да я дольше краситься буду. Ты что наделала?! — К нам едут тентакли, — обрадовала Лара. Она погнала гуля прибраться в гостиной и исчезла в своей комнате на втором этаже. — Хоть не ревизор, — капризным голосом произнесла Примоген, вываливая из сумочки гору косметики. Через двадцать минут дамы из клана Тореадор уже были отдаленно похожи на самих себя. Лара старательно прочесывала гриву золотых волос, а Примоген расстегивала пуговицы на рубашке. Потом снова застегивала, пытаясь определить оптимальный вырез. — Опять придется полночи слушать их мысленные перепалки о том, у кого из нас сиськи больше, — пожаловалась она капризным голосом. — Как будто тебе не было весело, — пожала плечами Лара. — Обхохочешься. Пещерный шовинизм на выгуле. — Ань, зато у тебя они... более красивой формы. Примоген скосила взгляд на свою грудь, подумала, и сняла бюстгальтер. Когда разговор был завершен, Дон Мигель задумчиво посмотрел на айфон — роскошную ультрасовременную модель стоимостью в половину домена. Единственную статусную вещь, которую позволял себе Ласомбра, равнодушный к роскоши. «Доигрались», — зло подумал он. «Что я слышу, Мигель, ты в панике?» — удовлетворенно прокомментировал Асканио. – «Ты испугался Тореадоршу?» «Это ты размечтался на том совете и наверняка допустил несколько оговорок, болван», — рявкнул Мигель в ответ. Не прекращая внутренней перебранки, Ласомбра набрал несколько номеров, отдавая распоряжения. И к тому моменту, когда он спрыгнул с взмыленного жеребца, его уже ждал мотоцикл. Слово за слово, и никто из них уже не мог отступить, не желая давать своей половине повод для подозрений в трусости. Решив не тратить время на переодевание, Мигель сел в седло и нажал на стартер. Он, как и его партнер, терпеть не мог официальщину. Машина представительского класса, гуль-водитель... нет уж, пусть этой роскошью наслаждаются Вентру. Он Ласомбра, он предпочитает «Харлей». Ветер в лицо, ощущение скорости. А главное — возможность самому быть у руля. Ровно через полтора часа «Харлей» Мигеля остановился у дома Лары. Ласомбра легко спрыгнул на землю, и направился к парадной двери. Он был хорош сейчас — высокий, черноволосый, с мужественным и хищным лицом конкистадора. Поправив жилетку, он оглядел себя. И найдя костюм для верховой езды, может быть несколько старомодным и слегка помятым, но все еще подходящим для визита к дамам, нажал на кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла пышнотелая блондинка, которую он помнил по приему у Князя. — С корабля на бал, — кивнула она, рассматривая его одежду, — заходите. Мигель галантно поклонился ей, однако глаза его были холодными. — Несмотря на то, что ваше приглашение было столь необычным по форме, сеньора, я решил не заставлять вас ждать и отправился в путь, едва положив трубку. С этими словами он шагнул через порог. Асканио молчал, с большим воодушевлением и восхищением разглядывая Тореадоршу. — Крови? — предложила Лара. — Зрелищ? — фыркнула поджидавшая в холле Примоген. — Анна Юрьевна, — Лара глянула на нее с осуждением. — Просто предложила. Анна поправила рукава и без того идеально сидевшего пиджака и расстегнула пуговицы, демонстрируя светлую полоску кожи, просвечивавшую под блузой. «Она напоминает мне мою третью жену», — прокомментировал Мигель. «Твои вкусы не изменились, — заметил Асканио. — Гарпия красивее». Мигель лишь презрительно фыркнул. — Не откажусь ни от того, ни от другого, сеньоры, — он непринужденно облокотился на стену. Дамы лукаво переглянулись, подошли к бару и налили по бокалу. Потом вернулись к гостю, встав с двух сторон — и каждая протянула свой. «Главное, чтобы тонкий троллинг не перешел в грызню, как вышло у Елены с троянцами» — подумала Лара. «Асканио, ты только полюбуйся на эти цветочки», — с энтузиазмом сказал Мигель. Но Асканио, погруженный в грустные воспоминания о своей возлюбленной, так похожей на Лару, лишь буркнул: «Кажется, тебе предложили выбор. Пусти меня». — Благодарю вас, сеньоры. Вы столь прекрасны, что я не могу отдать предпочтение какой-то из вас, — Асканио взял оба бокала одновременно. — Но так как Примоген по статусу выше Гарпии, то я, с вашего позволения, первым пригублю бокал Анны Юрьевны. Что он и сделал. Дамы переглянулись: выкрутились, сволочи. — В таком случае, позвольте мне провести вас в дом, — проворковала Лара, подхватывая его под руку и будто бы невзначай скользнув грудью по его локтю. «Кажется, они что-то замышляют». «Асканио, не будь девчонкой. Дай мне тело». Мигель галантно взял Лару за руку, с явным удовольствием предвкушая приключения. «Будут вам приключения», — решила Лара, устраивая донов на мягком кожаном диване и садясь рядом. В конце концов, она теперь была совершенно свободной и имела полное право на глупости, приключения и тентакли. Примоген сбросила с плеч пиджак и расположилась по другую сторону от гостей, закинув ногу на ногу. Темные ореолы ее сосков едва заметно проглядывали сквозь ткань рубашки. — Надеюсь, дорога была легкой и приятной? — светским тоном поинтересовалась она. — Благодарю вас, сеньоры, дорога была приятной, хоть и не слишком легкой. Ваши дороги... — дон Мигель картинно наморщил нос. И вальяжно развалился на диване, отхлебнув крови из бокала Лары. — Строго говоря, учитывая ситуацию, до половины пути это теперь и ваши дороги, — Лара облокотилась на спинку дивана, развернувшись лицом к гостям. — Привыкайте. Асканио, не говоря ни слова, перехватил управление телом. Ласомбра чуть-чуть повернулся, смотря теперь на Лару, а не на Анну. — Как только я разберусь с местным законодательством, они будут лучшими в России, — заверил он. — В моем возрасте уже поздно привыкать к дурным дорогам. — Уважаю такой подход, — кивнула Лара. — Любопытно будет посмотреть, с какой скоростью вы одолеете эти ветряные мельницы, — поддержала Примоген, слегка наклоняясь. Сквозь опустившийся вырез рубашки видно было все. Телом завладел Мигель. — Заключим пари, незабвенная? — он снова галантно поклонился, с таким расчетом, чтобы заглянуть в вырез рубашки. «Асканио, ты только погляди». «Вижу», — без энтузиазма отозвался Асканио, вспоминая, как они со своей возлюбленной танцевали на каком-то балу лет семьсот назад. «Не вздумай хандрить, девчонка», — обеспокоился Мигель. — Вполне возможно. На что? Лара прониклась балами и едва ощутимо погладила Асканио кончиками пальцев по плечу. «Мда, мы вот с Врановой никогда не танцевали, хотя результат тот же...» «Лор, это плохо, что мне из них нравится не польстившийся на мою грудь?» — довольно «громко» подумала Примоген. «Это типично, — успокоила Лара. — Что ты переживаешь, тело все равно одно, поделим как-нибудь». Асканио ощутимо подался ей навстречу. Его воспоминания об удивительно похожей на Лару женщине стали почти осязаемыми. — Предложите свой вариант, сеньора. Потом я предложу свой, потом мы посмеемся и придем к компромиссу. «Ань, проси полцарства», — мысленно рекомендовала Лара. Она водила пальцами по плечу Асканио, наслаждаясь реакцией и, втайне, немного сопереживая. «А может, жениться?» «Что за романтика?! Полцарства надежней!» — Прошу прощения, нам надо посовещаться, — Примоген и Лара наклонились друг к другу, встретившись где-то в районе колен гостя и зашептали. Потом Анна Юрьевна прищурилась. — Де Нов, я бы пошла с тобой в разведку, — и поцеловала Лару в губы, — мы решили выбрать классику — на желание. Асканио задумчиво улыбался Ларе, пребывая во власти своих воспоминаний. Та почувствовала, как будто проваливается куда-то. Ноги не держали, словно она опять бежала по лесу, а позади неслись оборотни. «Гляди, Асканио, они целуются, — с одобрением подумал Мигель и взял контроль над телом. — Ну и девочки». — Сеньоры, — прищурился он, — я согласен, но давайте сразу очертим границы желания. Иначе я могу заподозрить... всякое, — он словно невзначай облизнул губы. — Так кто же вам мешает заподозрить? — невинным голосом произнесла Примоген, вновь облокачиваясь на спинку дивана. — У нас, пока еще, свобода слова. — И уж тем более свобода мысли, — согласилась Лара, царапая плечо Асканио через ткань. — Тогда я бы предложил выбрать предметом спора что-нибудь другое, — предложил Мигель, ласка я взглядом Примогена. Раскинувшись на диване, он словно невзначай коснулся кончиками пальцев руки Анны. — Чтобы не привносить грубую прозу жизни в такие материи. — Поддерживаю, — отозвалась из-за его плеча Лара. — К тому же, на решение спора о дорогах могут уйти годы, а хотелось бы... побыстрее. Лара положила ладонь на колено Асканио, поглаживая. — По другим аспектам у меня больше вопросов, чем утверждений, — тихо произнесла Примоген и положила свою ладонь на второе колено. — Сегодня я к вашим услугам, — Мигель обнял обеих. — И я с удовольствием отвечу на вопросы столь неотразимых сеньор. — В таком случае, у меня вопрос, который касается исключительно сферы телесного, — шепнула Анна ему на ухо, — когда я делаю вот так, — она провела ладонью вверх, по внутренней стороне его бедра, — это чувствуют оба благородных дона или только один? — Оба! — ответили они в унисон. «Мигель, спроси ее, откуда она знает?» — Асканио сразу перестроился с фривольно-романтического настроя. «Спроси сам», — Мигель втолкнул его в тело. — Что вы имеете в виду, сеньора? — спросил он, поглаживая плечи Лары. — Мы имеем в виду, — Лара склонилась над ухом Асканио так, что шепот ее слов ощущался почти прикосновением, — что нам очень бы не хотелось оставлять кого-то чужим на этом празднике жизни, — она тоже двинула ладонь вверх по его бедру. — И раз уж на то пошло, я тоже хочу свой вопрос, в целях нанесения справедливости всем присутствующим. — Я слушаю вас, сеньора, — мурлыкнул Асканио, и положил голову ей на грудь. — А правду говорят... — Лара коснулась губами его уха, — про тентакли? — Сеньора, боюсь, они покажутся вам слишком холодными, — заверил Асканио, проводя рукой по бедру Тореадорши. — Но если желаете, я могу показать их вам. — Сеньора желает, но все по порядку, — прошептала Лара, расстегивая пуговицы на его жилете. — Ах, сеньоры, ну разве могу я вам отказать? — прошептал Асканио, проводя ладонями по ее спине, в поисках застежки на платье. Едва ощутимый ощутимый рельеф узора сменился молнией, прищемившей край, и Асканио слегка потянул материю в разные стороны, не отрывая взгляда от глаз Лары. Та улыбнулась и подалась вперед, положив руки ему на плечи. Асканио резко дернул. Послыщался треск рвущейся ткани, и платье раскрылось, как цветок, обнажая грудь Лары. — Мне даже совестно принимать таких дорогих гостей на неудобном диване, — промурлыкала Лара, избавляя его от лишних деталей одежды. За жилетом последовала рубашка. — Особенно, когда в доме множество удобных кроватей, — поддержала Анна. Обе они поднялись; обрывки платья соскользнули с бедер Лары. Та взяла ладонь Асканио в свои руки и повела его в сторону спальни. «Асканио, ты мямля», — Мигель решительно взял контроль над телом. — Вы правы, сеньоры, — он обнял обеих, поглаживая ладонями груди. Они рассмеялись, увели его в ближайшую комнату, где уже была расстелена кровать, и общими усилиями повалили на простыни. — Вы не представляете, как это интересно смотрится со стороны, — шепнула Лара. — Но мы покажем, — поддакнула Анна и достала из кармана черный шелковый платок. — Я уже заинтригован, — Мигель откровенно пожирал ее взглядом. Она наклонилась и завязала ему глаза, сплетая узел так, чтобы ткань не сильно давила, но и не падала. Снова раздался смех, а потом кто-то провел языком по его солнечному сплетению, и строгий голос спросил: — Кто? — Анна, — предположил Асканио — Интересное предположение... а сейчас? — губы сомкнулись на его плече и клыки царапнули кожу. — Тоже Анна, — он вздрогнул от удовольствия. — По-моему, у кого-то есть предпочтения, — фыркнула Анна и прикусила его нижнюю губу. «Без вопросов, право первой ночи – твое» — Лара встала на колени у кровати и стянула с Мигеля сапоги. Он лизнул Анну в губы, и только потом ответил: — Каждый из благородных донов имеет собственные предпочтения. — А вот сеньоры пока вас недостаточно рассмотрели, чтобы обзавестись своими, — приврала Лара, расстегивая его бриджи. — Или достаточно... — она провела ладонью по члену, снизу вверх, а Анна укусила Мигеля в шею. — Надеюсь, осмотр вас удовлетворит, — Асканио потянулся, как довольный кот. — И я даже обещаю не пользоваться руками до его окончания. — Мы тоже милейшие создания, — Лара избавила его от остатков одежды. — Мы даже отключили систему видеонаблюдения ради такого дела, — призналась она, царапая ногтями его грудь. — И я вам признателен, — Асканио закрыл глаза под повязкой и откинулся на подушках, целиком сосредоточившись на ощущениях. Он оказался зажат между ними: Лара покусывала кожу на спине, между лопаток, Анна вылизывала низ живота и бедра. Их руки блуждали по его коже, царапая и гладя, сталкиваясь и переплетаясь, тела прижимались, с губ слетали довольные смешки. Обе части Ласомбра наслаждались молча, но ментальный фон показывал, что и Мигель, и Асканио сгорают от желания. «Надо бы их еще помучить для острастки», — Анна взяла ладонь Асканио в свои руки и провела языком по нежной коже между пальцев. Потом положила себе на плечо и повела вниз. «Двинься, фетишистка», — Лара перебралась в изножье кровати и склонилась над его бедрами. «От такой слышу. Тентакли...» — Анна оседлала Мигеля, направляя его руки по своему телу. Лара положила ладонь ей на спину и слегка оцарапала ногтями. Выдохнула, касаясь дыханием члена. Анна наклонилась, подцепила, зажав в зубах, край ленты и стащила повязку. — Как насчет ррр-решительных действий? — Анна прогнулась, и слегка раздвинула ноги, красуясь. Ее рыжие волосы растрепались и щекотали ему плечи. Мигель, азартно прищурившись, погладил ее по животу, постепенно спускаясь все ниже. — Милый, я не сломаюсь, что ты как с фарфоровой куклы пыль стираешь, — поддразнила Анна и укусила его в плечо. Мигель начал действовать решительнее. Раскинувшись на кровати, он посадил Анну сверху, легонько сжимая ее груди. Анна обхватила его бедрами и выгнулась, с привычным бесстыдством рекламируя свое тело. Он глухо застонал, облизнул палец и ввел в ее лоно. Анна несколько раз ритмично сжала вокруг него внутренние мышцы. Мигель легонько приподнял ее за талию, осторожно опуская на свой член. Анна с тихим вздохом приподнялась и развела бедра. Провела ладонями по своему телу, потом опустила руку и переплела пальцы с пальцами любовника. «Почему мне никогда не удается воспринимать их как… вещи?» — мысленно пожаловалась она. «Потому что секс ты ценишь как средство общения», — напророчила Лара, устраиваясь за ее спиной и поглаживая ее бока кончиками пальцев. Анна промурлыкала что-то, желая то ли возразить, то ли согласиться, и откинула голову подруге на плечо, зарываясь в распущенные золотые волосы. Мигель сжал ее пальцы, блаженно закрыв глаза. Свободной рукой он приподнимал и опускал ее бедра, задавая ритм. Лара перехватила Анну рукой под грудью, мысленно досадуя на плебейскую, суицидальную привычку подруги хоть на пять минут полюбить того, с кем трахаешься, но волна обволакивающей, как горячая вода, почти осязаемой приязни, смыла лишние мысли. Ласомбра переводил взгляд с одной на другую, очевидно наслаждаясь зрелищем. Под его взглядом Лара вздрогнула, поборов неожиданное желание спрятаться за чужой спиной, все так же впитывать удовольствие, но при этом оставаться тенью, недоступной для прикосновений. Она стиснула ладонь на теле Анны, и та, подавшись назад, поцеловала ее в щеку, мазнув тонким движением ресниц по коже. Асканио прикрыл глаза, по его губам блуждала загадочная улыбка. Одной рукой он ласкал груди Анны, другую положил на Ларины бедра. Анна тихо застонала. Удовольствие, зарождавшееся в ее теле, разливалось по нервным окончаниям, заполняя сознание. В ее рыжих волосах вспыхнул золотой нимб от невольного Прорицания, и сокрушительная волна удовольствия обрушилась на Лару и Мигеля. Тот застонал в ответ. Прижав к себе любовницу, он перевернулся, накрыв ее своим телом, и принялся целовать — неистово, грубо, жадно. Анна выгнулась навстречу, царапая ногтями его плечи. Нимб над ее головой вспыхивал и затухал в общем ритме. Мигель вздрогнул, протяжно застонал и кончил. Анна окунулась в его ощущения, распахнула глаза и последовала за ним с победным смехом. Он скатился с нее, перевернулся на спину и раскинулся по кровати, все еще блаженно улыбаясь. Лара наблюдала, прищурив глаза и накручивая прядь волос на палец. — Иди сюда, — позвал ее Асканио. — Смотрите-ка, мы уже указываем, — фыркнула она и перебралась поближе. — А что, кто-то против? — удивился Ласомбра. И, приподнявшись, погладил ее по груди, слегка сжав сосок. — Вот привяжу к кровати и Князя позову, — поддразнила Лара, прижимая его плечами к простыням. Ее волосы окутывали обоих золотистым покрывалом. — Нет уж, с Носферату я трахаться не собираюсь, — фыркнул Асканио, откровенно любуясь Ларой. — Мне и тебя хватит. — Тогда хочу тентакли, — капризным голосом произнесла Лара, с удивлением осознавая, что помнит еще азы старой-доброй игры в «Тореадурочку». — Они же холодные! — от изумления Асканио утратил обычную невозмутимость. — Уж не холоднее, чем в окопах в сорок третьем, — ляпнула Лара, выходя из образа. Асканио покосился на нее с некоторым уважением и фыркнул. — Как будет угодно сеньоре. И тут же ее ноги коснулось что-то очень холодное, невесомое. — Робкие Ласы пошли, — с наигранным огорчением произнесла Лара и укусила его за шею, — а они чувствительны или просто эффект Дисциплины? — Хотите секс с тенями, мадам? — невозмутимо спросил Асканио. Лара почувствовала, как невесомые холодные прикосновения поднимаются выше, окутывают все ее тело, словно тысячи крохотных рук. Со стороны это выглядело так, словно ее накрыло полупрозрачным плащом из тени. — Хочу секс с собратом, — поправила Лара, прикрывая глаза и прислушиваясь к ощущениям, — с тенями в качестве вишенки на торте. Асканио приподнялся, сел рядом, посадив Лару себе на колени. Та положила ладони ему на плечи и провела пальцами вверх, до шеи, наблюдая за его реакцией. Все-таки, приятно, когда тебе идут навстречу. И совсем хорошо, когда при этом не давятся застарелыми воспоминаниями, так что и у нее самой не было нужды вспоминать о следах от укусов на теле и о диком взгляде исподлобья на чужом, идеально-несовершенном лице. Асканио блаженно улыбнулся. Полуприкрыв глаза, он, тем не менее, жадно ласкал взглядом ее тело. Два теневых отпечатка ладоней повторяли движения его рук по ее шее, бедрам, груди, запаздывая на несколько секунд. Лара почувствовала себя так, будто запуталась в паутине под его пристальным взглядом, но волшебная фраза «на самом деле это ничего не значит», спасла ее в который раз. Лара подалась вперед и поцеловала Асканио в губы — сентиментальность, о которой, возможно, она будет жалеть. Асканио властно впился ответным поцелуем. Его рука скользнула ниже, начала теребить ее клитор. Лара издала удивленное «ммм», за которое ее осмеяла бы любая неонатка из клана, и обняла его, поглаживая чувствительные точки вдоль позвоночника. Асканио опрокинул ее на кровать и накрыл сверху, продолжая ласкать и поглаживать. Лара обняла его ногами за талию и запрокинула голову. Асканио жадно поцеловал ее в шею, и, отстранившись, вошел в ее тело одним движением. Лара стиснула Асканио в своих объятиях, прижимаясь лбом к его плечу. Асканио держал ее одной рукой, словно куклу, другой нежно гладил ее веки, губы, груди. Он двигался резко, входя в нее так глубоко, как только мог. Лара щурилась, целовала его плечи и облизывала пальцы, мечась на грани проникновения в чужое сознание, лишь бы быть ближе. Подаваясь навстречу, обнимая, бормоча обрывки мыслей на ухо, целуя в шею, в подбородок. Асканио вздрагивал под ее поцелуями. В его мыслях ее образ смешивался с образом другой, очень похожей женщины. Лара зажмурилась, прикусив губу. Он судорожно прижал ее к себе и кончил, прошептав одно слово так тихо, что, может быть, оно прозвучало только в его мыслях: — Льдинка. Все-таки, она оказалась слишком близко. Дождавшись, когда тело любовника обмякнет, она отпихнула его в сторону и выбралась на край кровати, огибая притихшую Анну. По ее бедрам стекала кровь, выхолощенная, лишенная после использованного заклятья любой возможной пользы, разве что на узы подсядешь, перебрав. Лара взяла с тумбочки пачку сигарет с зажигалкой и вышла в коридор: — Я курить. /p> Ласомбра кивнул. Анна покачала головой, думая о чем-то своем, потянулась и исчезла за другой дверью, которая вела в ванную комнату. Раздался плеск воды, а после — размеренный гул фена. На веранде шел дождь. Лара скривилась, глянув на мотоцикл — тот мок у дома, но затаскивать его в гараж не было ни желания, ни настолько больших проблем с самоуважением. Она села на пол, спустив ноги под струи сбегавшей с крыши воды, и подумала, будет ли так же, через пару лет, когда гордость успеет пообтесаться тоской, выискивать на шумных приемах худощавых коротко подстриженных брюнеток. Потом затаскивать куда-нибудь в подвал и отворачиваться от неизбежных различий. Ощущение падения вернулось, и Лара торопливо поднялась. Минут через десять Асканио, не потрудившийся одеться, вышел из спальни, встал рядом, по-хозяйски обняв ее за плечи. Лара усилием воли подавила порыв стряхнуть его руки и поняла, что прикусила сигарету клыками, вместо того, чтобы держать опасный зажженный «фитиль» в руках и просто вдыхать запах. Сплюнула огонь, почти добравшийся до губ, под дождь и спросила: — Вы ведь жалеете, что не пошли за ней? Асканио, подумавший, что речь идет об Анне, помотал головой. — Мне больше нравится любоваться дождем рядом с вами. — Два дона, два выбора, помню, — бросила Лара, высвобождаясь. — По-моему это достаточно печально — узнавать любимые черты в каждой второй тореадорской блядине. Она вышла под дождь и потащила мотоцикл в гараж, с легкостью, заставлявшей вспомнить о конях и горящих избах. Неожиданно перспектива намокнуть и испачкаться оказалась не худшей из возможных. Асканио смотрел ей вслед, чувствуя себя уязвленным и раздосадованным. Он не признавал правоты ее слов. Не хотел признавать. И в то же время была в них какая-то беспощадная правда. Пристроив технику под крышей, Лара вернулась под дождь и смыла с ног кровавые пятна судорожными отряхивающими движениями. Асканио все еще смотрел на нее, пребывая во власти воспоминаний, причиняющих ему боль и какую-то горькую радость. В его воспоминаниях была метель, и блондинка, так похожая на Лару, кружилась в вихре, и улыбалась, протягивая к нему руки... Лара остановилась у крыльца в поисках хлесткого слова, но каждый упрек, который шел на язык, сказал бы о ней вдвое хуже. — Идите спать, — произнесла она наконец, — по мокрым дорогам под утро — только разбиться. Мигель улыбнулся ей. — Благодарю вас за предложение, сеньора, но я им не воспользуюсь. До рассвета еще масса времени, а сравниться с поездкой под проливным дождем может немногое. Выйдя из-под навеса, он начал смывать с себя кровь. Лара пожала плечами — зря, значит, возилась с техникой — и пошла к себе. Закрыв за собой дверь в комнату, она села за компьютер и запустила слайд-шоу. Анна неслышно подкралась сзади и положила ладони ей на плечи: — А я надеялась, что мы все ляжем спать, запутавшись в одеяле, а вечером я покажу парочку своих старых гаремных трюков. Но нет — так и не надо, — она принялась разминать Ларе плечи, откинув в сторону волосы, после дождя походившие на мокрые веревки, — мало ли таких под боком. — Каждый второй Ласомбра, — хмыкнула Лара, проводя по монитору тыльной стороной ладони. Фото сменилось следующим. Лара сидела, вглядываясь в неправильные черты намертво-любимого лица и обхватив себя руками. — А не устроить ли нам прием? Такой, знаешь, на который обязаны будут прийти все важные шишки, включая одну неназываемую. — Придется, — пробормотала Лара, поглаживая пальцами холодный гладкий монитор, — альтернатива отвратительна. Вошел Асканио, бегло, но цепко взглянул на экран. — Прошу меня простить, сеньоры, я забыл здесь свою одежду, — говорил и вел он себя так, словно встретил их на каком-нибудь приеме, а не стоял голый после группового секса. Эта официальность Лару и добила. Неожиданно для себя самой она расхохоталась, звонко и весело, даже не задумываясь о том, чтобы остановиться. — Если вы мне сломали де Нов, я вам уши оторву, — буркнула Анна, поглаживая подругу по спине. — Доны, извините, я ужасная хозяйка, — покачала головой Лара, — и, ко всему прочему, невежливая. Ласомбра улыбнулся. — Это компенсируется прочими вашими достоинствами. А вежливость — дешевый товар. И он принялся невозмутимо одеваться. — Зато я не стану выдавать вам носки по описи, как наши коллеги из отдела снабжения, — хихикнула она. Понятливая Анна выскользнула обратно в коридор и прикрыла за собой дверь. — Здесь не хватает Богдана, — игриво заметил Ласомбра. — Он бы обыграл сценку с выдачей носков по описи в красках и лицах. — Слышать этого имени не хочу, — прошипела Лара, едва не ломая подлокотник кресла, — ваши вассалы слишком часто лезут куда не просят. И особенно — к кому не просят. — Он уже успел оскорбить вас? — поинтересовался Ласомбра. — Бросьте, он всего лишь шут и гордится этим. — Проиграть шуту вдвое обидней, чем благородному дону. — Вы проиграли ему? Прошу простить меня за откровенность и некуртуазность, но не тореадорская ли это мнительность? И в то же время Асканио не смог удержаться от гордого: «Ну как я его воспитал, а?». И услышал в ответ вполне предсказуемое: «Только тремеров ты воспитывать и умеешь. Позорище». Лара посмотрела на него с ровной злостью человека, соседи которого потешаются над его сгоревшим домом. — А кому вы проиграли свою Льдинку, дон Асканио? — Уж поверьте, не дикарю и шуту, сеньора, — заметил Асканио вскользь. Ему было неприятно вспоминать о том, как чувство долга заставило его отказаться от возлюбленной, и от этого слова его были резче, чем следовало. — Каждый стремился к тому, чего ему не хватает. Сердитесь на меня сколько угодно, но, может быть, это и есть лучшее, что я могу для вас сделать. — Сердиться? На вас? — тон Ласомбра подчеркивал абсурдность этого предположения. — Вот и славно, — Лара улыбнулась кончиками губ. Нити, которую она собиралась перерубить, на том месте, оказывается, не было в принципе, — тогда вы не обидитесь, если я попрошу вас покинуть мой дом? — Если вы помните, таково было и мое желание, — Асканио закончил одеваться и направился к двери. — Всего лишь случайный дозвон, — пробормотала Лара, отворачиваясь обратно к компьютеру, — очередной. — Благодарю за прекрасную ночь, сеньора, — слегка поклонившись, он вышел. Лару передернуло от мелькнувших в его сознании досады и грусти, но все это было терпимей снисходительного всезнания старейшины, получившего очередное подтверждение своей правоты. — Да пропади эти приличия, — сплюнула Лара и, используя Стремительность, поравнялась с ним и впечатала в ближайшую стену. Рука дрогнула в последний момент и удар кулаком, вместо лица, тоже пришелся по стене, — я не обязана быть вежливой с каждым мудаком, который трахает меня из-за того, что я на кого-то там похожа! Который гордится тем, что его шут сломал мне жизнь. Который настолько закостенел в своей непогрешимости, что хренов Байрон в гробу вертится! Асканио рассмеялся, скрестив руки на груди. Вокруг него внезапно стало темнее, тени стали резче, налились чернотой. — Сеньора, я хотя бы видел вас под образом той, которую любил. А видели ли вы меня под образом сородича с тентаклями? — его усмешка стала саркастической. — В любом случае, мой вариант менее оскорбителен. И мне уже интересно, что же такое отнял у вас мой шут — редкостный недотепа и юродивый, между нами говоря. — Это глупость, — ответила она спокойным и ровным голосом, глядя ему в глаза, — полагать, что я не видела или не смотрела. А если вы и дальше будете оскорблять того, кто дорог моей девочке, я в бешенство впаду, и вам же перед Князем объясняться потом. — Я не понимаю вас, сеньора, — ответил Асканио взглядом на взгляд. — Если вы желаете, чтобы я уважал ваши желания, извольте сказать о них прямо. Ему уже было интересно. Он взглянул на нее с любопытством, как будто увидел впервые. Блистательный образ, напоминавший одновременно все портреты дам эпохи Возрождения, яркий, как первое явление Афродиты из пены и дрожи... этот образ померк за спутанными волосами и прикушенной губой, за мимической морщинкой на лбу и шрамом на запястье. Одно за другим он различал клейма, оставленные на схожей оболочке характером и пережитым опытом. Сумев, наконец, задержать взгляд, Асканио поразился тому, как их много, и что заметны они стали только теперь. Вместе с тем утихло и ощущение подделки, которого он старался не замечать весь вечер. И пусть Асканио не знал толком этой женщины, готовой наброситься на него за оскорбление ее врага — и его вассала. Он готов был считаться с ней. — Хватит выискивать в моем поведении какие-то гротескные шаблоны и злые умыслы. Я... хорошо, если бы мне позвонили посреди ночи, проболтав секрет междоменного масштаба, я бы тоже первым делом подумала «что надо этой хитрой суке?», — она потерла глаза ладонью. — Вот поэтому я никогда не занимаюсь отношениями. А потому, что я ими не занимаюсь, от меня и уходят к шутам. Полный круг... Асканио был удивлен и поражен настолько, что это даже отразилось на его лице. Вся совокупность его знания о Богдане была прямо противоположна мысли о том, что он может отбить хоть кого-то хоть у Носферату... не говоря уже о том, что это будет ему нужно. — Вот так, — хмыкнула Лара и прислонилась к противоположной стене. — Вы будете вправе ударить меня после моих слов, — Асканио почему-то вздохнул, — Но поверьте, он — или она — вас не любила. Если бы любила, не оторвалась бы так легко. Лара отвернулась, как будто от яркого света, и медленно сползла по стене на пол, обнимая руками колени. «Действительно, — подумала она, — некоторые моменты невозможно игнорировать, когда о них скажут вслух». — И что вы сделали, дон? — пробормотала Лара усталым голосом. — Я уже почти убедила себя, что смогу собрать все из обломков... — она накрутила на палец светлую прядь и долго смотрела на нее. — Волосы, что ли, покрасить. Он подошел к ней, опустился на пол рядом. Улыбнулся устало. — Я отвечу вам не как Ласомбра. Если вы найдете лекарство от этой тоски — я с удовольствием применю к себе ваш рецепт. Но увы, она тем хуже излечима, чем больше вы любили утраченную. — Но вы-то позволили себе хоть немного побыть счастливым, правда? — ее вопрос звучал почти просьбой, как будто ей действительно было важно. Он кивнул. — С ней все было по-другому, - вздохнул он, не желая вдаваться в подробности. Уехать что ли, — пробормотала Лара, прижимаясь затылком к стене, — с глаз долой... — Не поможет, — Асканио покачал головой. — Оставайтесь, а? Не в смысле... — Лара заметно смутилась, — просто скоро рассвет, и дороги мокрые, и я не хочу вас отпускать. — Тогда я не уйду, — Асканио придвинулся ближе, приобнял ее за талию. — Хотите театр теней? — Хочу. Тени у противоположной стены комнаты зашевелились, обретая форму и объем... «Плагиатор, — очнулся Мигель. — У тебя чувство прекрасного, как у крестьянина. Ты даже не смог как следует скопировать мою придумку. Дай я». — И незачем ругаться, — пробормотала Лара, положив голову ему на плечо. — Красота не является главным критерием прекрасного. Это я вам как Тореадор говорю. «Его представления о придании формы Теням до сих пор недалеко ушли от пресловутых тентаклей», — пожаловался Мигель ментально. У Лары возникло ощущение, что он обращается лично к ней. — «Что-нибудь грубое и смертоносное. Никакой эстетики». «Примитивизм — тоже стиль, — заступилась Лара, — хотя я понимаю ваше огорчение...» «Вам понравится», — заверил Мигель. И взял контроль над телом... У противоположной стены ожил настоящий театр теней. Мастерски вылепленные фигурки, кажущиеся черными до бархатистости, объемными и странно живыми, разыгрывали несложные сценки из повседневной жизни. «Одного не пойму, — подумала Лара, пытаясь представить одновременно, из каких простых фигур сделана лошадь, поедавшая огромный стог сена, — к вам я на вы обращаюсь потому, что вас двое, да и удобней, конечно. Но сама я существую в единственном числе». «Мы можем взаимно перейти на «ты», — предложил Асканио. — Все равно телом управляет кто-то один. И потом, вы всегда можете обратиться адресно». «Тогда перейдем, — согласилась Лара, — все это напоминает мне силуэты за окном, когда я была маленькой. Каждый был особенным». «Мигель гордится своим театром, — пояснил Асканио. — Иногда он даже репетирует». «Здесь есть, чем гордиться». Когда фигурки поклонились и растворились в окружающей темноте, почти перед рассветом, Лара мысленно шепнула: «Спасибо. Вас... в гостевую?» Асканио поцеловал ей руку, задержав губы на ее коже гораздо дольше, чем было прилично. — Как ты захочешь. Но я был бы рад, если бы мне нашлось место рядом с тобой. «Просто, — она поднялась, не отпуская его руки, — я не поручусь теперь, что не наделаю глупостей. Или что ближайшее время буду способна на что-то кроме бесед. Неправильно мы все это начали, — покачала головой и замерла, прислушиваясь к отголоскам ощущений, — но вот... — она сделала шаг вперед, протянула руки и обняла его за плечи, мягко, без страсти, но с лаской, — это только для тебя». На лице Ласомбра появилось несвойственное ему мягкое выражение. Наклонившись, он легонько коснулся губами ее губ. Лара улыбнулась и прикрыла глаза. Она чувствовала себя так, как будто нашла надежный камушек среди зыбучих песков. Пустыня, конечно, никуда не делась, да и передышка могла оказаться недолгой, но все же, шанс выбраться был. А Лор де Нов не собиралась упускать свои шансы.

@темы: ссылки, Масакрад

---

04.10.2012 в 18:56

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

fandom Vampire: The Masquerade 2012. Спецквест. «Реквием по мечте» Часть 3

 

Название: Чистильщики Автор: fandom Vampire: the Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: the Masquerade 2012 и анонимный доброжелатель Персонажи: f!антитрибу!Тремер, m!Малкавиан, f!Бруха Рейтинг: R Категория: джен Жанр: экшн, кроссовер Размер: миди, 4571 слова Задание: фильм "Реквием по мечте" Краткое содержание: «В 1998 г. Горатрикс созвал все свое потомство на встречу в Мехико. Прибыли все Тремеры Шабаша. В огромном пожарище погибли все Тремеры-антитрибу; остались лишь колонны из пепла, говорящие об этой истории. Поистине, прибыл сам Тремер. С помощью могущественной магии он овладел телом Горатрикса, а затем уничтожил тех, кто посмел предать его род» (Книга клана Тремер) Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 Первого ноября Мамушка впервые увидела Червяка. Как Чистильщику ей полагалось поймать его и уничтожить. Или пленить и отправить Шерифу, пусть напряжёт небогатые извилины, гадая, что же оно такое. Вместо этого она поступила как женщина: завизжала и отпрыгнула за мусорный бак. Руки против воли потянулись подобрать пышные юбки: от стресса она позабыла, что уже век как носила исключительно джинсы. Червяк поднял голову и принюхался. Был он толстым, длиной с фут, противного бледного цвета, кольчатым, с треугольным телом, широким в голове и узким в хвосте. На передней части Мамушка с дрожью разглядела человеческое лицо. Глаза без ресниц и бровей, нос, рот с шевелящимися губами. Приподняв переднюю часть, Червяк энергично покачивал головой вверх-вниз, поворачиваясь из стороны в сторону, словно то ли прислушивался, то ли присматривался, то ли принюхивался. Решив, что чудовище не собирается в ближайшие секунды делать резких движений, Мамушка высунулась из-за бака. В богом забытом городишке штата Южная Каролина, насчитывавшем две тысячи четыреста восемнадцать человек, сородичи бывали только наездами, и, не будь у Мамушки напарника, пришлось бы ей справляться своими силами. Она выбрала Фараманта из списка последних вызовов: — Здорово, Шизик. Где бы ты сейчас ни был, бросай всё и дуй к пиццерии. К чёрному ходу. Готова поспорить, такого ты ещё не видел. Не дожидаясь ответа, Мамушка отключилась. По опыту знала, что телефонные выяснения и уточнения деталей могут затянуться до утра, а если бросить трубку, то Фарамант приедет быстро. Скорее всего. Если по пути ни на что не отвлечётся. Разговаривая по телефону, она не сводила глаз с Червяка. Казалось, он ждал, пока она закончит. Стоило ей повесить трубку, как он опустил голову и прыгнул. На три фута. Прямо к Мамушке. Та отпрянула, так, чтобы между ними оказался мусорный бак. Впилась пальцами в крышку, готовая отскочить и влево, и вправо — куда угодно, лишь бы между ней и чудовищем не оставалось пустого пространства. Несмотря на суровую кочевую жизнь, Мамушка отлично помнила, как была человеком. Да и не хотела забывать. Вот и сейчас она тряслась от вполне человеческого ужаса, чувствуя слабость в ногах и звон в ушах. Внутреннему Зверю, нервному, горячему, которому только дай повод впасть в панику или ярость, было совершенно наплевать на Червяка. Только странно, чего это хозяйка разволновалась. А дело было в том, что испугалась Мамушка той частью души, что осталась от человека. «Скорее бы приехал. И спас. Как рыцарь в этих сладеньких фильмах для малолетних сопливых дурочек. Позор-то какой!». Ей было стыдно и своего страха, и рефлексии, которую она не сумела вовремя пресечь. «Зверь, душа, человеческие чувства... Ударилась в рассуждения, как какой-нибудь Дегенерат или Аристократишка». Червяк оказался не настолько глуп, как можно было предположить по крошечной голове, в которой мозгов-то поместится не больше чайной ложки. Сделав пару попыток обойти бак и не достигнув цели — Мамушка умело шагала то в одной сторону, то в другую — он поёрзал в снегу, устраивая ямку, и свернулся в ней, положив голову на хвост. Наконец, среди визга тормозов, ора сигнализации и скрипа шин об асфальт — другой стороной пиццерия выходила на самую оживлённую улицу — Мамушка узнала тарахтение байка Фараманта, ещё до того, как тот вырулил на задний двор. Наверное, Фараманту очень нравилось, как он выглядел в костюме мотоциклиста, иначе никак нельзя было объяснить, с какой целью сородич напяливал на голову шлем. Однако за все десятилетия их совместных странствий Мамушка ни разу не видела его в седле с непокрытой головой. Заглушив мотор, он стащил шлем и бросил на асфальт, среди плевков и окурков. Показалась голова с очень длинными и очень жидкими волосами, костлявое лицо и очки с зелёными стёклами, сползшие на кончик носа. О его любимой музыке можно было судить по принтам на по меньшей мере пятёрке футболок, надетых одна поверх другой и настолько рваных, что по выглядывающим в прорехах буквам можно было угадать название каждой группы На запястьях болтались браслеты, на ушах живого места не осталось от кнопок и колец, а драные джинсы были обвешаны цепями. — Вот — он! — вместо приветствия Мамушка ткнула пальцем в направлении Червяка. Тот приподнял голову и, увидев Фараманта, выпрямился. — Ай! Сейчас же прыгнет! И точно, Червяк в три присеста добрался до Фараманта и остановился у его ног, не пытаясь подскочить и вцепиться в лицо. Умение прыгать в длину ещё не гарантирует умения прыгать в высоту, а какими бы острыми ни оказались зубы, они были слишком мелкими, раз помещались в такой невеликой пасти. — Привет, потеряшка, — произнёс Фарамант с лёгким русским акцентом, присел на корточки и протянул Червяку указательный палец. — Голодный? В качестве ответа Червяк взвился и впился в кончик предложенного угощения. Мамушка вздрогнула при виде того, как тёмная кровь просвечивала сквозь тонкое белёсое горло, трепещущее от стремления проглотить поскорее и побольше. — Сбрендил? — Тише, у нас идиллия. Мамушка не нашлась, что ответить. Чтобы не видеть проклятую тварь, она перевела взгляд на Фараманта, с некоторой опаской ожидая, что Червяк окажется ядовитым, её приятель упадёт и станет корчиться в страшных мучениях. Но время шло, насытившееся чудовище отпало от ранки, облизнулось и повернулось к Мамушке. — Твоя очередь. — Моя... Слушай, ты шизей, но меру-то знай! — Не обязательно сегодня. Просто учти, нельзя оставить его здесь. А мне ещё соседний город проверять. Пока! Фарамант взгромоздился на байк и, взревев двигателем, исчез за углом. Мамушка осталась наедине с Червяком, не спускавшим с неё глаз. *** Роли — не бог весть какой выдающийся город. Местные жители — из тех, что попроще, — могли бы и по лицу дать за такие слова, однако факт оставался фактом: в нём не было ни университетов, в которые стремились бы поступать абитуриенты со всего мира, ни театров, премьеры в которых попадали бы на первые страницы самых дорогих изданий, ни известных всему миру исторических памятников. Джулии это нравилось. Она чувствовала себя королевой среди смертных, не обременённых ни излишним интеллектом, ни утончённым эстетическим восприятием. Её провожали взглядами, восхищались на английском и испанском. Что ж, понять их было нетрудно. Джулия позволила себе сдержанную усмешку, когда представила, какой контраст составляет с местными женщинами в потёртых джинсах и с избыточным весом. Джулия цокала на пятидюймовых каблуках, демонстрируя округлые икры, открытые юбкой чуть выше колена. Идеально скроенный пиджак визуально удлинял шею и маскировал недостаточно тонкую талию. Аккуратный неброский макияж придавал лицу недостающую живость. Автозагар — ровно лёгший на мёртвую кожу и куда более стойкий, чем на теле смертных женщин — скрывал тот факт, что становление случилось весной, а денег на солярий у Джулии в ту пору не было. Коротко стриженные волосы благодаря лаку не лезли в глаза и не шевелились на ветру. Идеальная осанка уверенной в себе леди, которая выработалась после начала нежизни. И бельё. Джулия ни на миг не забывала, какое на ней бельё. Будучи смертной девушкой, она обожала мучить себя, бегая в магазины и примеряя самые дорогие модели с тем, чтобы в итоге ничего не купить. Нищая жизнь осталась в прошлом, и Джулия немного изменила хобби: теперь, заходя в те же магазины, она скупала комплекты, едва взглянув на них и убедившись, что размер подходит. Она никогда не надевала трусики или лифчик дважды, а многие из покупок просто выбрасывала, едва распаковав, если при втором взгляде они казались ей недостаточно милыми. Джулия свернула в узкую улочку, затем в другую и спустя двадцать минут оказалась на пустыре позади школьной спортивной площадки. Несмотря на отсутствие какого бы то ни было оружия, ни тени беспокойства не промелькнуло на её лице. Единственным чувством, которое можно было предположить при взгляде на него, было раздражение. То и дело Джулия бросала взгляд на часы. В приказе, отданном ею неделю назад, ясно звучало время: два часа ночи. До назначенного срока оставалось полчаса, она сама, не рассчитав, пришла пораньше, но злилась, что никто ещё не явился. «Никчёмные твари, чего им стоило немного пошевелиться и притащиться пораньше?». — Явился! — воскликнула Джулия, когда крапива заколыхалась и у её ног появился первый гомункулус. Изголодавшийся за неделю, он так и вился вокруг красных туфель, но не решался прикоснуться. — А ну уймись! Гомункулус отпрянул и сжался. Вскоре стали подтягиваться остальные. Порождения не самого простого Тауматургического ритуала, созданные в разное время при очень разных обстоятельствах, они мало походили один на другого. Единственными общими чертами их облика был бледный цвет — словно кожа умирающего — и человеческие лица, в которых знающий Тремер признал бы грубую, упрощённую копию лица Джулии. — Один, два... Стоять! — когда гомункулусы замерли, многие в неудобных позах, она пересчитала их, тыкая пальцем. Все восемь были на месте, все восемь преданно и умилительно заглядывали в глаза, насколько позволяла бедная мимика. — Да нате, подавитесь, только успокойтесь. Ногтём большого пальца Джулия чиркнула себя по запястью и, подняв повыше, потрясла, орошая гомункулусов кровавыми каплями. Заверещав от перевозбуждения, они засуетились, превращаясь в клубок переплетённых тел. Кто-то разевал пасть, ловя капли, кто-то подпрыгивал в надежде урвать побольше, кто-то слизывал красные пятна с тел собратьев. Джулия засмеялась. «Бедные уродцы, — подумала она уже без раздражения. — А другая бы не стала кормить, пока не расспросила. А я забочусь о своём имуществе». Наконец гомункулусы насытились и угомонились. На трапезу пришлось израсходовать заметную часть запаса крови, и Джулия почувствовала голод. — Ну да, полезные. Послушные, — пробормотала она, и создания неверяще задрали головы и вытаращили глаза, впервые со дня создания услышав что-то, похожее на похвалу. — Но на вас же витэ не напасёшься, за раз всё сжираете. Гомункулусы виновато опустили взгляды. — Ладно, хватит рассусоливать. Докладывайте. По алфавиту. И покороче. Поджав губы, Джулия выслушала данные разведки. Время поджимало. До встречи в Мехико оставалось лишь три недели, а так не хотелось приезжать к Горатриксу с пустыми руками. Новый ритуал был почти готов, однако требовалось протестировать его ещё не один раз — для того, чтобы перед сектой всё прошло без накладок. Как назло, во время шлифовки ритуала вышли почти все компоненты. Большую часть запасов она сумела пополнить у Тремеров Шабаша, но достать последний в центре Америки было не так-то просто. Чёртова развитая система здравоохранения, из-за которой некоторые ингредиенты просто так не найдешь. Проклятая печать на лбу, видимая любому соклановцу, мешала просто так взять и приехать к подопечным. Тут и настала пора вспомнить о созданных когда-то гомункулусах. Они не подвели. Нашли подходящего смертного и убедились, что в домене, где он сейчас находился (по закону Мёрфи, принадлежавшем Камарилье), отсутствовали Тремеры. Она улыбнулась и двинулась обратно, в центр города. Покормиться, поймать машину — и убедительно, по-тремерски попросить водителя гнать прямиком в Южную Каролину. Ах да. Последний маленький приказ. — Исчезните, пока не позову. *** Мамушка, скрепя сердце, согласилась со всеми доводами Фараманта и сделала так, как он предложил. Но видеть мерзкую рожу в зелёных очках было выше её сил. С каждой ночью Мамушка становилась всё раздражительнее и с трудом удерживала себя от того, чтобы не выпить досуха очередной сосуд. Как назло, ни в одном городишке, который они проезжали, не находилось работы для Чистильщиков: им не попадались неприкаянные вампиры, сородичи если и давали становление, то исключительно по согласованию, а все немногочисленные приезжие чтили Пятую Традицию и не забывали представиться Князю. Хорошая заварушка — вот что требовалось Мамушке. Она выжимала максимум из своего байка, мощной зверюги, и оставляла Фараманта далеко позади — но это дарило слишком мало облегчения. Наконец, на десятый день отсутствия, когда она окончательно пришла к выводу, что их с Фарамантом перемещения сбили Червяка со следа, он вернулся. Не мешкая, прыгнул Мамушке на руки, а та, оглядевшись по сторонам и убедившись, что в тёмном, забытом всеми богами переулке их никто не видит, распахнула косуху и задрала футболку. Лифчиков она отродясь не носила, и между Червяком и её кофейного цвета грудью не осталось преград. Повизгивая от нетерпения, он припал, как пиявка, к соску, прокусил и принялся жадно сосать витэ. — Изголодался, бедняжка мой, — пробормотала Мамушка, глядя на него с умилением. — А я всё волновалась, где ты шатаешься. Ну ничего, ничего, кушай, маленький. Крошечные острые зубы вгрызались с каждым глотком всё сильнее, так, что Мамушка заволновалась, как бы Червяк не откусил ей сосок. Но беспокоить голодное существо не хотелось, и она терпела, пока он, насытившись, не отпустил грудь. Оправив одежду, Мамушка взяла его обеими руками, как младенца, и стала покачивать, напевая вполголоса. Много десятилетий прошло с тех пор, как она укачивала белых малышей и думала о том, каково будет держать в руках собственного ребёнка. Она не любила вспоминать глупые смертные мечты. И при жизни резкая, бойкая, никому не позволявшая дать себя в обиду, после становления она стала ещё более сильной и непрошибаемой. Что ж, нежности, которые она позволяла себе проявлять, нянчась с Червяком, не испортят репутации, ведь он никому об этом не расскажет. — Правда, маленький? Ты ведь не выдашь старую глупую Мамушку? Не позволишь, чтобы над ней смеялись и не воспринимали всерьёз? Червяк потёрся о неё и пообещал, что выполнит любую просьбу. Он очень удобно устроился в куртке после того, как Мамушка вспорола в нужных местах подкладку. Мамушкина талия была очень, очень объёмистой, но за счёт ещё более широких груди и задницы у Червяка было достаточно пространства, чтобы оставаться незаметным под курткой. Но Фараманта было не обмануть такими уловками: ему хватило одного беглого взгляда, чтобы хмыкнуть и показать большой палец: — Теперь мы в сборе. — Да пошёл ты, — беззлобно отмахнулась Мамушка. Спутник больше её не раздражал. — Самое время заняться безобразиями в Колумбии. Думаю, наш маленький друг не откажется помочь? — Сейчас?! Дай ему отдохнуть, садюга. Он такую дорогу отмахал. — Как скажешь. Тогда разберёмся на месте. Погнали. Они выехали на трассу. На этот раз Мамушка позволила Фараманту держаться сразу за своей спиной. В Колумбии назревала заварушка, которая ещё недавно была так необходима Мамушке. Судя по новостным сводкам, в крошечном городке, где никогда не жили сородичи — без малого шесть тысяч жителей не прокормили бы и одного — расшалился кто-то, кто плевать хотел на Маскарад. Чёрт знает, с чего Фарамант решил, что Червяк поможет. Мамушка даже не думала об этом: за годы, которые они были напарниками, она усвоила, что малкавианской интуиции можно доверять, а спрашивать о причинах тех или иных заявлений бесполезно — озадачится, задумается, потом его до рассвета с места не сдвинешь. Да и боец из него никакой: ни оружием толком не владеет, ни кулаками, а самое главное, в середине драки может вдруг застыть с блаженной физиономией, прислушиваясь к внутренним голосам. Сколько раз Мамушка пыталась делать внушения, но бесполезно. Проще оказалось не брать его на разборки, оставляя сторожить байки и думать о следующих делах, а работу она и сама могла сделать. Даже на байке он умудрялся иногда погрузиться в размышления и потерять связь с миром. Не один раз Мамушке приходилось изымать его из груды осколков и, пока не объявились полицейские, увозить подальше, чтобы без помех отпоить витэ. Некоторое время после таких случаев Фарамант был повнимательнее, но вскоре снова брался за своё. Шизик, одним словом. Что с него возьмёшь. *** Джулия ещё не успела забыть, что такое бедная жизнь, но в настолько отвратительных трущобах оказалась в первый раз. Гомункулусы рассеялись по району, чтобы определить точное положение нужного человека, и теперь Джулия высматривала их среди засохшей блевотины, использованных шприцов и жирных крыс с лоснящейся шерстью. Наконец гомункулусы привели её к мусорным бакам, настолько переполненным, что крышки оставались приподнятыми, а вокруг валялись, распространяя вонь, объедки, пакеты и смятые бумажки. Привычная к не всегда аппетитным компонентам, необходимым для Тауматургических ритуалов, она даже не поморщилась, когда в ноздри ударил запах гниющего мяса. Наоборот, она улыбнулась. — Мэрион... — раздался тихий стон, и в тени между баками зашевелилась тень. Чёртов наркоман. Не мог выбрать места почище. Джулия постаралась выбрать участки асфальта, не такие грязные, как остальные, но быстро поняла, что даже если наступит не на использованную прокладку, а рядом, эти туфли больше не наденет. Тогда, остановившись на границе с грудами мусора, она крикнула: — Эй! Очнись! — Мэрион?.. — Да-да. Это я. Любимый. Пойдём со мной. — Ты всё-таки пришла. — Конечно, как я могла не придти? Поднимайся. Раздалось шуршание, закачались баки, когда на них тяжело опёрлись, и перед глазами Джулии появился отощавший молодой человек с небритым лицом и закатившимися глазами. Она окинула его жадным взглядом и отметила левую руку, которую он прижимал к себе, как ребёнка. Большая часть человеческих эмоций была Джулии недоступна, но тёмное торжество, ликование за несколько шагов до цели она почувствовала не менее ярко, чем любой смертный. — Пойдём, — она попыталась поймать мутный взгляд и, когда это удалось, повторила приказ: — Подойди ко мне. Мальчишка неуверенно шагнул навстречу. «Слабак», — скривилась Джулия. Только бы вышел из кучи дерьма, неужели так трудно пройти несколько футов? Наконец он оказался достаточно близко, чтобы она смогла дотянуться до здоровой руки, подтащить к себе и прислонить спиной к глухой обшарпанной стене. Больше не было необходимости применять Доминирование: мальчишка находился в таком безвольном состоянии, что им можно было ворочать, как большой тяжёлой куклой. Чтобы он не упал, пришлось усадить его на асфальт и опуститься рядом на корточках, так что плотно облегающая юбка из неэластичной ткани затрещала по швам. Притянув его левую руку, Джулия задрала рукав куртки. То, что мальчишка едва мог шевелиться, было вызвано не одной лишь ломкой. Сепсис зашёл так далеко, что не только причинял дикую боль, но и отравлял организм. — Мэрион, ты принесла?.. — Да, да, всё я принесла. — Ты чудо, Мэрион. Я тебя люблю. Знаешь... Излияния подростка не слишком интересовали Джулию. Убедившись, что разложившаяся ткань полностью отвечает нуждам, она порылась в сумочки и вытащила скальпель, пинцет и большую пробирку. Нервы на сгибе локтя отмерли, так что мальчишка за своими разглагольствованиями даже не заметил, как из него вырезали кусок. Закончив, Джулия поднялась на ноги и вытерла влажными салфетками инструменты и пальцы. Поиски завершились успехом, и она сможет потренироваться ещё пару раз, прежде чем показать Горатриксу новый ритуал. Она приготовилась вернуться в гостиницу, забыв и о гомункулусах, и о мальчишке, но тот напомнил о себе жалобным: — Ты обещала дозу! Куда же ты? Джулия помедлила уходить. Такой красивый страдающий мальчик, в своё время она не смогла бы устоять перед просьбой, произнесённой таким тоном. — Ты вьёшь из меня верёвки, — пробормотала она и присмотрелась к мусору. Выбрав шприц с наиболее прямой иголкой, она воткнула её себе в вену на запястье и велела: — Давай руку. Этот идиот протянул левую, годную теперь только для ампутации. Джулия фыркнула, но не стала спорить: всадила иголку в почерневшее мясо, не пытаясь нащупать вену. Зачем, если витэ и без того залечит рану. Оставив мальчишку позади с расширившимися от изумления глазами — ещё бы, витэ Тремера — это не какой-то разбодяженный героин! — она направилась прочь из мерзкого переулка. Может быть, когда-нибудь, если мальчишка не сторчится во второй раз, она сделает из него гуля. *** Чистильщики явились в Колумбию, когда та гудела, распираемая новостями. Приезжих встретили недобро, на невообразимый наряд Фараманта пялились куда враждебнее, чем обычно. Впрочем, его мало волновало отношение смертных, ведь стоило ему установить зрительный контакт и попросить относиться к себе и к Мамушке как к друзьям — и недавний враг оборачивался союзником. Но обычно он прекрасно обходился и без использования дисциплин, единственно умением договориться. — Нравятся? — спросил Фарамант у мальчика пяти лет, который так засмотрелся на зелёные очки, что застыл над крепостью из песка с совочком в руке. — Расскажи мне кое-что, и я разрешу их примерить. — Зрение ребёнку не посади, — буркнула Мамушка. — Стёкла без диоптрий, — пожал тот плечами и повернулся к мальчику: — Заинтересован? Кстати, я — Майкл, а тебя как зовут? Если мама не велела тебе разговаривать с незнакомцами, подумай сам, относилось ли это к случаю, когда ты играешь в собственном дворе, а от подозрительных типов тебя отделяет забор? — для убедительности он постучал по выкрашенной в канареечный цвет доске. — Дай ему хоть на один вопрос-то ответить! И прекрати говорить так заумно, — Мамушка привыкла, что Фарамант лучше неё знал, как найти подход к людям, но не могла отказать себе в удовольствии всласть поворчать. Мальчик положил совочек, встал из песочницы, продемонстрировав перепачканные колени, и серьёзно ответил: — Меня зовут Марти. — Привет, Марти, — помахала ему Мамушка, но мальчик взглянул на неё без энтузиазма и повернулся к Фараманту: — Дай посмотреть. — Деловой подход, — кивнул Фарамант, снял очки и протянул их к забору, так, чтобы Марти мог как следует их рассмотреть. — Ну что, как считаешь, стоят они того, чтобы уделить мне несколько минут? — Стоят, если подаришь их мне. Фарамант рассмеялся. — Ах ты хитрюга. Что ж, согласен подарить, если твоя история мне действительно понравится. Марти протянул маленькую руку, которую Фарамант торжественно пожал. Подозрительно покосившись на Мамушку, Марти попросил Фараманта присесть и зашептал на ухо, энергично жестикулируя и то и дело тыкая пальцем в разные стороны. Непривычное без очков, костлявое лицо изображало попеременно то удивление, то негодование. Ох уж эти дети, из всего надо сделать тайну, иначе не интересно. — Спасибо, Марти, — сказал Фарамант, поднимаясь. Мальчик сосредоточенно пытался нацепить очки, слишком широкие для его головы. — Пойдём, красавица. Если постараемся, застанем конец шоу. Нацепив шлем, Фарамант поехал на запад. «Далеко ехать не придётся, — рассуждала Мамушка. — Откуда мальцу знать, что за пределами города». И точно, вскоре на одном из тротуаров показался обессилено прислонившийся к дому мужчина в приличном костюме, с закрытыми глазами и дрожащими пальцами, которыми он пытался удержаться за стену. Дальше — больше. Проститутки, собравшиеся галдящим полукругом вокруг упавшей в обморок подруги, мёртвые кошки у мусорных баков, огромная лохматая собака, пытавшаяся открыть глаза и подняться на ноги, но раз за разом тыкавшаяся носом в асфальт. Наконец, Фарамант бросил байк у круглосуточной закусочной и мягко, по-кошачьи зашагал вверх по улице. Широкая, залитая жёлтым светом фонарей пешеходная, в пятом часу утра прохожих на ней почти не было. Прямо по центру ковыляла в вульгарных красных туфлях жирная корова. Фарамант не произнёс ни слова, но по его хищному взгляду Мамушка поняла, что перед ними объект. Чистильщики в удобной обуви постепенно догоняли её, и когда между ними оставалось не больше пары десятков ярдов, увидели, как она заговорила с почти раздетой девкой, державшей на руках существо, которое некоторые не слишком притязательные люди могли бы назвать собакой. Девка остановилась и протянула животное. Сучка в красных туфлях протянула руку к тяжёлому безвкусному ожерелью, отстегнула от него фрагмент и зашевелила губами, странно жестикулируя. — Вот ведь дрянь! — воскликнула Мамушка. — Колдует, ты посмотри! Червяк под курткой вздрогнул и сильнее прижался к надёжной спине Мамушки. Сучка продолжала колдовать ещё минуту, после чего с кончиков её пальцев сорвались багровые струйки и собрались во фрагменте, который она пристегнула обратно на цепочку, после чего склонилась к собачке и с лицемерной улыбочкой поцеловала её в голову, прямо над выпученными глазищами. Затем она продолжила путь, не обращая внимания на Чистильщиков. Полураздетая девка завизжала: собачка безжизненно обвисла. — А теперь, — заговорщицки пропел Фарамант, — настало самое время кое-кому отплатить добром за добро. Доставай нашего ассистента. *** Джулия отлично помнила, как проводить многие Тауматургические ритуалы и какие у них могут быть негативные последствия. Перед тем, как создать своего первого гомункулуса, она изучила все подводные камни, с которыми могла столкнуться, и уж конечно мимо неё не прошёл тот факт, что спустя какое-то время у создания может появиться собственная личность, со своими стремлениями, мотивами и взглядами на мир. Джулия помнила, как читала об этом, но почему-то ни разу с тех пор не вспомнила, будто бы уверенная, что с ней такое никогда не может произойти. И сейчас, обернувшись на знакомый писк и увидев в тени за водосточной трубой одного из гомункулусов, она не подумала, что тот замыслил против неё дурное. Напротив, Джулия поспешила с ним уединиться, прошипев на ходу: — Надеюсь, у тебя есть веская причина меня беспокоить. Скривившись, она выслушала сбивчивые объяснения — один из Тремеров-отступников тоже был проездом в Колумбии и желал обсудить кое-какие детали предстоящей встречи в Мехико. — И это всё, ради чего ты меня звал? — прошипела она. — Тварь неуклюжая, а если бы тебя кто-то другой заметил? Гомункулус попытался отскочить, словно Джулии могла бы опуститься до пинка. Колебалась она недолго. Все тридцать колец были напитаны витэ, а рейс отправлялся через пять часов. Достаточно времени в запасе, чтобы поговорить с каинитом и, может быть, вызнать что-нибудь полезное. Следуя за гомункулусом, она представляла, как доложит об изобретённом ритуале. Все опыты прошли успешно: результат был стабилен. Не лишённая тщеславия, Джулия представляла, как на глазах у остальных Тремеров блеснёт достижением на зависть остальным. Бар, в котором незнакомый Тремер назначил встречу, находился на соседней улице. Занюханная забегаловка, прокуренная, полная потными футбольными фанатами, Джулии следовало на пороге догадаться, что ни один Узурпатор не выберет подобное место. Но, занятая мыслями о предстоящей встрече, на которой она планировала обсудить новый ритуал с самим Горатриксом, она прошла к стойке и, присев, обвела нетерпеливым взглядом зал. — Кого-то ждёшь, красотка? — оскалилась ей патлатый урод в зелёных очках. — Не тебя, — процедила Джулия. — Вот несчастье! Я-то жду тебя. И вон та дама в косухе. Джулия машинально повернула, следуя взглядом за указующим жестом, и увидела необъятную негритянку, между полами до середины расстёгнутой куртки которой на миг мелькнула бледная, такая знакомая мордочка гомункулуса. — Ах ты предатель, — прошипела Джулия и привстала: на миг разгневанный внутренний зверь едва не вышел из-под контроля, но дисциплинированность, свойственная Тремерам, помогла взять над ним верх. — Тебе не о нём надо беспокоиться, правда? — Что тебе нужно? — Ты портишь представление. Нам не следует снимать маски при зрителях, иначе они догадаются, что... актёры есть не только на экранах, но и на улицах. Ты ведь знала это. — Не следует? Тогда не снимай. Я ношу маску только там, где это удобно мне, советую это запомнить. А теперь, — она сосредоточилась и заглянула прямо в безумные глаза, готовясь сообщить свою волю, — отвали от меня, забери свою тёлку и сделай так, чтобы я больше вас не видела. Вместо того, чтобы послушно выполнить приказ, очкарик рассмеялся. — Неплохая попытка. А теперь ты меня послушай, — он тоже сдвинул брови и приказал, глядя в глаза Джулии: — Иди к пустырю за школой, где ты встречалась со своими гомункулусами. Никуда не сворачивая, ни с кем не общаясь. И жди нас там. — Да. Побежала. Пусть Джулии не удалась попытка Доминирования, но очкарик также не смог внушить ей свою волю. Равные противники, они оказались в патовой ситуации. Джулия обернулась к негритянке. — Даже не пытайся. Она отлично знает, что некоторым сородичам не стоит смотреть в глаза. С одним противником она бы справилась, Тауматургия спасала её и не из таких переделок. Она бы справилась даже с двумя, не будь вокруг столько людей — в том числе вооружённых охранников — и предавшего её гомункулуса. Она отважилась на вторую попытку: — Замри и не двигайся, пока я не уйду. Очкарик щёлкнул пальцами, показывая, что приказ не подействовал, и заинтересованно склонил голову на бок. — Ты вспомнила смертную жизнь и ощутила зов плоти. Ты течёшь. Не можешь думать ни о чём, кроме того, как бы я тебе засадил. И если ты проследуешь со мной в дамскую комнату, то получишь желаемое. Джулия встала и на слабых, подгибающихся ногах пошла к двери с женской головой на табличке. Какая-то часть сознания понимала, что защита Джулии дала слабину, удача улыбнулась равному противнику и тот сумел взять верх. Но эта часть сознания не имела сейчас никакой власти над телом. *** Мамушка ввалилась в туалет и, поковырявшись шпилькой в замке, заперла его изнутри. Пока не придёт уборщица со своим ключом, они вольны делать что пожелают. — Перекусим? Сольём? — спросил Фарамант, поглаживая жертву по шее. Словно обычная течная сука, она льнула к нему, обвив руками за талию и норовя поцеловать. — Мне эта дрянь не нужна. Целый шаг к Узам крови — да на что мне сдалось такое счастье?! — Витэ, величайшая драгоценность, — пробормотал Фарамант, — кто бы мог подумать, что ты окажешься в этом грязном унитазе. Мамушка отлепила сучку от напарника и, открыв ногой крышку унитаза, вытянула одну её руку точно над сливом, чтобы не налить на пол лужи крови. Оставить чуть-чуть витэ — количество, которого едва хватит, чтобы не впасть в торпор. Тогда у неё не останется возможности использовать свою Тремерскую магию — и Чистильщики смогу без опасений вывезти её на какой-нибудь пустырь, чтобы убить и закопать без свидетелей. — Сколько возни с ней будет, — скривилась Мамушка. С куда большим удовольствием она бы посидела в баре и поорала вместе с болельщиками. Ещё недавно ей хотелось заварушки, но с тех пор вернулся Червяк и смягчил её воинственность, да и таскаться с послушной марионеткой было вовсе не интересно. От хорошей драки бы она не отказалась, а так и смысла не имело шевелиться. Мамушка обернулась к Фараманту. Тот стоял, прислонившись к стене, с остекленевшим взглядом, направленным на зажатые в руках билеты. — Этого ещё не хватало, — пробормотала Мамушка. Приступы ясновидения — дело полезное, но почему именно в такой неподходящий момент?! Осторожно разогнув пальцы Фараманта, она вытащила билеты. Колумбия — Нью-Йорк и Нью-Йорк — Мехико. Что он в них такого увидел? — Давай же, приходи в себя, Шизик проклятый... Фарамант дёрнулся, протянул Сучке билеты и, глядя её в глаза, буркнул: — Мадам, вы можете быть свободны. — Что-о?! — заорала Мамушка, но Тремерша выхватила билеты, змеёй скользнула к двери, вышибла её с разбега и скрылась из виду. Мамушка рванула следом, но её остановил насмешливый возглас Фараманта: — Пусть летит. Не стоит утруждаться, кое-кто сделает за нас всю работу. Примечание: «В 1998 г. Горатрикс созвал все свое потомство на встречу в Мехико. Прибыли все Тремеры Шабаша. В огромном пожарище погибли все Тремеры-антитрибу; остались лишь колонны из пепла, говорящие об этой истории. Поистине, прибыл сам Тремер. С помощью могущественной магии он овладел телом Горатрикса, а затем уничтожил тех, кто посмел предать его род» (Книга клана Тремер).

@темы: ссылки, Масакрад

---

04.10.2012 в 18:56

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

fandom Vampire: The Masquerade 2012. Спецквест. «Реквием по мечте» Часть 2

 

Название: Смерть после смерти Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 и анонимный доброжелатель Размер: миди, 5286 слов Пейринг/Персонажи: Салар (Каесид), Ольдар (Ласомбра), другие Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: R Задание: фильм «Реквием по мечте» Краткое содержание: желания Салар исполняются, но совсем не так, как она хотела Примечание: ретейлинг сюжетной линии Сары Голдфарб Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 Лето «Летом Брайтон-Бич расцветает, как пробившийся сквозь груды мусора сорняк на помойке. Людей здесь становится все больше и больше, и я уже скучаю по тем ночам, которые проводила в одиночестве на берегу океана: теперь пляжи никогда не бывают пустыми. Ольдар говорит, что там, у тебя, в загробном мире есть море. Хотела бы я знать, сидишь ли ты на его берегу, как сижу в этом мире я. В конце концов, раз мы оба мертвы, с чего нашим загробным жизням так сильно отличаться друг от друга?» Салар складывает недописанное письмо пополам и кладет на тумбочку, прямо на приглашение на какой-то благотворительный бал от «Малин и Блок». Это своеобразная маленькая традиция: она жертвует им деньги на исследования и проекты, а они исправно присылают Салар приглашения на свои мероприятия. Салар никогда там не появляется. Впрочем, ей приятно знать, что в одном из этих зданий, похожих на бетонные братские могилы, сидит человек, который раз в несколько месяцев заботливо выводит ее имя на серебристой мелованной бумаге. Салар встает, вытягивается во весь рост – семь футов идеально белого мертвого тела – и, взглянув на часы, идет приводить в порядок бумаги для Ольдара, который должен прийти с минуты на минуту. Ольдар – Ласомбра, Епископ Шабаша; Салар знает о нем немного: только то, что он из Норвегии и в письмах подписывается как «Ольдар Г.». И, конечно, то, что Ольдар охоч до тайных знаний так же, как сама Салар: именно он приносит ей рукописи, книги и документы на расшифровку. Ольдар заходит в жилище Салар как к себе домой; он снова в своем любимом белоснежном костюме – Салар не знает, скучает ли Ольдар по снегу или же просто издевается над ней. Она взмахом руки отсылает его в гостиную, а сама подходит к столу в прихожей, на котором аккуратной стопкой лежат бумаги, исписанные каллиграфическим почерком. Ольдар по привычке садится на диван и окидывает взглядом комнату, своей стерильностью похожую на операционную. Улыбаясь, он берет с тумбочки письмо, и, закинув ногу на ногу, вчитывается в строки. Салар, заходя в гостиную, просматривает свои переводы ритуалов, решая, какие знания можно дать Шабашу без риска обречь этот район на локальный Апокалипсис. – Тебе стоило бы перестать писать ему письма, – Ольдар небрежно кладет лист бумаги на место, когда Салар подходит к нему и садится рядом. – Почему? – она пожимает плечами и отворачивается, избегая его взгляда. – Это глупо, Салар. Тебе, в отличие от него, повезло пережить смерть, и на что ты теперь ее тратишь? На самоуничижение? – Предлагаешь забыть? Даже если я виновата в его смерти? – Особенно если так, – он берет у Салар бумаги, смахивает с них ее седой волос и вчитывается в текст. – Украсть из могилы череп, отпилить от него макушку и сделать из этого чашу? Джованни в своем стиле, - фыркает. – Салар, все это – сентиментальная чушь. Если тебе так его не хватает, ты можешь поговорить с ним. – Он покончил с собой после того, как увидел меня мертвой… не-мертвой, – Салар холодно улыбается, смотрит Ольдару в глаза и видит в них то, чего не хочет видеть никогда и нигде: собственное отражение. – Я не знаю, помнит он что-нибудь из своей жизни или нет, но не хочу, чтобы он видел меня… такой. – Я могу сказать тебе только то, что твой жених был не самым умным человеком. В конце концов, ты не Носферату. Салар отводит взгляд и поправляет длинные седые локоны. Недаром говорят, что в волосах заключено прошлое: она не обрезает их, хранит, как напоминание о боли в растягивающихся под влиянием Становления суставах и костях, о неестественно заострившихся хрящах, о черных, лишенных белка и радужки глазах. И, конечно, об ужасе во взгляде Дерека, когда она, сбежав от своего создателя, пришла к нему. «Ты чудовище», - сказал он ей тогда, и это был последний раз, когда она видела его живым. – У меня для тебя кое-что есть, – Ольдар достает из портфеля потрепанную книгу и протягивает ей. – Дневник какого-то Каесида, – Салар проводит пальцами по кожаному переплету. – Там какая-то хитрая шифровка, я так ничего и не понял. Может быть, ты разберешься. – Спасибо, – кивает она, и Ольдар встает с дивана. – Не за что, – он прячет бумаги в портфель и направляется к выходу. Салар, по обыкновению, провожает его до двери, и уже на выходе Ольдар оборачивается. – И не дай бог твоему мертвому жениху увидеть море загробного мира. Салар растерянно прижимает к груди дневник и бросает на прощание: «Удачи». *** «Исследования, которым я посвятил свою жизнь, показали, что кровь фей дает нашему клану абсолютно уникальные возможности, не доступные другим каинитам. Но даже я не мог представить, насколько сильно мы от них отличаемся. Тени, окружившие мое убежище, с каждой ночью становятся все реальнее и страшнее. Они пришли за моими тайнами, и долго я не продержусь. Я записываю свои разработки в надежде на то, что они попадут в руки Каесид, потому что если их сможет расшифровать кто-то другой – мы пропадем: открытие, сделанное мной, может изменить все. С помощью крови фей мне удалось преодолеть проклятие Каина. На какое-то время я вновь стал живым, смог почувствовать вкус человеческой пищи, услышал биение собственного сердца, и, что важнее всего остального, я увидел рассвет и не сгорел заживо. Спустя двести тридцать лет, проведенных во мраке, я снова увидел восход Солнца. Каинит, читающий эти строки, поверь мне: во всех наших ночах нет ничего, что могло бы сравниться с этим. Ритуал, проведенный мною, также смог обратить проклятие вспять: мои глаза вновь стали такими, какими были до смерти, а кожа приобрела практически нормальный цвет. Мое открытие, несомненно, приведет меня к гибели, но я надеюсь, что кто-нибудь из Каесид однажды сможет продолжить мои исследования. Наверное, мне стоило бы унести это знание с собой в Ад, но я не хочу лишать своих сородичей возможности хоть на несколько часов выбраться из той тьмы, в которой мы вынуждены существовать. Для ритуала потребуется очень много крови…» Салар отрывается от чтения и растерянно встает с кресла – дневник выпадает у нее из рук и с глухим стуком падает на пол. Знал ли Ольдар, какие тайны скрываются на пожелтевших страницах? Подозревал ли? Салар резко поворачивается и начинает мерить комнату шагами – из одного угла в другой, словно загнанное в клетку дикое животное. Ее сир, Ольдар, остальные вампиры, с которыми ей доводилось разговаривать, – все в один голос утверждали, что проклятие необратимо. Теперь, когда выяснилось, что это, возможно, не так, Салар буквально физически ощущает: все, во что она верила пятьдесят девять лет, рушится, словно под натиском снежной лавины. На глаза ей попадается стоящая на каминной полке старая фотография. Они с Дереком сделали ее в день своей помолвки; Салар смотрит на выцветшее изображение так, будто увидела его в первый раз. На фото она обнимает Дерека и они оба улыбаются. Салар, тогда еще носившая совершенно другое имя, выглядит абсолютно счастливой; на ней – любимое красное платье, которое так нравилось Дереку. Сейчас она рассматривает девушку на фото и не узнает в ней себя: на фотографии у нее каштановые волосы и аккуратный, хоть и несколько крупноватый нос. И глаза, казалось бы, самого обыкновенного серо-зеленого оттенка, но Салар смотрит на четкие грани между белком, радужкой и зрачком, как на истинное чудо природы. У нее в доме нет зеркал: она лично разбила все, которые были. Салар не нужны зеркала, чтобы увидеть себя со стороны: тощее, нелепо высокое, холодное мертвое тело с неестественно вытянутыми ушами и носом. С этими проклятыми провалами вместо глаз. В детстве бабушка часто говорила Салар, что глаза – это зеркало души. Салар – снежно-белый бездушный труп – смотрит на живую себя до тех пор, пока изображение перед глазами не превращается в смазанное красное пятно. Она думает, что жизнь одного человека – не такая уж большая плата за возможность вытащить свою душу из Ада на пару часов. В конце концов, людей много. Чертовски много. Особенно в Брайтон-Бич. Особенно летом. *** Обескровленная мертвая женщина с каштановыми волосами лежит лицом в пол прямо посередине безукоризненно-чистой гостиной. Сидящая неподалеку Салар недовольно морщится, но лишь на секунду: сейчас ей нужно сосредоточиться на другом. Ночью она сняла с окна тяжелые темно-синие шторы, и теперь Салар с опаской смотрит, как в ее дом впервые за все те годы, что она живет в Бруклине, пробирается солнечный свет. Она очень точно следовала всем инструкциям, которые безымянный Каесид оставил в своем дневнике, но ей все равно страшно. Салар никогда не видела, как сгорают вампиры. Только слышала от Ольдара: время от времени тот начинал рассказывать ей странные и часто страшные истории из своей жизни. В том числе и про Камарилью; в том числе про войну, идущую между двумя фракциями; с особой любовью Ольдар рассказывал о том, как после допроса они оставляли «лицемерных камарильских шлюх» связанными на открытом пространстве и ждали рассвета. Вампиры, рассказывал Ольдар, выли от боли и ужаса так, что у одного гуля полилась кровь из ушей. Теперь Салар со страхом наблюдает за солнечным лучом, скользящим по полу ее дома. Она еще помнит, как должен выглядеть рассвет, хотя с каждым годом воспоминания о солнце становятся все более смутными; Зверь внутри нее шепчет, что оно – враг каких не сыскать, и нет и быть не может никакой красоты в том, что превратит тебя в пепел. Зажмурившись, Салар протягивает руку, подставляя ее под предрассветный солнечный луч. Белая кожа, кажется, вспыхивает – но она всего лишь отражает свет. В первые несколько секунд ничего не происходит. А потом Салар слышит, как ее ссохшееся мертвое сердце вдруг оживает и делает первый удар. На линии горизонта показывается солнце. Салар впервые за пятьдесят девять лет делает вдох. Легкие расправляются; в горле першит, и она кашляет: внутри все будто покрыто слоем пыли. Потом, прочистив горло, встает с пола и робко подходит к окну. Солнце лениво показывается из-за горизонта, заливая океан ослепляющим светом; Салар распахивает окно настежь и протягивает руки к солнцу. Ее мертвое тело меняется прямо на глазах. Кровь приливает к кончикам пальцев, и сама жизнь бежит вслед за ней; под стремительно розовеющей кожей проявляются тонкие синие вены. Салар думает о том, что они похожи на реки, тянущие свои воды к бескрайнему океану. Она чувствует, как легкая дрожь пробирает ее тело, и счастливо смеется: оказывается, Салар давно забыла, каково это – быть живой, и каждое ощущение кажется ей совершенно новым. Она чувствует себя ребенком, познающим мир с самых азов. Салар отходит от окна только тогда, когда солнце полностью встает; она оборачивается, полной грудью вдыхая свежий воздух, и смотрит на зеркало, украденное ею ради сегодняшнего дня. Она больше не нервничает, полностью доверившись автору дневника, и поэтому спокойно подходит к шкафу, на дверце которого висит красное платье. Салар переодевается медленно, наслаждаясь прикосновениями легкой ткани к коже. Через несколько минут она, улыбаясь, подходит к зеркалу. Первое, что видит Салар – собственные серо-зеленые глаза. Она отходит от источника света, подходя ближе к зеркалу, и зрачок мгновенно расширяется. На секунду Салар замирает от страха: ей кажется, что его чернота снова закроет радужку и белок, но стоит ей повернуться к окну, как зрачок испуганно сжимается в точку, а Салар с облегчением выдыхает. Теперь она может рассмотреть себя как следует. Глаза и кожа ее точно такие, какими были при жизни, а вот остальное все еще не так близко к совершенству, как хочется Салар. Она собирает волосы и поднимает их вверх, крутясь перед зеркалом: после смерти Салар исхудала и вытянулась в рост, и если тонкий острый нос на живом лице смотрится, пожалуй, даже лучше, чем ее собственный, то фигура – действительно проблема. Платье безнадежно коротко и висит на ней, будто на вешалке. Салар разочарованно выдыхает. Достичь совершенства будет не так просто. Через пять дней и еще две смерти Салар пытается выветрить из комнаты отвратительный запах перекиси водорода. Она сидит в кресле, с наслаждением перебирая мягкие каштановые локоны: ей удалось найти в своей библиотеке заметки о Цимисхе и их искусстве изменения плоти, и теперь дело лишь за тем, чтобы скомбинировать эти два умения. Тем более что теперь для совершенства есть причина даже более существенная, чем ее тщеславие. Салар, мечтательно улыбаясь, берет с тумбочки недописанное письмо и, закусив губу, дописывает туда несколько строк. «Дорогой Дерек. Я даже не мечтала о том, что мы вернемся с того света в один день. Это так правильно и так… сказочно. Я встретила тебя, когда перед закатом выходила на пляж, полюбоваться на океан – в свете умирающих алых лучей он становится еще прекраснее. Ты подошел ко мне, сказал, что тебе кажется, будто мы уже где-то виделись… Ты еще не помнишь, кто я такая. Я все понимаю: ты слишком долго был мертв. Но ты обязательно вспомнишь. Твое новое имя – Конрад. Я по тебе скучала. Всегда твоя, Салар д’Фогбар». Осень «В этой жизни ты стал наблюдательнее, Дерек. Все удивляешься, почему я каждый раз выгляжу как-то немного иначе, почему меняются рост и фигура. Обещаю, что перестану менять твою память, как только снова стану собой. Надеюсь, ты простишь меня: я делаю все это для нас. Я не знаю, вспомнишь ли ты меня, когда мои эксперименты, наконец, увенчаются успехом; но даже если нет – я просто чувствую, что должна». Текст обрывается; письмо валяется на полу среди бумаг. В низу листа – засохшее пятно крови. Вместо запаха перекиси водорода в гостиной теперь витает тошнотворно-сладковатый запах разложения, и это очень раздражает Салар. Она снова крутится возле зеркала: платье уже не висит, но вернуть прежние формы она все еще не может; но, кроме этого, в росте нужно убрать еще дюйма четыре, а это гораздо сложнее. Салар, вздохнув, снимает платье; время ее жизни подходит к концу, и она по привычке ложится на пол, ожидая, когда тело выгнется в очередной предсмертной агонии. Закрывает глаза, предугадывая происходящее за секунду до того, как оно случается. Вот сейчас ее тело прогнется в позвоночнике, и она на долгие несколько мгновений застынет, ощущая, как мышцы, суставы и кости, измененные искусством Цимисхе, восстановят свою прежнюю форму; это все равно, что быть растянутой на дыбе, думает Салар, ощущая, как ее ноги пронзает тупая, ноющая боль. Через секунду она охватит все тело, и способность думать просто покинет Салар. Умирание занимает обычно минут пять, не больше, но Салар кажется, что часы просто врут ей: смерть не задумывается о времени – она занимает вечность. Салар встает с пола, мертвая и чертовски голодная – смерть каждый раз пробуждает в ней просто звериный аппетит, – и, пошатываясь, на четвереньках добирается до угла комнаты. Там в ряд выстроены пустые и полупустые бутылки: Салар нужно все больше и больше крови, чтобы возвращать себя к жизни. Она жадно припадает к одной из бутылок, расслабленно откидывается на стену и упирается рукой во что-то мягкое. Это «что-то» оказывается мертвым молодым парнем; пустые глаза смотрят прямо на Салар, и та морщится, отворачиваясь. Убийство, думает она, – не проблема. Пожалуй, это как раз самая легкая часть. Но эксперименты и Конрад отнимают все ее время: Салар не может выкроить и пары часов на то, чтобы сделать уборку. Салар добилась очень многого, но с каждой неделей становится лишь сложнее: ей нужно все больше крови, чтобы продлить свою имитацию жизни и при этом продолжить исследования. Максимум, которого ей удалось добиться – двенадцать часов полноценной человеческой жизни; двенадцать часов, проведенных с Конрадом: они гуляли по пляжам, ходили в кино, занимались сексом, и Салар готова убить еще тридцать семь человек за то, чтобы повторить этот день. Салар, цепляясь за стену, встает и бросает взгляд на фотографию на каминной полке. Она обещает себе, что сделает еще одну, как только платье придется ей впору. Салар прикрывает глаза и улыбается, представляя, как будет обнимать Конрада; она повиснет на нем – и он рассмеется, а потом щелчок камеры запечатлит их счастье. И Салар обязательно будет выглядеть такой же счастливой. И такой же красивой. Она берет в руки листки бумаги, исписанные формулами и короткими записями, часть которых невозможно прочесть: они все перепачканы кровью; кажется, все в этой комнате покрыто багровыми пятнами. Салар устало закрывает глаза и считает до десяти. Все равно там все было неправильно, думает она и рвет записи на несколько десятков неровных клочков. Остаток ночи Салар вытаскивает трупы из своей квартиры, чтобы похоронить их в огромном равнодушном океане. *** Конрад уезжает к родителям в другой штат, и Салар полностью погружается в свое исследование. Она так увлечена изучением Цимисхе и собственными расчетами, что едва не забывает о запланированном визите Ольдара; времени хватает лишь на то, чтобы прикрыть пятна на мебели скатертями и красивыми кружевными салфетками и застелить пол мягким ковром. Совершенно не подходящим под цвет обоев, ворчит она. Ольдар заходит в ее убежище, как обычно, нагло и свободно – так, будто он здесь действительно желанный гость. Салар молча отходит в сторону, надеясь, что он ничего не заподозрит: Шабаш, конечно, не запрещает эксперименты, требующие большого количества крови, но Ольдар имеет полное право потребовать объяснений. Надежда Салар рушится в первые же три секунды. Ольдар застывает, будто гончая, почуявшая добычу: абсолютно неподвижный, он лишь втягивает носом воздух. Конечно, некстати думает Салар, кому еще чуять кровь и убийства за милю, как не цепному псу Шабаша. Ольдар мягко улыбается и оборачивается к ней: – Салар, душа моя, неужели ты все-таки отвлеклась от самоедства и душевных терзаний? Его голос сладок, как запах разложения. – Просто небольшое исследование, – она дергает плечом, борясь с желанием выставить его из квартиры. Ольдар срывается с места так же внезапно, как застыл минутой раньше, и оказывается в гостиной до того, как Салар вообще понимает, что произошло. Он снимает салфетку с ближайшей полки и, склонив голову набок, задумчиво смотрит на кровавое пятно, а потом подбирает лежавший под салфеткой клок бумаги. Салар ощеривает клыки в нервном оскале, но быстро берет себя в руки; Ольдар делает вид, что не заметил этой вспышки агрессии. – Изменчивость? Дисциплины Цимисхе? Зачем тебе понадобилось столько крови? Он становится прежним: наглым, уверенным в себе холодным Ольдаром. Подходит к дивану, с комфортом располагается на нем, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу. – Значит, в той книжице, которую я тебе принес, все же было что-то любопытное. Салар растерянно молчит. Это как раз то знание, которое ни в коем случае не должно попасть к Ольдару. Тот понимает ее молчание, но лишь пожимает плечами. – Я мог бы вытянуть из тебя это знание, если бы захотел. Впрочем, хочешь хранить свои маленькие грязные тайны – пожалуйста. Салар с облегчением улыбается, но Ольдар продолжает: – С конца августа – почти сорок пропавших без вести. Она гордо вскидывает голову и пристально смотрит на него черными провалами глаз. При всей ее ненависти к этой части проклятия, даже Ольдар не может долго выносить ее взгляд. Черт бы побрал этого Ласомбра, думает Салар, продолжая хранить молчание. – Трупы, которые ты выносила из квартиры и сбрасывала в океан. Мне кажется, если я отправлю кого-нибудь проверить дно, там обнаружатся все пропавшие. Салар жалеет о том, что не может убивать взглядом. – Когда ты попадешься, я не полезу за тобой в пекло. Салар недоуменно моргает. – Когда я попадусь? А если я не попадусь? – Попадешься, – Ольдар пожимает плечами. – Ты чертовски неопытна и неаккуратна, так что это лишь вопрос времени. Второй вопрос заключается в том, кому именно ты попадешься, - он пристально смотрит ей в глаза, и Салар кажется, что тени в углах комнаты начинают шевелиться. – Если до тебя доберутся охотники… – Я не назову им твоего имени, если ты об этом. Тени покорно ложатся на место. – Умница. И раз уж ты так увлеклась серийными убийствами… – Ольдар достает из кармана пиджака небольшую записную книжку. – Это мне принесли вместе с дневником. Автор, конечно, другой, но содержание может быть не менее любопытным. Салар осторожно забирает записную книжку; Ольдар улыбается, глядя на ее руки, и это нервирует, очень нервирует. Она понятия не имеет, что сказал бы этот надменный Ласомбра, узнав, чем в действительности занимается Салар. Ей кажется, он одобрил бы этот эксперимент, но здравый смысл подсказывает: лучше не проверять. – Содержимым этой записной книжки ты поделишься со мной, – Ольдар подходит к ней вплотную, – хочешь ты этого или нет. Оно представляет ценность для Шабаша. – Салар кивает; Ольдар ниже ее ростом, но он все равно смотрит на нее сверху вниз. Зверь внутри Салар скалит клыки – снежно-белое тело чудовища не хочет противиться своей животной природе. У нее вообще не так много контроля над этим обликом. – Тебе следует лучше питаться, – Ольдар берет ее лицо за подбородок, внимательно всматривается в глаза. – И бросить эти дурацкие иллюзии. – Это не иллюзии! – рычит Салар прежде, чем успевает понять: Ольдар в курсе всех ее дел. А когда понимает, становится уже поздно: он смеется, и смех отражается от стен, накатывает на Салар со всех сторон, сжимается вокруг нее. Салар чувствует себя маленькой потерявшейся девочкой. – Проклятие Каина необратимо. Ты никогда не будешь живой, Салар, – Ольдар делает пару шагов назад, оправляя безупречно выглаженный белоснежный пиджак. – Впрочем, ты еще слишком юна для того, чтобы просто смириться. Наслаждайся. Ольдар уходит, а Салар еще долго не двигается с места. *** Салар приходит к выводу, что Ольдар просто слишком стар, чтобы помнить о жизни хоть что-то. Но у нее есть цель. У нее есть Конрад. И она, в отличие от Ольдара, точно знает, что от проклятия можно избавиться. Салар посвящает опытам все свое свободное время; теперь она даже жертв приводит сразу по несколько человек – просто связывает их и выкачивает кровь по мере необходимости. По гостиной летают мухи: они откладывают личинки в мертвецах и даже в еще живых, черными шевелящимися саванами укрывают трупы, не переставая жужжать ни на секунду, но Салар нет до них никакого дела. Она все еще не научилась сочетать искусство Цимисхе с умениями своего клана, но с каждым разом, с каждой жертвой она все ближе к совершенству. К возвращению Конрада, решает Салар, ее тело должно быть идеальным. Салар встретит его в своем красном платье, и он все вспомнит. Она мечтательно улыбается, отгоняя мух и ловя свое отражение сразу в пяти зеркалах. Салар проводит перед фотографией все больше времени, и в одну из ночей ее тело вместе с жизнью получает совершенную форму. Салар надевает свое любимое красное платье и весь день, от рассвета до заката, просто сидит перед зеркалом, умиротворенно рассматривая собственное отражение. А с заходом солнца снова мертвая Салар, переполошив насекомых, бездумно набрасывается на ближайшего своего пленника: голод теперь перекрывает все, но это не имеет никакого значения, потому что цель оправдывает средства. Во всяком случае, именно это шепчет ей внутренний Зверь. Конрад возвращается на следующий день и назначает Салар встречу на их секретном пляже, далеком от общественных, в одиннадцать часов вечера. Перед тем, как выйти из дома, она целует Дерека на фотографии. На удачу. Океан сегодня на редкость тих; лучи заходящего солнца ласкают толщу воды, и океан в ответ тянется к ним миллионами маленьких волн. Конрад стоит спиной к Салар – она не спешит окликать его, готовясь к самой важной своей встрече. Наконец, он оборачивается, и появившаяся на его лице улыбка почти сразу сменяется обеспокоенностью. – Салар? Что с тобой? – Дерек, ты узнаешь меня? – она, улыбаясь, подходит ближе. – Что с твоим платьем? Почему ты в крови? – Салар будто не слышит Конрада, она просто делает еще несколько шагов ему навстречу. Она потратила месяцы на то, чтобы стать живой, такой, какой была при жизни, и теперь Салар не хочет замечать кровавых пятен, покрывающих платье. Салар не хочет замечать никого и ничего, кроме Конрада – кроме Дерека, которого она видит в Конраде. – Дерек, это я. Салар. Мы должны были пожениться, – Салар прижимается к нему всем телом, и ее надломленный голос больше похож на собачий скулеж. – Ты помнишь? Конрад отстраняется и обеспокоенно смотрит на Салар. Ее серо-зеленые глаза нездорово блестят в сгустившихся сумерках, а потом зрачок резко расширяется – через мгновение он закрывает сначала радужку, а потом и белок, и Конрад резко отшатывается. Салар падает на колени, а дальше все идет по привычному ей сценарию: тело выгибается дугой, кожа теряет цвет – она умирает. В голове у Салар бьется лишь одна мысль: неправильно. Все неправильно. Она умирает слишком рано. Когда она поднимает взгляд на Конрада, тот, парализованный ужасом, неотрывно смотрит на нее. Салар узнает этот взгляд. Она слабо улыбается и спрашивает: – Ты узнал меня, Дерек? Узнал? – Ты чудовище! – лепечет Конрад, и Салар просто перекашивает от злости. «Ты чудовище!» – кричал ей Дерек, и сейчас эти слова снова эхом отдаются внутри ее головы. Зверь вырывается наружу, и Салар, вновь преданная любимым мужчиной, прячется за него, не желая больше слышать это проклятое слово. Конрад звал чудовище – и он его получил: у снежно-белого зверя считанные секунды уходят на то, чтобы разорвать хрупкое горло; кровь толчками покидает тело Конрада, и зверь с наслаждением лакает теплую алую жидкость прямо из раны. Тело Салар полностью перепачкано в крови; красное платье порвалось и теперь жалкими лоскутами обматывает тело так, будто бы нет никакого платья и никакой кожи – одна лишь обнаженная плоть. Где-то вдалеке часы пробивают полночь, и в Брайтон-Бич приходит зима. Зима Салар вновь дома. Зверь, свернувшись внутри нее, спит, сытый и довольный. Она рассеянно прижимает к груди мертвое тело Конрада и отчаянно хочет понять, как так получилось. Салар очень плохо помнит события прошедших нескольких часов, но оставшиеся отрывки воспоминаний навевают страх и отвращение к себе. Все мертвы, думает Салар, Дерек мертв и Конрад тоже мертв. И она сама мертва – Ольдар был прав с самого начало, но за своей фанатичностью она не видела ничего. И теперь она сидит, обнимая труп, а вокруг нее настоящая скотобойня. Даже хуже: мухи ползают по гниющим мертвым телам; запахом разложения, кажется, пропиталась и сама Салар. Ее некогда до педантичности чистая гостиная теперь – лучшая декорация для фильмов ужасов. Салар решительно встает с пола и принимается за уборку – у нее есть вся длинная зимняя ночь. Она убирает трупы – все, кроме тела Конрада, – просто перетаскивает их на ближайшую пустую пристань, отводя глаза немногочисленным случайным прохожим: в этой части Брайтон-Бич вообще не слишком много желающих разгуливать ночами по улицам. Салар коротко молится за их упокой и сбрасывает тела в океан, а после, вернувшись в дом, принимается за свои записи. У нее набирается целая кипа исписанных формулами листов; к ним добавляются и все письма, которые она писала Дереку долгих пятьдесят девять лет, и фотография: Салар больше не хочет помнить себя живой. Все это она тоже уносит на пристань, а после принимается за мебель. Салар выносит из гостиной абсолютно все, лениво переругиваясь с разбуженными грохотом соседями, без устали ходит по одному и тому же маршруту, пока в комнате не остается ничего: лишь четыре стены, покрытые обоями, и труп Конрада. До рассвета остается не больше часа, когда Салар, сорвав с себя то проклятое красное платье и увенчав им груду вынесенных вещей, обливает все бензином и поджигает. Салар очень рада, что Зверь внутри нее испуганно мечется при виде пламени; он хочет бежать, бежать отсюда как можно дальше. Салар чувствует, что наконец-то ведет себя, как подобает ожившему трупу. Ей, в общем-то, плевать на то, что ее могут увидеть. Салар с восхищением смотрит, как сгорает ее прежняя жизнь, и уходит лишь тогда, когда паника становится абсолютно невыносимой. Она хоронит Конрада на следующую ночь: закапывает его тело на том самом пляже, где разорвала ему горло. Закапывая его могилу, Салар боковым зрением замечает, как шевелятся тени вокруг нее – танцуют, будто живые, и провожают Конрада в его следующую жизнь. Салар надеется, что она будет лучше, чем та, которая досталась ему в этом мире. Вернувшись домой, она замечает на столике в прихожей потрепанную записную книжку. Открыв ее, она всматривается в строки, угадывая метод шифровки; торжествующе улыбаясь, она соотносит написанное с кодом, и первое слово, которое бросается ей в глаза – «некромантия». Салар кажется, что Ольдар не делает ничего просто так, но у нее нет выбора. Этой же ночью она начинает расшифровывать содержимое записной книжки. *** Салар заканчивает перевод записной книжки, полностью посвященной тайнам некромантии и принадлежащей какому-то Джованни по имени Витторе, когда дверь ее убежища бесцеремонно выламывают. В гостиную заходят трое мужчин; Салар смотрит на их ауры и определяет двух гулей и вампира. Вампир в строгом деловом костюме задумчиво улыбается, окидывая взглядом абсолютно пустую комнату. – Вот, значит, как живут преданные псы Шабаша? – у него приятный баритон, и Салар почему-то вспоминает Ольдара. В конце концов, пришедший заходит в ее убежище точно так же, как наглый Ласомбра: как будто его здесь ждали. Гули каменными изваяниями застывают по обе стороны от него, готовые растерзать Салар по первому приказу хозяина. Салар практически наплевать. – Не слишком уютно, – подводит итог вампир и, снова улыбнувшись, переводит взгляд на сидящую на полу Салар. – Мое имя Витторе. Как вы могли догадаться, у вас есть кое-что, принадлежащее мне. Он мягко присаживается на пол рядом с ней и берет в руки один из листов, ровной стопкой лежащих возле Салар. – О, вы даже смогли расшифровать мои записи… похвально, похвально. У вас, сеньора, настоящий талант, – он выдерживает паузу, но Салар хранит равнодушное молчание. – О, поверьте, я прекрасно понимаю ваше недовольство – если бы не обстоятельства, я никогда не посмел бы проникнуть в ваш дом столь бесцеремонным образом. Но, к сожалению, записи, которые вы расшифровываете, представляют собой огромную ценность для семьи Джованни, и мы находим возмутительным тот факт, что их выкрали вместе с другими ценными книгами. Включая дневник одного из Сородичей, принадлежащего к вашему клану. Салар равнодушно смотрит на Витторе. Она – словно змея в террариуме, с недоумением рассматривающая очередного зеваку, восхищенно размахивающего руками по ту сторону толстого стекла. Она вспоминает, как съеживались в огне страницы проклятого дневника. – Не знаю, порадует или опечалит вас тот факт, что вор – некий Ласомбра по имени Ольдар – был пойман и, согласно одной из традиций, лишен руки, - Витторе не обнаруживает на лице Салар ни одного признака каких-либо эмоций, отрицательных или положительных, и потому продолжает. – Признаюсь, я пришел сюда, чтобы, - он запинается, смущенно улыбаясь, - устранить и вас. Салар думает, что Витторе – очень хороший актер. Представление, которое он разыгрывает здесь для нее одной, кажется едва ли не честью. – Но теперь у меня есть другое предложение. Вы пойдете с нами. Джованни могут пригодиться ваши таланты, а мы, в свою очередь, готовы предложить вам гораздо более комфортные условия для проживания. Паоло, Рико, – он делает короткий взмах рукой, и гули синхронно подходят к ним. Они поднимают Салар с пола, подхватывают ее под локти и уводят из квартиры. Витторе бережно собирает листы с переводом и, снова улыбнувшись чему-то, покидает убежище Салар сразу вслед за гулями и ней самой. *** Витторе не обманул ее: комната, которую он выделил ей в своем особняке возле Палермо, обставлена поистине роскошно, хоть и, безо всякого сомнения, является клеткой. Он заходит к ней два-три раза в неделю, чтобы принести немного крови и поинтересоваться, готова ли она сотрудничать. Салар не отвечает на абсолютное большинство его реплик, но Джованни не сдается. Салар, закрыв глаза, лежит на мягкой кровати и вспоминает, как проводила один из ритуалов, описанных в записной книжке Витторе. «Ты можешь поговорить с ним», – говорил ей Ольдар, и в одну из ночей Салар решилась. Несмотря на все произошедшее, она безумно скучала по Дереку. Салар помнила его голос – слабый, измученный. Кажется, он был искренне рад снова услышать ее. Дерек говорил о том, что скучает, и о том, что там, в загробном мире, нет ничего, кроме отчаяния, и что он отдал бы все, только бы вернуться сюда, к ней. Дерек сказал, что прощает Салар и попросил прощения у нее. Салар, чувствуя, как по щекам течет кровь, ответила тогда, что тоже его прощает. А потом Дерек вдруг закричал, и это был страшный, леденящий душу, пронзительный вой – так, наверное, выли сгорающие заживо вампиры, о которых рассказывал ей Ольдар. Связь между мирами растаяла, и испуганная Салар так и не решилась повторить ритуал. Воспоминания прерываются стуком в дверь: Витторе всегда был с ней приторно вежлив. Он заходит в комнату и садистся на краешек кровати рядом с Салар. – Доброй ночи, сеньора. Как вы сегодня? – он повторяет одни и те же реплики каждый раз, но сегодня Салар решает впервые ответить на них. – Благодарю, прекрасно. У вас чудесный особняк, Витторе. Он удивленно изгибает бровь, но тут же снова дружелюбно улыбается и протягивает ей пакет с донорской кровью. – Безумно рад, что вы наконец захотели поговорить со мной. И еще больше рад тому, что вам нравится мое скромное жилище. – Вы говорили что-то о сотрудничестве. Полагаю, вы хотите, чтобы я расшифровывала для вас тексты, как делала это для Ольдара? – она вонзает клыки прямо в пакет, игнорируя хрустальные бокалы, стоящие в ряд на прикроватном столике. – Именно, сеньора. Так вы согласны? Салар выпивает все до капли, прежде чем ответить. – Да, – присев на кровати, Салар протягивает Витторе руку. В голове ее всплывают строки из дневника Каесида. Помимо ритуала оживления, там были записаны и другие, не менее любопытные практики, но Салар может оценить их по достоинству лишь сейчас. Витторе бережно пожимает протянутую руку, и Салар приникает к нему всем телом, свободной рукой зажимая его рот. Закрыв глаза, Салар сосредотачивается и забирает себе память Витторе. Процесс оказывается болезненным; перед ее глазами мелькают хаотичные картины из жизни Джованни, начиная с самого рождения, но Салар знает, что они упорядочатся через пару минут. Салар заканчивает вбирать воспоминания Витторе и встает с кровати – тот остается сидеть, абсолютно бездумно глядя куда-то в пространство перед собой. Салар не знает, удастся ли ей вытянуть Дерека с того света, но считает, что должна попытаться. Она находит в памяти Витторе подробную карту особняка и довольно кивает. Обернувшись к Джованни, Салар аккуратно проводит рукой по его волосам и дружелюбно улыбается, а после покидает комнату. Салар должна поспешить: у нее еще очень, очень много дел.

@темы: ссылки, Масакрад

---

04.10.2012 в 18:56

Пишет  fandom Vampire: The Masquerade 2012:

fandom Vampire: The Masquerade 2012. Спецквест. «Реквием по мечте» Часть 1

Название: То самое платье Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Форма: арт Задание: фильм «Реквием по мечте» Пейринг/Персонажи: Ималия Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: "Сорок лет назад я была красавицей и носила роскошные платья. Приятно, что с тех пор ничего не изменилось". Примечание: Ималия - бывшая супермодель, обращенная примогеном Носферату Гэри Голденом для профилактики тщеславия. В игре можно найти плакат, на котором она, будучи ещё человеком, позирует в красном платье. Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 Название: Становление Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Форма: арт Задание: фильм «Реквием по мечте» Пейринг/Персонажи: ОМП (Носферату), ОЖП (Носферату) Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: от R до NC-17 Исходники: раз, два, три Краткое содержание: вампиры - существа нечеловеческой красоты. Примечание: использован основой мотив фильма: некоторым мечтам не суждено сбыться. Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 Название: Мечта королевы Автор: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Бета: fandom Vampire: The Masquerade 2012 Размер: мини, 1262 слова Задание: фильм «Реквием по мечте» Пейринг/Персонажи: ОЖП Вентру, ОМП Вентру Категория: джен Жанр: ангст Рейтинг: от G до PG-13 Краткое содержание: Ее могущество осталось в прошлом, но судьба дает шанс на исполнение заветного желания Примечание: тема спецквеста — фильм "Реквием по мечте", частичный ретеллинг Для голосования: #. fandom Vampire: The Masquerade 2012 В белом конверте, лежащем на столе, скрывалось обещание. Письмо было несколько раз прочитано, но аккуратно сложено и убрано на место — к важным вещам Эдвина всегда относилась с почтением. Так, как тридцать лет назад относились к ней самой. Раньше она и подумать не могла, что её влияние будет лишь видимостью, не имеющей реальной силы. Формально Эдвина оставалась главой корпорации, но власть правящей королевы переняли ее советники. Она совершила ошибку, пытаясь образумить сбившегося с пути Потомка и уделяя этому гораздо больше внимания, чем было нужно. Зачем компании, основанной Вентру, наседка, поддавшаяся своей Натуре Опекуна? Желая защитить свою репутацию, Эдвина пренебрегла хитростью заместителей, и теперь власть утекала из ее рук, хотя внешне все оставалось прежним — внезапный переворот не был на руку никому. У Эдвины оставались связи, нити, за которые можно было тянуть, но то, что ускользнуло в мгновение ока, приходилось возвращать годами. Предложение открыть одну из промышленных выставок было истинным подарком судьбы — переговоры начались недавно и, наконец, увенчались успехом. Теперь клан мог сколько угодно следить за каждым ее шагом — королева знала, что не ударит в грязь лицом. ...Тяжелые мысли прервал настойчивый стук в дверь. Привычная, казалось бы, ко всему, Эдвина, словно некто ломился прямо в ее сознание. Она машинально спрятала письмо и направилась в прихожую, уже понимая, кто это мог быть. Открыв дверь, Эдвина остановилась, спокойно глядя на гостя. Ее сердце болело каждый раз, когда они сталкивались, но никому не следовало этого знать. Даже ему. — Здравствуй, — произнес молодой вампир, сложив руки на груди. — Мы с тобой давно не виделись. Эдвина сдержанно улыбнулась. Тридцать лет назад она пыталась вернуть его на правильную дорогу, надеялась, что в Потомке проснется здравый смысл. Изменения оказались необратимы. Глядя ему в глаза, Эдвина удивлялась, как Зверь еще не взял верх. Рейли оказался достаточно силен, чтобы не превратиться в кровожадное чудовище, но достаточно слаб, чтобы отказаться от карьеры и загубить свою репутацию. Ее Потомок связался с каитиффами и предпочел грязный бизнес достойному ведению дел. Эдвина помнила, каким ударом стал для нее проступок Рейли. Она применяла Доминирование, но тот слушался лишь прямых приказов, в конце концов поступая по-своему. Эдвина не раз жалела, что не привязала его к себе Узами — куда лучше было бы держать при себе послушную марионетку, чем пытаться обуздать пятнающего ее честь Сородича. Теперь стало ясно, что ее врагам позор Рейли был только на руку. Все понимали, что он не собирается нарушать Маскарад, а его поступки вредят только самой Эдвине. За ее спиной нередко перешептывались, а говоря о Потомке, смотрели сочувственно и осуждающе. Королева-мать в глазах общества оказалась никудышной — как матерью, так и королевой. Потому сейчас она ждала, что еще скажет или попросит Рейли, прежде чем она отправит его восвояси. В их редкие встречи Эдвина еще могла на него влиять, отчего боль в сердце немного утихала. И долгожданное приглашение придавало ей сил. Чтобы вернуть репутацию, она постарается за двоих. — Впустишь меня? — со смешком спросил Потомок, заглядывая через ее плечо. Он был неестественно весел, а зеленые глаза лихорадочно блестели. Эдвина покачала головой. — Нет, — твердо ответила она, отдавая приказ. — Отправляйся к себе. Взгляд Рейли потускнел. Вампир медленно кивнул, отступив назад; он не мог не послушаться. Закрыв дверь, Эдвина подавила тяжелый вздох. Неизвестно, когда они увидятся снова, и с какими намерениями вернется ее Потомок. Вернувшись обратно в кабинет, она заметила белый угол конверта, выглядывающий из-под бумаг. Мысль о том, что все начнет меняться в лучшую сторону, отвлекла Эдвину от тяжелых раздумий. До выставки еще два месяца, и ни одно мгновение не должно быть упущено. На следующую ночь Эдвина начала приготовления. Первым делом она связалась с Примогеном, чтобы получить план мероприятия. В его глазах не было того снисходительного равнодушия, с которым на Эдвину смотрели некоторые Сородичи. Несмотря на серьезный просчет относительно Рейли, деловая хватка оставалась при ней, и глава клана не мог этого не видеть. Их разговор был долгим; чувствовалось, что Примоген оценивает Эдвину, но уже в ее пользу. "Эта выставка, - говорил он, — откроет нашим компаниям новые горизонты и, несомненно, пойдет на пользу всему клану. Я рассчитываю на вас". Эдвина не могла его разочаровать. Когда она получила план, то подумала, что в кожаной папке лежит ее первая победа. Если все пройдет, как надо, то со временем она сможет вернуть Рейли. Когда ее могущества хватит, чтобы держать корпорацию в своих руках, ему придется вернуться. Эдвина понимала, сколько сложностей нужно преодолеть, но не собиралась отступать. Как мало надо, чтобы разбудить мечту. В последующие ночи Эдвина, наряду с планированием выставки, продумывала свой внешний вид. Придирчиво выбирала ткань, остановившись на темно-синей шерсти, долго искала подходящую модель костюма. Она не поскупилась на портного и не ошиблась в выборе. Ночи стали лететь быстрее. Порой вампир не узнавала себя в зеркалах и понимала, что точно так же менялась и в глазах остального клана. Приятно было думать о том, что Сородичи видят ее цветущей, капля за каплей возвращающей себе потерянную силу. Кто-то из совсем молодых начинал прислушиваться к мнению Эдвины, слово королевы снова начинало обретать вес. И она уже ловила на себе завистливые взгляды, так, как было раньше. Так, как должно было быть. Перелом наступил неожиданно, за две ночи до выставки. Рейли вернулся, на этот раз не тревожа ее громким стуком. Он держался непривычно сухо, даже блестящие глаза казались уставшими. Когда Эдвина смотрела на него, небрежно поправляющего плащ, то подумала, что Потомок выглядит намного старше, чем она сама. Голос Рейли звучал хрипло и горько, непривычные ноты резанули слух. — Я ухожу совсем, — бросил он. Эдвина замерла, не услышав привычной истерики. Она вдруг поняла, что Потомок говорит это совершенно спокойно и серьезно. — Я устал от тебя и твоих игр. Можешь вычеркнуть меня из своей не-жизни. Потеряв дар речи, она слушала, чувствуя, как просыпается отчаяние. Рейли потер переносицу и продолжил: — Я не собираюсь нарушать Маскарад. Привязанность к определенному виду крови обязывает, знаешь ли. Ты же меня приучила к благородному витэ, не так ли? Я теперь оборванец-гурман, ты хорошо посмеялась. Своими словами он словно отвешивал ей пощечины. "Я заслужила", — впервые пронеслось в голове у Эдвины. Она стояла и слушала, не шевелясь. — Так что, прощай, желаю нам больше никогда не встретиться. Играй в королеву дальше, а я ухожу, госпожа Эдвина. Сказав это, Рейли ушел, не оборачиваясь. Когда звук его шагов пропал, Эдвина вернулась в дом и медленно опустилась на пол прихожей, замерев почти до самого рассвета. О еде она не вспомнила даже на следующую ночь. ...Едва заметно покачиваясь, но улыбаясь присутствующим, она вошла в главный павильон. Эдвина знала, что сейчас все смотрят на нее. Оставалось занять место рядом с Примогеном и дождаться открытия выставки. Она не замечала удивленных голосов за спиной, продолжая идти. — С вами все в порядке? — кто-то участливо поддержал ее за локоть. Эдвина утвердительно кивнула, не понимая такой заботы. Мягко высвободив свою руку, она направилась к Примогену. Еще немного — и прозвучат заготовленные слова. Глаза начал застилать туман, и Эдвина несколько раз моргнула, чтобы его развеять. Серая пелена с трудом исчезала, но на фоне предстоящего события это казалось незначительным. Ее мечта наконец начала сбываться. Ее прекрасная мечта. Подходя к трибуне, Эдвина споткнулась, чудом удержавшись на ногах. Приняв руку подошедшего к ней главы клана, оперлась на нее, почти не ощущая своего тела. — Что вы с собой сотворили?! — потрясенный голос доносился как сквозь вату. — Вам нельзя находиться здесь в таком состоянии. Ее хотели куда-то отвести, но Эдвина все же вывернулась от рук помешавшего Сородича. Не обращая внимания на шум толпы, вампир из последних сил вскарабкалась на трибуну и крепко вцепилась в микрофон. Теперь все могут услышать ее, и никто больше не посмеет отвернуться. Но когда Эдвина начала говорить, то из горла раздалось лишь тихое сипение. Нахмурившись, она попробовала поприветствовать всех снова, но голос пропал совсем. Больше не осталось крови, способной дать ей силу, и Эдвина упала. Оцепенение охватило все тело, прежде чем она поняла, что произошло. Но, погружаясь в темноту, Эдвина знала, что смогла прикоснуться к своей мечте.

@темы: ссылки, Масакрад

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

21.10.2015 в 20:53

Пишет  Jolinar:

Массаж и расслабляющие упражнения. Москва
Предлагаю массаж и упражнения для увеличения количества жизненных сил и снижения усталости.

Если у вас что-то напрягается, болит и тянет, или вы хотите вернуть себе ощущения тела – это ко мне. Решаю проблемы мышечного напряжения, связанного со стрессом, неудобной осанкой, длительным пребыванием в нефизиологичной позе. Я могу помочь расслабить то, что было зажато, и увеличить количество жизненных сил, ресурса и знаний. В некоторых случаях могу подсказать, к какому ещё специалисту можно обратиться с вашей проблемой. С суровыми медицинскими проблемами не ко мне, а к врачу.

Что я умею, сколько это стоит, как со мной связаться и прочее.

Что я умею:
1. Общий тайский массаж. Работа на полу через одежду, мягкие надавливания, растяжки и скрутки. Нужна свободная, не стесняющая движений одежда.
Можно разделить на массаж ног, рук, спины, крестца, лица, головы и шеи. Лицо, голову и шею можно массировать с маслом. Расслабляет зажимы, отпускает тело, улучшает кровообращение, гибкость и общий тонус волокон мышечной ткани. Возвращает подвижность и тонизирует.
2. Тайский фут-массаж. Акупрессурная техника, делается по зонам-проекциям органов на стопе.
3. Масляный массаж. Похож на спа-процедуру, хорошо расслабляет и успокаивает.
4. Массаж травяными мешочками: сочетание прогреваний, ароматерапии и массажа. Прекрасно расслабляет, убирает зажимы.
5. Мягкие мануальные техники: работа с фасциями и соединительной тканью.
6. Комбинация всего вышеперечисленного, интегральная работа с телом на основе тайского массажа.
7. Соматические упражнения: сам по себе массаж - штука хорошая, но это 10 сеансов на 1-2 часа или 1-2 часа раз в неделю или ещё что-то в этом роде, а в остальное время человек предоставлен сам себе, и, знаете, всё остальное время гораздо огромней, так что оно побеждает. Поэтому без упражнений и самоподдержки массаж не особенно эффективен. Соматические упражнения направлены на то, чтобы расслабить то, что было зажато. Они эффективны для снятия мышечного напряжения, связанного со стрессом, длительным пребыванием в неправильной позе (либо однообразными движениями) и адаптацией осанки к травме. Могу подобрать небольшой комплекс упражнений или просто позаниматься с вами, индивидуально или для нескольких человек.

Стоимость сеанса массажа:
- час/1500 рублей
- полтора часа/1900
- два часа/2300

5 сеансов по часу: 6500 за курс, 10000 рублей за 10 сеансов; 5 сеансов по полтора часа 8500, 14000 рублей за 10 сеансов.

Абонемент на месяц массажа раз в неделю: 6000 рублей.

Соматическая гимнастика: 700 рублей/сеанс. Для групп: 2 человека - 500 рублей с человека, 3 и более: 400 рублей с человека. В дополнение к сеансам массажа даю несколько поддерживающих упражнений.

Выезжаю с массажем на дом с 10 до 23.

Можно писать в у-мыл, комментарии, если нужно, чтобы я быстро прочла/ответила: номер телефона [phone]. Моя группа в вк, можно писать мне в сообщения. Группа в фейсбуке, мой профиль там же.

Чему и у кого я училась:
- традиционному тайскому массажу (базовый курс) у Анастасии Котляровой (Thai Massage School of Chang Mai), сдала экзамен на первый уровень
- фут-массажу у Анастасии Котляровой (Thai Massage School of Chang Mai)
- массажу травяными мешочками у Анастасии Котляровой
- диагностике, концепциям дыхания и движения в тайском массаже у Ченса Канфуша
- тайскому массажу (продвинутый уровень) и тайваньскому массажу ног у Такаши Йошизава
- прошла базовый курс соматического обучения (уровень 1 и 2) у Гаятри Шрифер, могу проводить групповые и индивидуальные занятия по соматической гимнастике
- прошла курс Анатомия для массажистов в Институте Спортивной и Восстановительной медицины
- прослушала семинар в рамках направления структурной психосоматики и массажа на тему Психология телесности (релаксационный комплекс) у Андрея Минченкова
- прохожу практикум Живая анатомия у Алексея Рытенкова и Анастасии Котляровой
- обучаюсь мягким мануальным техникам у Александра Шлыкова
- традиционному тайскому массажу (продвинутый курс) в Metta School у Лейлы Гаджинской и Анны Юношевой (Thai Massage School of Chang Mai), сдала экзамен на второй уровень
- Функциональной анатомии для тайского массажа и современным массажным практикам и приёмам для тайского массажа у Юлии Рыльковой

Сертифицированный массажист TMC с 2014 года
Сертифицированный инструктор групповых занятий по соматике Томаса Ханны с 2014 года

Мои сертификаты

Отзывы (здесь, в комментах к посту и вот здесь):
 Бентен
а меня навестила добрая фея
как-то лежание в постели дурно сказалось на моем организме, заржавел по всем фронтам, но добрая фея волшебными ручками и не только ручками вернула мне бодрость, гибкость и общее прекрасное самочувствие
истово и горячо рекомендую вам этого мастера по тайскому массажу!

 Inoim
Сегодня мне делала массаж Jolinar
Пришла ровно вовремя, в дверь позвонилась ровно-ровно в 16.00, как будто ждала под дверью нужной секунды. Лично для меня такая пунктуальность крайне важна, т.к. я очень ценю свою время.

В дверь вошла хрупкая обаятельная девушка... "и как она будет делать массаж", - подумала я... а зря. Jolinar скручивала меня во все стороны еще как!!! (массаж - тайский).

При всем при этом... была очень чуткой к моему состоянию и бережной ко мне. Это очень приятно. После массажа чувствую себя... как после массажа )) в общем, очень хорошо. Как будто гора с плеч упала. Видно больно много я на свои плечи взваливаю... похоже, без массажа не обойтись )))

Еще раз спасибо!!!!

 Charlie Ryder
Дорвалась.
Благодаря Юле я вчера попала к Jolinar на общий тайский массаж — очень крутая штука и очень увлекательный процесс, местами напоминающий йогу. Около двух часов (!) со мной делали всякие страшные и не очень вещи (пару раз я почти заснула), а потом ещё и напоили чаем. Кости и мысли превратились в желе, остаток дня я категорически ничего не делала, отличный выходной
Пойду ещё :3

 Лоя
Была на сеансе массажа у Эльвиры Jolinar.
Получила основательный прекрасный фут-массаж, а также очень приятный и расслабляющий масляный массаж спины и (внезапно) шеи и лица.
В результате стала намного лучше чувствовать своё тело, и оно словно "ожило", в нём появилось больше энергии (и оно, наконец, просит больше движения — и это отличный повод вернуться к йоге или другим телесным практикам).
В конце сеанса (благодаря масляному массажу и внимательности и чуткости мастера) тело настолько расслабилось и успокоилось, что соглашалось только лежать. Для полноты картины Jolinar напоила меня отличным чаем в формате китайской церемонии.

Меня очень порадовало, что Эльвира — грамотный увлеченный специалист, осваивающий различные техники и хорошо понимающий, что и как делать.
Спасибо за основательность и внимательность

 птенец бабочки-крылатки
Была на массаже у прекрасной, как сто радуг в небе разом,  Jolinar , в связи с чем чувствую себя прекрасно, и сейчас всячески придамся абсолютно пассивному времяпрепровождению на остаток дня %) А, да, и безусловно рекомендую сего мастера %)

и

От себя могу сказать, что отходила я к этому прекрасному человеку сеансов, наверное, десять, или почти десять Был испробован тайский массаж, и один раз - маслянный %) Если бы Эльвира не уехала в Мск, я думаю что подписалась бы ещё на пару сеансов массажа горячими мешочками))
Массажистов на своём веку я перевидала массу, потому сразу могу сказать, что Эльвире не страшно доверить свои затёкшие мускулы и сведённые судорогой косточки %) Она работает очень деликатно, внимательно прислушивается к любым пожеланиям. Реплики от клиента в стиле "туда не ходи, сюда ходи" встречаются с пониманием, что лично меня радует особенно, т.к. я своё тело знаю лучше, чем любой специалист трогающий его в первый раз, и мне важно чтобы мои просьбы не отметались!
Так же меня порадовали соматические упражнения, я не погружалась в них слишком сильно, запомнила только пару скруточек, но даже эта пара очень хорошо юзается мною и по сей день, потому как эффект приятственный, в виде расслабления, от неё имеется.
Так что - москвичи! Я знаю, вас есть у меня))) Пока сей прекрасный мастер в вашем городе, я бы воспользовалась ситуацией, и записалась на массаж %)

 Tinne: здесь
Недавно состоялось моё первое знакомство с тайским массажем. И это было очешуенно!)) Расслабляет и освежает только так) Те, кто меня знают, в курсе, насколько я привередлива к физическому контакту, так вот эта мастер очень комфортная и вообще котик) Внимательна, нежна и сильна ^_^ В завершение внезапно и красиво напоила меня чаем *.* Мои искренние благодарности)

 Le Mistigris: здесь

Jolinar человек пунктуальный (что для меня критично). Определенно знает, что делает. Создает спокойную дружелюбную атмосферу (мне почти удалось расслабиться, что в присутствии постороннего человека, которого я вижу в первый раз в жизни, обычно задача на миллиард баксов, думаю, дальше будет только лучше).
После сеанса (к каким лангольерам улетели эти два часа, к слову, я понятия не имею, казалось, что прошло полчаса, ну максимум час) разжало зажатые мышцы, разжало сосуды и немного пришли в себя застуженные и перегруженные нервные окончания. Стабилизировались различные энергетические каналы (к сожалению, конкретно этот эффект длился не очень долго) и улучшилось настроение.
Несмотря на кажущуюся мягкость воздействия, через некоторое время возникло положенное ощущение – мышцы приятно заныли.
В общем, я определенно буду продолжать. Эффект есть. И хотя мастер скромно говорит, что не волшебник, тем не менее, к этому очень близко

Противопоказания:

- онкологические заболевания
- воспалительные процессы с температурой (грипп, ОРВИ)
- инфекционные заболевания
- грибковые и другие поражения кожи: критично при любом масляном массаже
- заразные болезни кожи
- лихорадка
- алкогольное и наркотическое опьянение
- беременность с осторожностью
и т.п. В общем и целом, если есть какие-то заболевания, острые или хронические, предупредите о них.

@темы: ссылки

---

список всяких дат, когда я занята в выходные

20 февраля - театральный ДР
Какие-то выходные марта - "Лисья сказка"
26 марта - Первоапрельский "Камелот"
4 июня - закрытие сезона в ДК Маяк.
Где-то в июне - "Сны императора Дзимму"
Конец июня - возможно, "Харренхоллский турнир"
4-7 августа - возможно, "Госпожа Сегун"

запись создана: 29.11.2015 в 10:02

@темы: Волки Мибу, РИ, семья, Ананке, это, типа, я